Рождение Венеры
В то утро, после ночи, что прошла
в смятенье, беспокойстве и мученьях,
взметнулось море и исторгло крик.
Когда же наконец, в последний раз
крик медленно затихнул и упал
в немую рыбью бездну — разродилась
морская хлябь.
И засверкала власяная пена
великого стыда усталых волн —
и встала девочка, бела, влажна,
как молодой зеленый лист, когда
он расправляет или обнажает
свое нутро, — так раскрывалось тело
ее на раннем девственном ветру.
Подобно лунам, ясно выступали
колени в облачных покровах бедер,
и рисовались тени узких икр;
и, напряженные, светлели стопы,
и ожили суставы, как гортани
у жадно пьющих.
И в чаще бедер розовел живот,
как свежеспелый плод в руке младенца.
А в узком кубке ровного пупка
была вся темень этой светлой жизни.
Еще плескались маленькие волны,
по бедрам поднимаясь вверх, откуда
еще струилось тихое журчанье.
Насквозь просвеченный и без теней,
как рощица берез в апреле, срам
был теплым, нетаимым и пустым.
Весы живые острожных плеч
уже остановились в равновесьи
на стане, стройном, как фонтан из чаши,
и ниспадали, словно струи, руки,
и рассыпались в полноте волос.
Из тени от склоненной головы,
приподнимаясь, открывался лик —
и сразу осветился, замыкаясь
очерченностью резкой подбородка.
Теперь и шея напряглась, как луч,
как стебель, подводящий сок к цветку,
и руки, словно шеи лебедей,
уже тянулись к берегу на ощупь.
В рассветный сумрак тело вдруг вошло,
как ветер утра, первое дыханье.
И в нежных веточках сосудов шепот
стал нарастать, и зашумела кровь,
пронизывая их до глубины.
А ветер силу набирал и полным
дыханьем в груди белые пахнул
и их наполнил и прижался к ним —
как паруса, наполненные далью,
они на берег деву понесли.
И вывели на сушу.
Позади
ступающей по юным берегам
уже, сияя, поднималось утро,
цветы, былинки, теплые, как после
объятий. А она все шла и шла.
Но в полдень, в час наитяжелый снова
взбурлило море и на тот же берег
дельфина выбросило — он был мертв
и окровавлен.
(Перевод с немецкого Владимира Летучего)
