Филострат Младший. Картины

Предисловие переводчика

Если мы можем заключить по большому числу дошедших до нас рукописей, что «Описания картин» старшего Филострата много читались и изучались в древности, то относительно его внука, Филострата младшего, от которого мы имеем только две рукописи, можно сделать обратное заключение: его читали мало. Но известно наверное, что книгу его изучали и Каллистрат, и Гимерий, а его «Описание щита Ахиллеса» (II), которое Свида считал даже отдельным произведением (παράφρασις τη̃ς ο̉μήρου α̉δπίδος), как можно думать, высоко ценилось в византийскую эпоху и читалось, в школах наряду с Гомером. Но надо признать, что стиль внука не может идти в сравнение со стилем Филострата – деда. Собирая отовсюду «словечки и украшения», он скорее загружает и затемняет свою фразу, чем придает ей блеск; к тому же – фразы его иногда написаны таким искусственно упрощенным, почти неотделанным языком, что является подозрение о вставках и заметках педантов-грамматиков. Конечно, даже непритязательную византийскую публику не могла очень «радовать» такая специальная литература.
Своей зависимости от своего деда в смысле содержания младший Филострат не скрывает и сам. Во введениях мы встречаем почти буквальные совпадения у старшего и у младшего, где говорится о связи художества с литературой, или в другом месте, где говорится о способности искусства передавать внутренние чувства и переживания. Оба выставляют один и тот же стимул своего труда. Филострат старший говорит о картинной галерее, которую он решил описать, младший – о виденных им произведениях искусства. Оба как будто обращаются к некоему слушателю.
Просматривая отдельные картины обоих писателей, мы видим, как у младшего они являются либо дополнением к рассказу старшего, либо параллельным описанием. Например «Марсий» (3) дополняет рассказ старшего о Мидасе (1,22); «Охотники» (4) соответствуют описанию у старшего I, 28. Четыре описания подвигов Геракла у внука (V, VI, XIII и XVIII) соответствуют пяти картинам деда (II, 21–25). Картина 7-я – «Орфей» – соответствует у старшего I, 10 «Амфион». 10-я картина младшего соответствует двум картинам (I, 17 и 30) старшего. 13-я картина младшего соединена с I, 29 старшего. 14-я картина – «Софокл» – является полным соответствием картине – гимну у старшего, обращенному к Пиндару (II, 12). Картина 15-я младшего –. Гиацинт» – соответствует I, 24 старшего, но только взятая с точки зрения другого момента.
Это сходство отдельных отрывков, конечно, еще больше увеличивает подозрение относительно фиктивности «Картин» младшего Филострата. Для решительного отрицания подлинности картин младшего Филострата у нас, однако, столь же мало оснований, как и относительно деда. Так как Филострат ставит себе целью доказать равнозначимость поэзии и искусства, то он старательно выискивает те картины, которые соответствуют литературным описаниям. Он – своего рода критик литературно-художественной мысли. Работу обоих Филостратов можно поэтому счесть первыми шагами, подготовившими такие сочинения, как Лаокоон Лессинга.
Но как и для Филострата старшего, мы должны подчеркнуть, что эти произведения, может быть, не являются первоклассными, как можно себе представить из всех «восклицаний восторга». Раскопки Помпей дают нам с каждым годом доказательства того, что дома богатых людей представляли собой в сущности расписные галереи и с картинами как жанровыми, так и историко-мифологического содержания. Почему следует думать, что Филостраты выдумывали», а не просто брали из того богатейшего собрания нужные им сюжеты?

Введение

[1]
(1) Не будем у искусств отнимать их права на вечное существование, считая, что все более старое настолько высоко и прекрасно, что на него мы даже глаз не смеем поднять. Поэтому если кто-либо из старших что-либо создал ранее нас, не будем бояться по мере наших сил ему подражать, не будем таким благовидным предлогом прикрывать свою непригодность, но смело пойдем по стопам своих предшественников. Достигнув поставленной себе цели, мы совершим славное дело, а если бы в чем-либо нас и постигла неудача, то все же такой решимостью мы добьемся себе признанья за то, что умеем ценить прекрасные образцы и им по мере сил подражаем.
(2) Зачем оказалось мне нужным делать такое вступление? Раньше меня над описанием картин много работал одноименный со мною дед мой по матери; его описание сделано прекрасным аттическим языком с замечательным изяществом и силой. Решившись идти по следам его творчества, невольно я чувствую необходимость, прежде чем приступить к выполнению того, что мною намечено сделать, сказать несколько слов и о самой живописи, для того чтобы мое изложение имело свое основание, ту норму, которая согласовывалась бы с предложенной целью.
(3) Прекрасно и важно дело художника; кто хочет стать действительно крупным художником в своем искусстве, должен уметь хорошо наблюдать природные свойства людей, быть способным подметить черты их характера даже тогда, когда они молчат, заметить какое выражение выступает на лице, как смена душевных чувств отражается в глазах, что выражается тем или другим очертанием бровей, – одним словом все, что должно относиться к духовной жизни людей. Если он в достаточной мере овладеет этой способностью, он все примет во внимание, и его рука сумеет прекрасно передать присущее каждому душевному состоянию внешнее действие, придется ли ему изображать безумного или гневного, задумчивого или веселого, возбужденного или нежно-любящего; одним словом в каждом отдельном случае он даст образ, который тут будет нужен. (4) В этом деле обман [2] приносит всем удовольствие и меньше всего заслуживает упрека. Подойти к вещам несуществующим так, как будто бы они существовали в действительности, дать себя ими увлечь, так чтобы считать их действительно как бы живыми, в этом ведь нет никакого вреда, а разве этого не достаточно, чтоб охватить восхищением душу, не вызывая против себя никаких нареканий?
(5) Мне кажется, что древние ученые много уже писали о симметрии в живописи, установив своего рода законы пропорциональности отдельных частей тела; ведь невозможно, чтобы кто-либо мог хорошо выразить душевное движение, если оно не будет гармонировать с внешними проявлениями, установленными самою природой. Ведь неестественное и лишенное соразмерности тело не может передать нам такого движения, так как природа творит все в строгом порядке. (6) Кто вдумается глубже во все это, тот найдет, что это искусство имеет в известном смысле родство с искусством поэзии, что общей для обеих является способность невидимое делать видимым; ведь поэты выводят на сцену перед нами воочию и богов и все то, в чем есть важность, достоинство и очарование; также и живопись передает нам в рисунке то, что поэты выражают в словах. (7) Но зачем говорить о том, что очень ясно давно уже сказано многими? Боюсь, что говоря слишком много, мы дадим повод подумать, что переходим к хвалебной речи об этом искусстве. Поэтому достаточно и того, что здесь сказано [3]; этого хватит для того, чтобы показать, что не следует относиться с презрением к тому, что мы намерены сделать. Встретившись как-то с картинами, которые созданы были искусной рукой художника и в которых с большим дарованием были представлены события древних времен, я не счел себя вправе обойти их молчанием. Чтобы описание наше не могло казаться хромоногим, представим рядом с собой кого-либо другого, которому мы и будем рассказывать о каждой картине в отдельности, чтобы таким образом и наш рассказ находил в нем свой отзвук.

1. Ахилл на Скиросе

[4]
(1) Эта женщина – героиня, с волосами в виде тростника. Ты конечно видишь ее, под горой; она могучего вида и в темно-синем одеянии; это, мальчик, богиня острова Скироса; божественный Софокл называет его «обвеваемым ветрами». У нее в руках ветвь оливы и виноградная лоза; у подножия горы – укрепленный город и в нем проводят свою девичью жизнь дочери Ликомеда вместе с той, которая считается дочерью Фетиды, присланной сюда. (2) Фетида [5] от отца своего Нерея узнала решение Мойр [6] о своем сыне, что судьбой предназначено ему одно из двух: или долго жить бесславной жизнью, или же, добившись блестящей славы, быстро затем умереть. И вот она тайно от всех скрыла его на Скиросе среди дочерей Ликомеда; для всех других он являлся девицей, но одну из них, старшую, познал он тайной любовью; когда придет срок и законное время рождения, она родит ему Пирра. (3) Но не в этом содержание картины.
Луг перед городскою стеной; на острове это наиболее подходящее место, чтобы девушкам дать возможность нарвать много цветов; ты видишь как по разным местам разошлись они, каждая собирая эти цветы. Все они – красоты удивительной, но одни из них сами собою проявляют свою цветущую женскую прелесть; нежно смотрят они [7] огромными своими глазами, щеки их цветут румянцем, и стремительностью своих движений они прекрасно проявляют свою женскую природу; а вот эта – с гривой развевающихся волос, с лицом упрямым, внушающим страх, несмотря на нежность свою, – скоро должна будет уж обнаружить свою природу и, скинув с себя по нужде надетую маску, объявиться Ахиллом. Так как среди греков распространился слух о том, где тайно укрыла сына Фетида, то Диомед с Одиссеем отправляются на Скирос разузнать, в чем там дело. (4) Ты видишь обоих; у одного ушел в себя острый взгляд его глубоколежащих глаз, думаю вследствие его хитрости: ведь всегда он что-либо высматривает! Сын же Тидея разумен, но стремителен в мыслях, и его любовь к приключениям рвется наружу. А этот трубач позади их, дающий знаки трубными звуками, что хочет он показать? Какой смысл в этой картине? Будучи умным и ловким охотником за всем, что является скрытым, Одиссей придумывает следующую хитрость, чтобы открыть того, на кого он охотится: он положил на луг корзинки для женских работ и все, что служит для девушек прекрасным времяпрепровождением, но также и полное вооружение; и вот дочери Ликомеда бросаются на то, что им свойственно, сын же Пелеев, оставив без внимания все эти корзиночки и женские тряпки, предоставив их девушкам, сам устремляется на оружие и тем самым себя выдает. [8]

2. Пирр на Скиросе

(1) Пирр здесь перед нами не в виде какого-нибудь деревенского парня, покрытого грязью, как молодые подпаски, – он уже статный воин; он стоит, опираясь на свое копье и смотрит на подплывающий корабль. На нем одежда из пурпура; собранная на плече, она складками спускается у него по левой руке; под нею – белый хитон, недоходящий до колен. Его взгляд живой, но без крайнего раздражения; полон он ожиданья грядущих событий – которые совершатся под Троей – и недоволен их промедлением. Волосы у него теперь, пока он спокойно стоит, спускаются на лоб, когда же он двинется, они придут в беспорядок, своими движениями соответствуя его душевным переживаниям. (2) Что свободно скачут здесь козы, что быки и коровы в беспорядке бегают друг за другом и что брошен между ними пастушеский посох с кривой рукояткой, – все это, мальчик, имеет следующий смысл. Сердясь на мать и на деда за свое пребывание на Скиросе – боясь после смерти Ахилла за мальчика, оии поклялись, что Пирр не уйдет никуда с этого острова, – он добровольно сам себя делает пастухом над козами и быками, любя на землю валить своею рукой быков, мешающих стаду, которых ты видишь вон там, у горы направо. (3) Но так как среди греков стало распространяться предсказание, что Троя может быть взята только потомком Эака, [9] то Феникс отправлен на Скирос привести с него юношу. Приставши к берегу, он встречается с Пирром, не зная его и ему незнакомый; достаточно было, однако, ему увидеть юношу, столь нежного с виду, но необходимого в тяжкой войне, как Феникс узнал Ахиллова сына. Услыхав о своем происхождении, Пирр сам сообщает об этом Ликомеду и Дейдалии, а также и о своем отъезде. Вот что искусный художник хочет сказать нам этой небольшой картиной, а нарисована она так, что и поэтам можешь дать материал для их песен.

3. Марсий

[10]
(1) Побежден Фригиец, и вот уже смотрит он таким взором,. где написана смерть, так как он сознает, что предстоит ему испытать. Он убежден, что в последний раз он играл на свирели, не в добрый час дерзнувши спорить с сыном Латоны. Отброшена им свирель, и лежит, как ненужная: на ней никогда уже больше ему не играть: ведь прозвучал приговор, что он в игре неискусен. Он стоит у сосны, на которой, знает, он будет повешен. Сам присудил он себя к такому наказанию, чтобы с него живого кожу содрали. (2) Искоса посматривает он на этого варвара, который точит против него острие ножа. Ты видишь, [11] как руки его заняты точильным камнем и железом; он поглядывает на Марсия, поблескивая на него горящими глазами, разметав свои спутанные и грязные волосы. Краска на его щеках, думаю, характеризует кровожадность, а над глазами плотно сдвинуты брови, придавая особый характер его злобе; с дикой улыбкой ждет он того, что предстоит ему делать и, не знаю, радуется ли он только этому или же мысли его от природы полны кровожадности. (3) Аполлон нарисован здесь отдыхающим на какой-то скале; налево от него лежит лира, левой рукой он еще тихо ударяет по ней, едва касаясь струн, заставляет как будто звучать их. Посмотри на спокойную внешность этого бога, на улыбку, что цветет на его лице. Правая рука лежит у него на груди, слегка поддерживая плектр, [12] – радость победы сделала ее более вялой. А вот река, которая по имени Марсия скоро переменит свое название. Смотри! Тут толпа Сатиров; они нарисованы так, как будто плачут по Марсию; их природа, обычно столь наглая, склонная к резким движениям, проявляется и теперь при всех признаках горя с их стороны.

4. Охотники

(1) Разве не стал бы ты восхищаться вот этой картиной, где художник изобразил возвращающихся с охоты? Он приводит их к чистому источнику, вкусному для питья, и к светлому, как зеркало, ручью. Вокруг источника ты видишь рощу – думаю, что это дело мудрой природы: ведь она может сделать все, что угодно, ей не нужно помощи искусства; напротив, сама она служит всем искусствам основой. (2) Чего только тут нет, чтобы дать тень! Дикий виноград, обвивши деревья снизу до верху, заплел верхушки нежных побегов, сплетая их один за другим, а этот тис и плющ, то вместе, то расходясь каждый в отдельности, образуют нам густой лиственный свод, более приятный, чем любое искусственное сооружение. Хор соловьев и других птиц своим чудесным, как у муз, пением приводит нам на память вот эти слова сладчайшего Софокла [13]:
А место здесь святое:
Все виноградом поросло оно,
Маслиной, лавром; рокот соловьиный
Повсюду льется в зелени ветвей.
(3) А вот и толпа охотников: веселые, сильные. Еще полные возбуждения от охоты, они отдыхают здесь, занимаясь разными делами. С каким искусством, клянусь богами, и как ясно нам передал все это художник, как понятно здесь на каждом можно видеть выражение его успехов на охоте. Это, наскоро сделанное, надо думать из сетей, ложе занимают правители, главные лица на этой охоте; (4) их пять человек. Ты видишь среднего из них, как он, полуприподнявшись, обернулся к тем, кто лежит выше его; мне кажется, он рассказывает о своем подвиге, как он первый убил одного из этих двух зверей, думаю оленя или дикого кабана, которые висят на дубах, завернутые в сети. Не кажется ли тебе, что он полон гордости и рад своей удаче? Его собеседники, не отрывая глаз, смотрят на рассказчика. Другой же из них, откинувшись на подстилку, отдыхает и может быть сам по себе мысленно рисует какой-либо удачный удар на охоте. На другом краю этой трапезы, ближайший к среднему, держа в левой руке наполовину наполненный кубок, подняв над головой правую руку, мне кажется, начинает песнь в честь Артемиды-Охотницы, а этот, что глядит на слугу, велит скорей обносить кругом кубок. (5) Умелый художник уверенной рукой изобразил нам все это: если ты посмотришь внимательно, то увидишь, что ничего не пропущено, даже что касается слуг. Вот этот сидит на первом попавшемся пне в той одежде, в которой он был во время травли, и закусывает из «сумки, которая висит у него через плечо; из двух собак одна, протянувшись перед ним, ест, а другая, присевши на задние лапы, подняла кверху морду и открыла пасть, готовясь поймать то, что ей будет брошено. Другой из слуг, разведя огонь и на него поставив удобную для этой цели посуду, приготовляет в ней для охотников обильный обед, причем очень спешит. Вот этот мех запросто брошен, чтоб из него мог черпать всякий, кому захочется пить. Из двух других слуг один является буфетчиком; разрезая закуску, он старается резать на равные части, другой же держит перед ним блюдо, требуя, чтобы части были все равными. Насчет этого на охоте не может быть никакого различия или особой удачи.

5. Геракл и Ахелой

[14]
(1) Может быть тебе хочется знать, что это за сочетание: дракона, быка и человека, кто это такой огромный, поднявшийся здесь, «выгнувши тёмно-красную спину горбом» и опустив свою пасть под высоким зубчатым гребнем; он выглядит так, что внушает ужас, страшно смотреть на него. А вот бык разрывает копытами землю; под тяжестью огромных рогов согнул он шею, как будто готовый броситься на врага. Затем вот этот человек полузвериного образа: лицо у него, как у быка; густо заросший подбородок; с бороды текут потоки Воды. Тут же изображена и толпа, сбежавшаяся как будто на зрелище; посредине толпы девушка, думаю, что она невеста: заключить это можно по ее украшениям; а вот этот старик стоит с видом, полным отчаяния; дальше – юноша, снявший с себя львиную шкуру и в руках держащий дубину; наконец вот эта могучая полубогиня, согласно сказанию об «Аркадской пище», [15] увенчанная дубовым венком с желудями, думаю – это богиня Калидона. (2) Каков же смысл этой картины? Ахелой, бог реки, мальчик, любя Дейаниру, дочь Ойнея, хочет скорее заключить брак, но Пейто, богиня убедительной речи, не покровительствует его предприятию, и вот он, являясь в различных видах, которые видишь ты тут, думает, что этим всем испугает он Ойнея. Его-то ты и должен признать в этой фигуре на картине, стоящей печально. Боясь за судьбу дочери своей Дейаниры, смотрит он недовольный на жениха. Дейанира изображена не с лицом, покрытым румянцем, как это бывает из чувства стыдливости, но полною страха в ожидании того, что придется ей испытать от такого чудовищного брака. Но благородный Геракл, как говорит нам сказание, мимоходом охотно хочет свершить этот подвиг. (3) И это должно вот-вот совершиться. Смотри! Они уже сошлись как быт на бой; то что было в начале этого единоборства между богом и бесстрашным героем, представь себе сам; в конце же бог реки Ахелой, преобразившись в быка с ужасными рогами, устремился на Геракла, но Геракл, схвативши левой рукой его правый рог, при помощи своей дубины выворачивает с корнем из его головы второй его рог и тут уж Ахелой, изливая больше потоков крови, чем воды, ослабевши, отказывается от дальнейшего боя, а Геракл, обрадованный своею победой, смотрит на Дейаниру, и дубина уже брошена, лежит на земле, а сам он подает Дейанире рог Ахелоя как брачный подарок.

6. Геракл в пеленках

[16]
(1) Ты играешь, Геракл, ты играешь и смеешься и смеясь совершаешь свой подвиг еще в детских пеленках: схвативши посланных Герою змей, по одной в каждую руку, ты не обращаешь внимания на мать, которая здесь же стоит вне себя от страха; и змеи уже лежат на земле, развернув свои кольца; они склонили на руки младенца свои головы, ощеривши зубы, острые и ядовитые; издохли они и их гребни, свисают на сторону, глаза потеряли свою зоркость, чешуя их не отливает уж пурпуром и золотом, не переливается различными тонами, как бывало, когда они извивались при жизни; она потеряла уж свой цвет и стала темной, тогда как раньше была она кроваво-красной. (2) Если посмотреть на внешность Алкмены, то кажется, что она пришла в себя от первого страха, но еще не верит тому, что видит; ужас не позволил ей остаться на ложе родильницы: ты видишь, как, босая, в одной лишь рубашке, соскочила она с кровати;, волосы ее в беспорядке; с криком простирает руки она; прислужницы, которые были при родах, пораженные страхом, прижались друг к другу и перекидываются между собой словами. А эти вооруженные люди и вот этот с обнаженным мечом, готовый броситься, это – знатные граждане Фив: они хотят помочь Амфитриону; (3) сам отец, при первом известии извлекши меч, бросился сразу на помощь, но он остановился перед тем, что на его глазах совершается, и, не знаю, чувствует ли он страх или радость: рука у него еще наготове, а вдумчивый взгляд его глаз налагает узду на его руку; он уж не видит, против чего ему нужно бороться, и думает, что для всего того, что здесь происходит, важнее толкование этого вещего знаменья. (4) И вот с этой целью здесь поблизости стоит и Тиресий, прорицая, сколь великим в будущем явится тот, кто теперь еще только в пеленках. Он нарисован охваченным божественным вдохновением, и вещее слово исходит из его уст. (5) Нарисована здесь и Ночь, в течение которой происходит все это; она – в человеческом образе, сама себя освещая лампадой, чтобы при свидетелях происходил этот первый подвиг младенца.

7. Орфей

[17]
(1) Орфей, сын Музы, как говорят об этом писатели разных сказаний, своим музыкальным искусством очаровывал даже неразумных зверей. Это же нам говорит и художник. Рядом с Орфеем стоят, его слушая, лев и дикий кабан; олень и заяц не бегут от свирепого льва; все те, для кого он во время охоты является страшным, теперь, собравшись толпой, стоят возле мирного, мирные сами. И птиц не оставь без внимания; тут ты видишь не только птиц певчих, которым привычно наполнять своими сладкими звуками рощи, но, смотри! вот громко кричащая галка, вот с громким карканием ворон, вот Зевсова птица орел. И он, могучий, паря на крыльях своих в высоте, глядит на Орфея, не обращая внимания даже на робкого зайца, который тут же находится рядом; все эти птицы, закрывши свой клюв, находятся во власти певца-чародея; волки и овцы стоят рядом, как зачарованные. (2) Но художник решился и на нечто большее: оторвав деревья от их корней, он и их приводит к Орфею и ставит их вокруг певца, чтоб слушать его. Сосна с кипарисом, ольха и все остальные деревья, соединив свои ветви, как руки, стоят вокруг Орфея; они, не нуждаясь в другом каком-либо искусстве, образуют сами над ним как бы крышу театра для того, чтобы и птицы сидели на этих ветвях, и он бы играл под их тенью. (3) Орфей же сидит здесь; мягкий, юный пушок бороды покрывает щеки его; на голове у него высокая златотканная тиара; его взгляд при всей мягкости решительный и воодушевленный, так как все его мысли направлены на прославленье богов. Может быть он и сейчас поет что-либо подобное, и брови его указывают на высокий смысл его песен. Одежда его отливает различными цветами, изменяясь при всяком его движении; упираясь в землю левой ногой, он ею поддерживает кифару, которая держится у верхней части бедра, а правой он отбивает такт, ударяя подошвой о землю; правая рука его крепко держит плектр, вся звукам отдавшись; его локоть выдвинут вперед, а ладонь вогнута внутрь; пальцами левой руки, вытянутыми прямо вперед, он касается струн. Но будет время, Орфей, когда тебе не окажут внимания: теперь ты очаровываешь диких зверей и деревья, для фракийских же женщин ты покажешься неблагозвучным, и они разорвут твое тело, к которому даже дикие звери относились с нежностью, прислушиваясь к песням твоим.

8. Медея в Колхиде

[18]
(1) Кто это та, у которой над глазами поднимается властный лоб, взор же и брови полны глубокою мыслью? Волосы ее причесаны, как у жрицы, а взгляд, не знаю, охвачен ли уже любовью или обличает божественное вдохновение, лица же ее не опишешь словами. [19]
Из глаз у нее струится таинственный свет; таков неизменный признак сынов Гелиоса. (2) В этой фигуре, полагаю, нужно признать Медею, дочь Ээта. Когда корабль Ясона, шедшего походом за золотым руном, причалил к Фазису и сам Ясон вошел в город Ээта, девушка влюбилась в иноземца, и необычные мечтанья охватили ее; не знаю, какие чувства волновали ее, но мысли у нее пришли в беспорядок и душа бушует, как морской прибой; она одета не так, как при совершении своих жреческих обязанностей, и не так, как принято в обществе знатных людей, но так, что может она появиться и среди простого народа. (3) Внешний вид у Ясона, хотя и юношески нежен, но не лишен мужественной силы; смелым взором спокойно смотрят его глаза из-под бровей, с характером уверенной обдуманности, небоящейся никакого препятствия; густо уже поросла юная нежная борода, и белокурые волосы вьются кудрями на лбу; его одежда – подпоясанный белый хитон и накинутая на плечи львиная шкура; крепко подвязаны его сандалии. Он стоит, опираясь на копье; выражение его лица такое, что на нем не заметить ни надменности, ни смирения, так как он смело идет на свой подвиг. А вот Эрот хочет, чтобы все это стало его делом; опершись на свой лук и скрестивши ноги, он стоит, в ожиданьи опустивши к земле свой факел, так как дело любви находится еще в самом начале.

9. Играющие

[20]
(1) Те что играют перед дворцом Зевса, думаю, это – Эрот с Ганимедом, если можно признать одного по его головной повязке, другого по его луку и крыльям. Играют они в кости. Из них Эрот нарисован заносчивым; он насмехается и потряхивает складками своего одеяния, полными выигранных бабок, а Ганимед одну из оставшихся у него двух костей уж потерял, а другую бросает с той же печальной надеждой. Лицо его выражает уныние, и взгляд его, юношески-нежный, исполнен глубокой тоски. (2) С ними рядом стоят три богини; они не требуют никакого особого толкования. Вот в этой узнаешь ты Афину, одетую, как говорят поэты, в «доспехи, с нею рожденные»; из-под шлема глядит она своим «светлым взором»; ее щеки покрыты мужественным румянцем. А эта даже здесь, на картине, показывает свою обворожительную улыбку, благодаря очарованию ее «пояса любви». Что третьей является Гера, за это нам говорит ее важный и царственный вид. (3) Что им тут нужно и по какому неотложному делу они здесь собрались? А вот почему: корабль Арго, на котором плывут пятьдесят героев, причалил к Фазису, пройдя Босфор и Симплегадские скалы. Ты видишь и самого бога реки, лежащего в густых тростниках во властной позе; густые волосы его поднялись дыбом, страшная борода торчит и глаза светятся мрачным блеском. Его воды льются не из какой-либо урны, как обычно рисуют на картинах, но изливаясь бурным потоком из всего его тела, дают нам возможность представить, сколь многоводным он вливается в Понт. (4) Рассказ о подвигах и приключениях этого плаванья, думаю, ты уже знаешь, так как и поэты рассказывали о том, как добыто было золотое руно, и песни Гомера упоминают нам об Арго, «предмете всеобщей заботы». И вот сами мореходы в заботе, как им выполнить свое предприятие, потому-то и эти богини пришли с мольбою к Эроту: они просят содействия для спасения этих пловцов, просят привлечь на помощь дочь Ээта Медею и как плату за это мать уж вперед дает ему посмотреть на мячик, говоря, что он некогда был игрушкой для Зевса. (5) Ты видишь, с каким искусством изображен он на картине: он весь золотой, шов на нем скорей можно лишь предполагать, чем увидеть; по нему идет темно-голубой развод; подброшенный кверху, он будет светиться подобно мерцающим звездам. (6) И Эрот не глядит уже больше на кости, но бросивши их на землю, он держит за платье мать, настоятельно требуя, чтобы она непременно исполнила свое обещание, говоря что и сам он обязательно выполнит данное ему поручение.

10. Пелопс

[21]
(1) Тот, кто на четверке коней собирается проехать через центр всех земель, с высокой тиарой, в лидийской одежде, я думаю, это Пелопс, к которому по всей справедливости хорошо подходит название «храбрый сердцем возница». Эту колесницу, вероятно дар Посейдона, некогда он провел и по морю, и край ободьев колес на оси, «некасавшейся влаги», прокатился по гребням спокойного моря. (2) Живой блеск его глаз и его голова, высокоподнятая, указывают нам на готовность его к состязанию и решимость, а то что брови его высоко приподняты, говорит, что юноша презрительно относится в Эномаю; он гордится своими конями: с высокоподнятой шеей, фыркая, расширивши ноздри, с высокими красивыми копытами они мечут огонь из своих темно-синих, как море, глаз; густые их гривы поднялись на лазоревых шеях, как это бывает у морских коней (3). Рядом с ними Гипподамия; на лице у нее написана скромность; она в наряде невесты, и глядит она таким взором, которым ясно она выражает, что она безусловно скорее готова стать на сторону этого иноземца. Ведь его она любит, а к отцу она чувствует ужас за то, что гордится он такою ужасной добычей. Ты видишь ее: это – вон те головы, которые по порядку прибиты около входа; особый вид придало им время, в которое каждый из них погиб. Убивая женихов своей дочери, приходивших. сюда, Эномай хвалится этими знаками кровавой победы. (4) Их тени, летая над ними, горько оплакивают свое прошлое состязание; сочувственно они восхваляют тот тайный уговор, который приводит Гипподамию к браку с Пелопсом; ведь в конце концов Пелопсу удалось освободить девушку от этого чудища. Тут же соучастник их договора Миртил. (5) Недалеко от них Эномай; у него уже готова колесница, и копье лежит на сиденьи, чтобы убить юношу, если он догонит его. Он торопится принести жертву Аресу, отцу своему; вид его дик, в глазах – жажда убийства; он торопит Миртила. (6) А Эрот сконфуженно [22] подпиливает ось колесницы, тем указывая на два момента: во-первых, что влюбленная дева вместе с влюбленным в нее составляет против отца заговор, и во-вторых, ту судьбу, которую в будущем Мойры назначили Пелопсову дому. [23]

11. Пирр или мисийцы

[24]
(1) Подвиги Эврипила [25] и Неоптолема хор поэтов всегда воспевает за то, что оба они идут по стопам отцов и славны силою своих рук; об этом же говорит и эта картина. Когда по воле судьбы около одного города собрался цвет доблести всей земли, то одни из них погибли не бесславной смертью, они, которые могли многим сказать: «Горе отцам тех мужей, кто с моим встречается гневом», другие же остались в живых, сами могучие победивши могучих. Но относительно победителей будет у нас другой разговор; теперь же нам надо рассмотреть тех, которые здесь на картине представлены готовыми к бою.
(2) Этот город – «Троя, высокохолмистая», как называет ее Гомер; окружает ее стена, такая, что и боги не отказались бы признать ее твореньем своих рук; с другой стороны – стоянка кораблей и узкий пролив Геллеспонта, отделяющий Азию от Европы. Лежащая посредине равнина прорезается рекою Ксанфом, который нарисован не бушующим, весь в пене, не таким полноводным, каким тек он против сына Пелея, – ложем ему служит лотос и ситник и вместо волос тростник в нежных побегах; он скорее лежит, чем приподнялся, ноги его ради симметрии направлены к истокам и слегка лишь покрыты водою потока. Прозрачна вода у реки и течение тихое. (3) По обеим его сторонам стоят войска – на одном берегу мизийцы вместе с троянцами, на другом – греки; троянцы выглядят уже утомленными, те же, кто с Эврипилом, свежи, с непоколебленной силой. Ты видишь, как одни из них, вероятно троянцы, сидят во всем вооружении, может быть по предложению Эврипила, радуясь такой передышке, другие же, возбужденные и с воодушевлением – это мизийцы – рвутся в бой; с другой стороны, и греки, подобно троянцам, настроены так же, кроме одних мирмидонян: эти бодры и, собравшись около Пирра, готовы к бою. (4) Что касается обоих юношей, то о их красоте нельзя ничего сказать, так как теперь они скрыты оружием: возраст у них одинаковый, и меньше всего склонны они к колебаниям; грозные взгляды бросают они из-под шлемов, соответствующие грозным движениям их киверов. К ним так подходит их гневное возбуждение; они похожи на тех, о ком Гомер говорит:
«Молчаливы, враждою дыша, подвигались враги».
У обоих было отцовское оружие; Эврипил одет в оружие, неукрашенное изображениями, но оно у него отливает при всяком движении блеском радуги, у Пирра же оружие Гефеста, так как Одиссей от него отказался, проклиная свою злосчастную победу. [26]
(5) Всякий кто будет рассматривать это оружие, увидит, что на нем не пропущено ни одной детали из описания Гомера, что художник точно передал здесь все. Изображение земли, моря и неба, думаю, не требуют даже и объяснения: сразу, взглянувши, узнаешь ты море – художник придал ему его подлинный цвет и окраску; на землю указывает нам изображение городов и то, что в них находится. [27] Скоро узнаешь ты все о каждом из них в отдельности.
Это вот – небо. Ты видишь на нем диск солнца, которое неустанно по небу движется, и «полный, блистающий месяц», (6) Мне кажется, ты хочешь услыхать о каждом созвездии. Ведь самое их разнообразие является причиною твоего любопытства. Вот это Плеады, их закат или светлое появление представляют знаки посева и жатвы всякий раз, как с собою приводит их смена времени года; на другой стороне ты видишь Гиады. Тут вот Орион; сказание о нем и причине, почему среди звезд он на небе, отложим, мальчик, до другого подходящего случая, чтобы не отвлекать тебя от того, что хочешь узнать ты теперь. Те звезды, которые возле него, это – Медведица, или, если ты хочешь назвать их иначе, Повозка. Говорят, что эта звезда никогда не омывается водой Океана, но поворачивается вокруг самой себя, как бы сторожа Ориона. (7) Обратим же теперь внимание на землю, оставивши то, что нарисовано там наверху, и рассмотрим то, что на земле наиболее красиво, – ее города. Ты видишь их два. Который ты хочешь, чтоб раньше я тебе объяснил? Быть может тебя больше привлекает к себе свет факелов и песнь Гименея, звук флейт, звон кифары и ритмический топот танцующих? Ты видишь и женщин в дверях; как они ясно выражают свое удивление и от радости чуть не кричат! Это – свадьба, о мальчик, и первая встреча новобрачных; родные ведут к себе молодых. Как на каждом из них выражается стыдливая скромность и страстное чувство, о том говорить я не буду – лучше, чем я, это дал нам понять художник. (8) А вот и суд, общее собрание граждан и с важностью председательствуют на нем почтенные старцы. Посредине лежат два таланта золота, я не знаю зачем; или, клянусь Зевсом, можно предположить, что это плата тому, кто произнесет правильное решение, для того, чтобы под влиянием даров кто-либо не сошел с прямого пути справедливости. Из-за чего же здесь суд? Эти двое, которые стоят в середине, мне кажется, ведут суд об убийстве: один обвиняет другого, а другой, как ты видишь, возражая ему, все отрицает; он говорит, что на нем нет вины в том, что взводит на него обвинитель, но что он, заплативши выкуп за кров, является чистым от этого преступления. Ты видишь сторонников того и другого, разделившихся на две стороны и подымающих крик, как кому хочется. [28] Но присутствие здесь глашатаев приводит к порядку и заставляет их держаться спокойней. Таково-то положение в городе, находящемся в состоянии, среднем между войною и миром. (9) Второй же город ты видишь как он укреплен и как, занявши стену его, охраняют те, что по возрасту не пригодны уже для сражения в поле: там на его укреплениях стоят женщины и старцы и совсем еще юные дети. А где же у них способные к бою? Ты их найдешь вот здесь – за Аресом следом они идут и за Афиною. Это, как мне кажется, и хочет сказать искусный художник, заметно выделив этих богов при помощи золота и высокого роста, а других изобразивши более низкорослыми и из менее ценного металла. Они вышли на бой, не принявши требований врагов: разделить с ними богатства города, если же они не хотят делиться, то биться с ними с оружьем в руках. (10) Вот здесь они устраивают засаду: на это намекает изображенная на берегу заросль, где ты видишь их вооруженный отряд. Но они не смогут воспользоваться этой засадой: иноземное войско, расставив разведчиков, задумывает угнать у них добычу. Ты видишь, как пастухи под звуки свирели гонят свои стада коз и овец; разве до твоего слуха не долетает простая и безискусственная их музыка, напев чисто горной песни? В последний раз занимаются они этой музыкой: не предвидя, не зная устроенной против них хитрости, они умирают, как ты видишь, так как враги напали на них, и часть добычи у них уже угоняют. Когда слух о случившемся дошел до тех, кто находился в засаде, они поднимаются и на конях направляются против врагов; можно видеть все берега, покрытые сражающимися, пускающими в них копья и стрелы. (11) А что мы скажем о тех, кто вращается среди них, и об этом демоне, забрызганном кровью, об одежде его? Это – Раздор, Смятенье, Смерть, под властью которой все дело войны. И ты видишь воина, еще не раненого, она толкает на мечи, этого, уже мертвого, тащит за собою, а только что раненого побуждает к дальнейшему бою. Эти воины так страшны в своей стремительности и взорами, которые они кидают, что на мой взгляд они ничем не отличаются от живых, когда они нападают. (12) Но вот, смотри! опять сцены мирной жизни: мне кажется, ты видишь землю под паром; ее троят, если можно сделать такой вывод по числу пахарей; и на картине мы видим частые повороты запряжек с быками, так как при конце борозды пахаря ждет кубок с каким-то напитком; темнеет, как новая пашня, золото, покрывающее здесь картину. (13) Следом затем, думаю, ты видишь участок какого-нибудь царя; он выражает свое душевное удовольствие веселостью взгляда. И нечего очень стараться искать причины его радости: жатва будет много больше, чем посев, это ясно показывают те, кто жнет с таким рвением, кто горсти сжатых колосьев вяжет вязками; ты видишь как другие изо всех сил подгребают эти колосья. (14) И дуб здесь изображен очень кстати и не без смысла: тень от раскидистых ветвей его дает здесь возможность отдыхать утомленным в работе; этот тучный бык, посвященный служителям, которых ты видишь под дубом, как жертва богам, является угощеньем для тех, что несут здесь труд по сбору пшеницы. А что ты скажешь о женщинах? Разве тебе не кажется, что они в сильном возбуждении и покрикивают друг на друга, чтобы месили получше муку для обеда поденщикам? (15) Хочешь осеннего сбора плодов? Вот перед тобой золотой виноград с лозами и черные гроздья плодов. Художник сделал ров черным, думаю чтобы показать его глубину. А что этим оловом изображена загородка у плодоносного виноградника это ты и сам легко можешь понять. Серебро в винограднике – это палки, для того чтобы лозы под тяжестью зрелых плодов не пригнулись к земле. Что скажешь ты о тех, кто занят здесь уборкой винограда? С трудом протиснувшись сквозь узкий проход, они кладут грозди в корзины; они веселые и по возрасту вполне подходящие для этой работы. (16) Девушки и юноши с кликами «Эвоэ» выступают в вакхической пляске; ритм держит им другой, которого ты, думаю, узнаешь по кифаре, и, кажется, он ей слегка подпевает. (17) Если ты посмотришь на это стадо коров, которых гонят на выгон, и за которыми, следом идут пастухи, если при этом не будешь удивляться их цвету, – все стадо сделано из золота и из олова, – если на этой картине почти можно услышать мычанье коров и, кажется, слышится шум их потока, у которого стоят эти коровы, то какой же тебе еще нужно живой изобразительности? Этих львов, по-моему, никто и описать не может, как следует, равно и быка, который лежит под ними: так и кажется, что он мычит и бьется, а львы крепко засели на нем и рвут его внутренности. А вот собаки, их девять числом; они идут за стадом; натравленные пастухами, близко бросаются к львам, желая испугать их своим лаем, но сами не решаются кинуться на них, хотя пастухи и науськивают их. Ты видишь овец и коз, скачущих по горе, и загоны, шалаши, и стойла; считай, что это их ферма. (18) Остается вот этот хор, так похожий на хор Дедала; о нем говорят, что Дедал подарил его Ариадне, дочери Миноса. Как же художник сделал его? Девушки и юноши, взявшись за руки, ведут хоровод. Но ты, думаю, не удовольствуешься этим, если я не опишу тебе точно их наряда. Так вот: девушки одеты в тонкую льняную одежду, на головах у них золотые повязки, у юношей же надеты прекрасно-тканые, легкие хитоны, а у бедер висят золотые мечи на ремнях из серебра. (19) Когда. они идут по кругу, кажется будто ты видишь в мыслях движение гончарного круга.
Когда же они идут рядами, один за другим, собирается большая толпа, выражая свое восхищение; иные из их среды, кувыркаясь или показывая разные танцевальные штуки, наверно, заставляют, как мне кажется, восхищаться собою. (20) А изображение по ободу, там где находится море, – это, мальчик, не море, а нужно считать его Океаном, границей, созданной художником для земли на щите.
Но довольно говорить о фигурах на этом щите. (21) Посмотри на то, что происходит у юношей, на чьей стороне оказалась победа. Смотри! Вот лежит Эврипил, распростертый, так как Пирр нанес ему смертельную рану подмышкой, и ручьем льется кровь у него; он весь, раскинувшись, лежит на земле бездыханный; его падение было сейчас же вслед за ударом, настолько смертельна была эта рана. Еще сохранилась у Пирра поза удара, и рука его покрыта обильною кровью, которая льется с меча. Мизийцы, считая что нельзя спокойно вынести этого зрелища, устремляются все на Пирра. А он, смотря на них смелым взором, улыбается: он принимает натиск этой толпы и скоро труп Эврипила он скроет под кучками трупов мизийцев.

12. Арго или Ээт

(1) Что ты видишь на этой картине? Корабль, стремительно рассекающий реку под могучими ударами многих весел; девушку на корме, стоящую рядом с вооруженным воином; вот этот, с прямой и высокой тиарой на голове, так сладко поет, ударяя по струнам кифары; змей на этом дубе священном, обвивши его многими кольцами, склонил к земле свою голову, отягченную глубоким сном. Так вот в реке ты должен признать Фазис; в девушке этой – Медею; вооруженный воин на корме может быть только Ясон, а при виде кифары, тиары и того, кто украшен и тем и другим, нам приходит на ум Орфей, сын Каллиопы. После битвы с быками, после того как Медея, околдовавши, погрузила в глубокий сон этого змея и было похищено золотое руно барана, все герои-пловцы с Арго устремились в бегство, так как Ээту и Колхам стало известно то, что для Ясона делала вещая дева. (2) Что я тебе могу сказать о состоянии пловцов на Арго? Ты видишь, как напружились мышцы их рук от напряжения при гребле; выражение их лиц такое, как у тех, кто сам себя подгоняет; речная волна, поднявшись высоко, перекатывается через нос несущегося вперед корабля – знак быстроты при стремительном беге судна. У девушки на лице большое смущение: глаза у нее заплаканы и смотрит она на уходящую землю; она трепещет при мысли о том, что сделала; полна она горьких предчувствий того, что ожидает ее в будущем; мне кажется, в мыслях она снова и снова возвращается к своему положению, каждую мысль она глубоко продумывает у себя в душе, и взор свой устремила в тайники своего сердца. (3) Ясон же стоит рядом с ней, готовый к защите. А вот этот – он поет свою песнь, давая такт для гребцов, в то же время возносит, думаю я, богам благодарственный гимн, что благополучно дали они совершить им этот подвиг; молится он и о том, чего сейчас еще они продолжают бояться. (4) Ты видишь также Ээта на колеснице, запряженной четверкой, огромного, превосходящего рост человеческий; одет он в военный доспех, вероятно какого-либо гиганта; своей фигурой он заставляет думать о чем-то сверхчеловеческом; лицо его исполнено гнева, из глаз он, можно сказать, мечет огонь; поднявши высоко в правой руке, машет он факелом, грозя сжечь Арго вместе с пловцами, и у обода его колесницы под рукой стоит наготове копье.
(5) Что же еще ты хочешь узнать из того, что здесь есть на картине? Или как нарисованы кони? Ноздри у них раздуваются, шея высоко поднята, горящий их взгляд говорит о их готовности к бегу, да и сейчас они уже скачут – все это дает нам видеть картина. Бурное дыхание коней вылетает из их груди. Побуждая к бегу, до крови их хлещет бичом Апсирт, который был, говорят, возницей Ээта; быстро кружатся колеса, вместе несется следом шум колесницы, который мы как будто слышим своими ушами, – все это дает нам понять о стремительной скачке. Пыль, поднимающаяся кверху с обеих сторон, и пот, покрывший коней, не дает возможности ясно видеть их масть.

13. Гесиона

[29]
(1) Думаю я, что этот тяжелый подвиг благородный Геракл совершил не по чьему-либо велению, и нельзя сказать, чтоб Эврисфей затруднил его этой работой, но он добровольно идет совершить этот подвиг, поставив над собою как владыку свою лишь доблесть. Ведь из-за чего же другого идет он против такого ужасного морского чудовища? (2) Ты видишь, какие глаза у него страшные, круглые; они вращаются как гончарное колесо, и страшно смотрят они в даль; кожа над его бровями колючая, как заросль аканта, и страшно собирается над его глазами, для того чтобы остро выступающая пасть его могла показывать три ряда острых зубов, из которых одни крючковаты и загнуты, чтобы удерживать схваченную им добычу, другие заостренны, как копья, далеко выдаются вперед. Какая огромная голова появляется из воды на его изогнутой мокрой шее! (3) Если рассказать об его огромных размерах в немногих словах, то вызовешь, пожалуй, лишь недоверие, но видя его на этой картине, поверит и тот, у кого есть какие угодно сомнения.
Тело чудовища извивается кольцами не один раз, а во многих местах; те части, которые скрыты водою, точно нельзя рассмотреть из-за морской глубины, а другие, которые выдаются над водою, непривычный к морю человек мог бы счесть за островки. (4) Мы застали чудовище, когда оно лежало спокойно; теперь же, двигая кольцами своего туловища, в страшнейшем волнении оно поднимает огромные волны с ужасным шумом, хотя само море спокойно. И пучина, разделившись надвое, при его стремительном ходе, частью перекатывается волной через его тело, выдающееся из воды, обливая его водою и снизу покрывая белою пеной, частью же бьется прибоем о берег; конец же его хвоста, высоко извиваясь над морем, похож на корабельные паруса, когда лучи солнца их освещают, окрашивая различными оттенками света и тени. (5) Но все это не пугает «богопоподобного мужа». Львиная шкура с дубиной лежит у него в ногах, чтобы пустить в дело, если в них будет нужда. Сам он стоит на возвышенном месте, обнаженный, выставив вперед левую ногу, чтобы она была точкой опоры всему телу, если придется ему, ускоряя движение, быстро переменить свою позу. Левый бок и левую руку он выставил вперед для того, чтобы он мог натянуть лук, а правую часть тела он отставил назад, так как правой рукой натянул тетиву до самой груди. (6) Причины всего этого, мальчик, нам нечего долго искать: вот прикована к скале девушка; она предназначена на пожранье чудовищу. Назовем ее Гесионой, дочерью Лаомедонта. А где же он сам? Мне кажется, – внутри стен города, наблюдая за тем, что здесь происходит. (7) Видишь, как окружающие город стены и зубцы укреплений наполнены людьми; все они стоят, поднявши к небу руки с мольбою, быть может пораженные ужасным страхом, как бы чудовище не напало на самую стену, так как оно готово -выйти на сушу. (8) Описать красоту девушки во всей точности не позволяет данный момент: страх за свою жизнь, и борьба чувств, между надеждой и отчаянием, при той сцене, которую она видит, заставляет побледнеть ее цветущую красоту; тем не менее зрители и из того, что перед нами, могут судить о ее совершенстве.

14. Софокл

[30]
(1) Что медлишь ты, о божественный Софокл, принять дары Мельпомены? [31] Что стоишь, опустивши в землю глаза? Я лично, по крайней мере, не могу сказать, собираешься ли ты со своими глубокими мыслями или стоишь ты так потому, что глубоко проникнут к богине почтением. Но дерзай, благодатный, прими дары, что тебе предлагают! «Не презренны дары от бессмертных богов» – это ты знаешь и сам, и сам ты это слыхал от одного из любимых жрецов Каллиопы. (2) Видишь, и пчелы летают здесь над тобой, сладко жужжат они, как будто поют какую-то божественную песню; они изливают на тебя таинственные капли своей медоносной росы; ею больше, чем у кого другого, будет пропитано все твое поэтическое творчество. Ведь вскоре тебя назовут [32] «сотом медвяным муз благодатных», и так называя будут предупреждать, чтобы боялись, как бы, незаметно из уст твоих вылетев, пчела не ужалила, если кто не примет мер осторожности. (3) Ты видишь, как сама богиня глубоко вкладывает в тебя возвышенность речи и высокие мысли своей души и с благосклонной улыбкой отмеряет тебе эти дары. А тот, кто стоит рядом, я думаю, это Асклепий, он побуждает тебя написать хвалебную песню и сам, «славный своей прозорливостью», не считает для себя недостойным услыхать от тебя хвалу. Его взгляд, обращенный к тебе, исполнен приветливости и позволяет нам догадаться, что вскоре вы станете очень близкими друзьями. [33]

15. Гиацинт

[34]
(1) Спросим же, мальчик, этого юношу, кто он и почему стоит Аполлон рядом с ним. Ведь, конечно, у него хватит смелости взглянуть на нас. (2) И вот он говорит, что он Гиацинт, сын Эбала. Узнавши это, надо теперь постараться узнать и причину присутствия бога. Любя юношу, сын Латоны ему говорит, что все ему даст, что имеет, если только он позволит ему собой обладать, что научит его и из лука стрелять, музыку знать, понимать предсказания и петь хорошо под звуки лиры, что обучит его искусству борьбы и палестры, и что, кроме того, даст ему возможность на лебедях объехать те страны, где чтут Аполлона и милы ему самому. (3) Вот что обещал ему бог. Нарисован Аполлон, как обычно, с длинными кудрями, весело брови приподнял он над глазами, взгляд которых блестит, как солнечный луч, и с сладкой улыбкой он подбодряет Гиацинта, по той же самой причине он протягивает ему свою правую руку. (4) Юноша же пристально смотрит в землю, в глазах у него серьезность и вдумчивость мысли; рад он тому что слышит. Свою смелость, которая только еще появляется, он сочетает со скромностью. Он стоит, прикрывши темно-пурпурной накидкой левую сторону тела, которую он отодвинул назад, а правой рукой опирается на копье, выставив чуть вперед заднюю часть тела и в промежутке давая видеть свой бок. Эта обнаженная рука позволяет нам судить и о всем остальном. У него стройная щиколка на прямой голени, а над нею легко сгибающийся подколенок, не очень полные бедра и поясница, поддерживающая все остальное тело; бока при легком дыхании округляют его грудь; его рука при всей нежности – сильная, шея не вытянута чрезмерно кверху; волосы его не грубые и не торчат в разные стороны от засохшей на них грязи: спускаясь на лоб, они сливаются с первым пухом юной его бороды. (5) В ногах у него диск, и смотри, возле него стоит Эрот, очень веселый, но вместе с тем и печальный, а далее из засады подглядывает Зефир с жестоким лицом. Всем этим художник заставляет нас догадаться о предстоящей гибели юноши: когда Аполлон бросает диск, то Зефир, дуя в сторону, направит его на Гиацинта.

16. Мелеагр

[35]
(1) Разве тебя не удивляет, что на такую борьбу устремилась девушка, готовая принять нападение столь дикого и столь огромного кабана? Ты ведь видишь, как глаза у него налиты кровью, как он весь ощетинился, пена клубами покрывает его сильно выдающиеся вперед клыки; копье ни разу не касалось его. О его величине можно судить по его шагу который, как показывают вот эти следы, ничуть не меньше, чем у быков. Даже эту подробность художник не упустил, точно изобразив все это на данной картине. (2) Уже то что мы здесь видим, [36] внушает ужас. Кабан ударил Анкея в бедро, юноша лежит на земле, и обильная кровь течет из широкой раны на разорванной ноге; дело дошло до рукопашного боя. Аталанта – надо думать, что она и была этой девушкой, – положив на тетиву быструю стрелу, собирается пустить ее в кабана. Одежда доходит ей до колен, на ногах у нее охотничьи сандалии, руки до плеч обнажены, чтобы ничто не мешало им действовать, платье там на плечах схвачено пряжками; ее красоту, по природе мужественную, увеличивает еще более данный момент; она бросает не нежные взгляды, но внимательно следит за тем, что здесь происходит, и сюда направляет свой взор. (3) А эти юноши – Мелеагр и Пелей: картина указывает, что они победители кабана. Мелеагр, как бы готовясь к удару, оперся на левую ногу и найдя себе точку опоры, спокойно ждет нападения со стороны кабана, выставив вперед пику. (4) Скажем несколько слов и о его внешности: юноша выглядит крепким и в полном расцвете сил: его ноги в икрах могучи и прямы, способны и в беге быстро его нести и служат надежной опорой, если придется вступить в рукопашный бой; бедро с подколенком вполне соответствуют нижней части ноги, а его поясница такова, что позволяет быть спокойным за то, что при нападении кабана юноша не опрокинется; широко выступают бока, живот невелик и грудь в меру выступает вперед; рука у него хорошо развита, шея крепко сидит на плечах, которые сами служат для нее основанием; волосы его золотисты, как солнце; они у него сейчас поднялись вследствие напряжения всех его сил; глаза блещут достаточно смело, и брови не опущены робко книзу, но вполне выражают его бурную смелость. (5) Выражение его лица при таком напряженном состоянии не позволяет что-либо сказать о его красоте; его белая одежда доходит до колен, а сандалии зашнурованы выше щиколки и дают безопасность и твердость шага; его накидка, шафрано-красного цвета, складками собрана у него на спине. Так он стоит против зверя. (6) Таков тебе сын Ойнеев. На Пелее же накинут, плащ пурпурного цвета; в руках у него меч, работы Гефеста, на который он примет кабана, когда тот стремительно кинется; взгляд его непоколебим и смотрит он смело – одним словом он таков, что не испугается и далекого похода с Ясоном в Колхиду. [37]

17. Несс

[38]
(1) Не бойся, мальчик, реки Эвена, катящей шумные волны и выходящей из берегов: ведь это все только нарисовано. Но лучше посмотри, что на ней происходит, как и с каким искусством все это изображено нашим художником. Разве твоего внимания не привлекает к себе божественный Геракл, который так смело вступил в середину реки? Его глаза мечут огонь, измеряя расстояние до цели; он держит лук в левой руке, далеко выдвинутой вперед, а правая рука у него сохраняет положение, какое бывает после спуска стрелы: она – у соска его груди. (2) Что ты скажешь о тетиве? Не кажется ли тебе, что ты слышишь ее звон, после спуска стрелы? А где же сама стрела? Разве ты не видишь вон там кентавра, который подскакивает в последний раз?
(3) Думаю, это Несс, который из кентавров один спасся под Фолой, избегнув руки Геракла. Когда они там противозаконно попытались напасть на него, никто из них не избег своей гибели, кроме вот этого. Но погибает и он, решившись выполнить здесь, на глазах у Геракла, свой преступный замысел. Несс занимался перевозом через реку тех, кто в этом нуждался. Сюда явился Геракл со своей женой Дейанирой и сыном Гиллом. Так как река казалась трудно переходимой» то он поручает Нессу перевезти жену, а сам вместе с сыном, взойдя на колесницу, переезжает вброд через реку. И вот тут-то Несс, бесстыдно взглянувши на женщину, лишь только он вышел на берег, позволил себе непристойный поступок услыхав ее крик, Геракл пускает в Несса смертоносную стрелу.
(4) Дейанира нарисована в позе человека, находящегося в опасности; в крайнем испуге она протягивает руки к Гераклу, а Несс, только что пораженный стрелою, мечется от боли и, по-видимому, не успел еще дать Дейанире на гибель Гераклу своего таинственного любовного средства. (5) Ребенок же Гилл стоит на отцовской колеснице, [39] привязав к ее ободу коней, чтобы стояли спокойно, и от удовольствия хлопает в ладоши, радуясь тому, чего сам он не в силах еще выполнить.

18. Филоктет

[40]
(1) Это тот, кто все еще носит свой сан вождя; ведь это он привел под Трою из Мелибеи мстителей за Менелая против фригийца Париса, это – Филоктет, сын Пэанта, храбрый герой, достойный быть питомцем Геракла. С младенческих лет Филоктет был спутником жизни Геракла; он носил за ним лук и стрелы и их он от него получил как награду за последнюю службу при погребальном костре. И вот он здесь, с осунувшимся от болезни лицом; мрачно насуплены его брови и опущены книзу; глаза провалились и смотрят невидящим взором, волосы, видимо, полны грязи; борода всклокочена и торчит как щетина; одет он в лохмотья и ими же обмотал он раненую свою ступню, Все это, мальчик, соответствует сказанью о нем. (2) Когда ахейцы плыли на Трою и, пристав с кораблями к островам, искали жертвенник Хрисы, [41] который некогда соорудил Ясон, плывя в Колхиду, Филоктет, помня его с того времени, когда он был при Геракле, указал этот жертвенник искавшим его грекам; в это время ядовитая змея ужалила его в ногу. Остальные ахейцы отправляются к Трое, а он здесь остается на Лемносе, как говорит Софокл:
Разъедала ногу
Его – болезнь; на раны гной сочился.


[1] О введении см. предварительные замечания перед переводом Филострата младшего.
[2] В этом деле обман – здесь, по-видимому, использована изящная острота Горгия, знаменитого «отца риторики», сообщаемая нам Плутархом. Он говорил: «Трагедия есть обман, при котором тот, кто обманут, становится лучше того, кто не обманут, и обманутый становится мудрей необманутого».
[3] «Как только возможно короче» дано по чтению ή κομιδή σμικρά. Если читать, как предлагает Якобе, εί και κ. σ., то перевод будет: «пусть даже сказано мало».
[4] Плиний говорит (XXXV, 40, 29), что художник Афенион, талантливый но рано умерший юноша, нарисовал картину «Ахилл скрывается в женской одежде». Рассказывают о другой картине того же содержания кисти Полигнота. Среди помпейских стенных рисунков мы тоже имеем такую картину (Овербек, «Herotsch. Bildw.», стр. 292). Самое содержание взято Филостратом из потерянной для нас драмы Софокла «Женщины со Скироса».
[5] Фетида – могучая богиня моря, дочь морского «старца» Нелея и жена царя мирмидонян Пелея, от которого у нее родился Ахилл.
[6] Решение Мойр – Мойры богини судьбы, иначе называемые Парками. Ср. Гомер, «Илиада», IX, 411:
Слыхал от матери я, среброногой богини Фетиды,
Будто двоякие Парки конец моей жизни готовят:
Если останусь я здесь, вкруг твердыни троянцев сражаясь,
Мне не вернуться в отчизну, но славою буду бессмертен.
Если ж домой я отправлюсь, в любезную отчую землю,
Слава погибнет моя, но сам долговечен я стану.
[7] Нежно смотрят они – при чтении άπαλὰ ε̉κβλεπουσαίς, если же читать άπλ α̃ε̉κβ… то перевод получается: «с открытой наивностью смотрят они».
[8] По-видимому, конец этой картины и начало второй пропали. Эти две картины были вместе, своего рода диптих. Таких картин мы находим у Филостратов несколько.
[9] Эакид – Эак был дедом Ахилла и прадедом Пирра. Предсказание (Калханта), о котором говорит тут Филострат, заимствовано им из поэмы Квинта Смирнейского.
[10] По свидетельству Плиния («Ест. ист.» XXXV, 66), в храме Согласия в Риме находилась картина Зевксиса, изображающая казнь Марсия. Та же тема есть и на одной из помпейских стенных картин.
[11] Ты видишь… – в фигуре, рисуемой Филостратом, легко узнать обычный и в скульптуре, и в живописи тогдашнего времени образ Скифа; эти скифы употреблялись в Греции для самых жестоких и грязных дел. В Афинах они были обыкновенно «городовыми» старого времени.
[12] Плектр – род выгнутого смычка, которым ударяли по струнам лиры.
[13] Стихи, приведенные здесь, взяты из Софокла, «Эдип в Колоне». Что касается названия Софокла «сладчайшим» см. 14-ю картину нашего автора.
[14] Указаний на картины с таким содержанием из древности мы не имеем. Фуртвенглер указывает на барельеф на базисе одного треножника из Малой Азии, где Ахелой представлен бородатым мужчиной с рогами быка. Его левый рог выломан и лежит у ног Геракла, и из раны течет река. По предположению Яна, наша картина состояла из двух или трех частей. Изображение Ахелоя мы находим на многих монетах.
[15] Аркадская пища – намек на предполагаемую пищу первобытных людей-великанов, желуди.
[16] По свидетельству Плиния («Ест. ист.» XXXV, 62), такая картина была нарисована Зевксисом. Содержание и тон рассказа заимствованы из 1-й немейской оды Пиндара.
[17] О картинах с изображением Орфея мы ничего не слышим. О статуях упоминает Павсаний («Опис. Греции», IX). См, Каллистрат, 7.
[18] Ср. Каллистрат, 13. Для описания взят тон и выражения из поэмы Аполлония Родосского «Аргонавты» (IV, 727).
[19] «Лица ж ее не опишешь словами» – перевод дан по тексту: αυ̉τήν τε ὰρρητον τε δείκνύσα του̃ προσόπου τήν θέαν. Если же читать: αυ̉γήν τε ὰρ. ένδ. (καὶ λαμπρὰν παρέχουσα) τ. πρ. τ. θ. (по Гомперцу), то перевод будет: «от ее лица исходит несказанное сияние и светла лицом она».
[20] Материал для этой «картины» дан поэмой Аполлония Родосского – «Аргонавты», особенно 3-й книгой.
О картине такого рода мы не имеем сведений. Но среди помпейской стенной живописи много отдельных моментов, иллюстрирующих этот рассказ: играющие в кости Эроты, три богини перед судом Париса, целый ряд персонификаций.
[21] Об изображениях в Олимпии см. Филострат I, 17
[22] А Эрот сконфуженно… – указание на Эрота говорит нам, что Филострат считает на основании нам неизвестных источников, что Миртил был влюблен в Гипподамию.
[23] Судьба Пелопсова дома – имеется в виду трагедия Атридов, убийство Агамемнона, судьба Ореста и т.д.
[24] Эта картина есть έ̉κφρασις – переложение в прозу описания Гомера «Щит Ахиллеса», «Илиада», песнь 18-я.
[25] Эврипил – сын Телефа. О битве Неоптолема с Эврипилом рассказывает Квинт Смирнейский, 6.
[26] Проклиная свою злосчастную победу – после смерти Ахиллеса были устроены погребальные игры: одной из наград на этих состязаниях было назначено оружие Ахиллеса, созданное Гефестом («Илиада», XVIII, 468–617). За обладание им вступили в состязание огромный и могучий Аякс и хитрый Одиссей. Победил Одиссей. Это так удручило Аякса, что он впал в безумие, в этом безумии напал на греков (драма Софокла «Аякс») и произвел избиение вместо них стада. Придя в себя и осознавши весь ужас своего поступка, он от горя и стыда лишил сам себя жизни. В этом смысле здесь эта победа Одиссея и называется «злосчастной».
[27] «Что щит Ахиллеса, картинно описанный Гомером, художники изображали в сфере своего искусства, в этом не может быть сомнений, тем более что нам сохранились барельефы подобного рода, очень небольшого размера, например фрагменты картин по «Илиаде» (см. Jahn-Michaelis, Griech. Bilderchron. II, 20) и фрагменты Капитолийского музея (Bienkowsky, Kpmisch. Mittheiling., VI, 183). Картина Филострата в том, по-видимому, согласуется с этими барельефами, что на них отдельные изображения идут не кругами или зонами, как у Гомера, но разделенные чертами расположены рядом или выше и ниже одно другого. Таким образом, небо не в центре щита, как у Гомера, но находится наверху. Таким образом, мы можем сказать, что художник отступил от изображения Гомера, наш же софист, наоборот, в своем изложении, сколько возможно, вновь вернулся к Гомеру»
(Рейш)
[28] Поднимающих крик, как кому хочется, если читать ὸτω φίλον; если же мы примем конъектуру Линдау ὸτω φίλοι, то перевод будет: «поднимающих крик на того, кому они дружественны».
[29] О картине такого содержания, как эта картина, кисти художника Антифила, говорит Плиний (LXXV, 37).
[30] Софокл, один из трех великих греческих драматургов, в то же время отличался замечательной физической красотой, что мы видим и на его статуе Латеранского музея. В данной картине Филострата мы можем себе представить музу трагедии, протягивающей Софоклу мед в каком-либо сосуде, как предполагают Велькер и Брунн, или в виде сота, как описывает Филострат старший в «Воспитании Ахилла» (II, 2, 3). Явление пчел здесь мы можем сравнить с их появлением при рождении Пиндара (Филострат старший, II, 12). О музах, в виде пчел, руководивших войском афинян, см. Филострат Старший, II, 8.
[31] Мельпомена – муза трагедии. Несколько ниже Каллиопа – муза эпоса и ее «служитель» – Гомер; здесь указывается на «Илиаду», III, 65:
«Славны бессмертных дары и от них отрекаться не должно».
[32] Вскоре тебя назовут – намекается на одну из погибших для нас комедий (Аристофана? – см. Коcк. Frag, comic, graec, III, 402). В древности еще одного писателя за изящество его речи сравнивали с пчелой – Ксенофонта, которого называли «аттической пчелой».
[33] Вскоре друзьями вы станете близкими – что Софокл действительно написал «пэан», хвалебную песнь в честь Асклепия, об этом кратко говорит нам Прокл. О посещении Асклепием Софокла (это буквальное значение греческого слова έπιξένωσις, находящегося в нашем тексте, которое мне пришлось перевести «близкая дружба») рассказывает Плутарх в «Жизни Нумы». Возможно, что эта легенда возникла потому, что храм Асклепия был соседним с Афинским театром. Нельзя ли нам отсюда сделать вывод, что описываемая «картина» стояла именно в этом храме в виде столь обычных в будущем одеяний святых»?
[34] Вся эта картина – повторение Филострата старшего, I, 24, даже с упоминанием Зефира. Но здесь взят другой момент. Трудно сказать, есть ли это вольная фантазия писателя или это одна из картин храмового фронтона там, где совершались эти празднования, носившие название «Гиакинфий».
[35] По свидетельству Павсания (VIII, 45, 5), Каледонская охота была изображена на переднем фронтоне храма Афины Ален в Тегее. Он говорит, что центром всего (μάλιστα) было нападение кабана.
Картина Паррасия «Мелеагр и Аталанта», о которой говорит Светоний в Жизни Тиверия», 44, не имеет никакого отношения к описываемому сюжету. Быть может, образцом для нашего описания послужила другая картина с родственным сюжетом. Это картина очень известного Аристофона, брата Полигнота, изображающая, как кабан убил Анкея. Это не упоминаемый здесь сотоварищ Мелеагра, но правитель Самоса. Очень возможно, что общность имен сыграла здесь роль.
[36] То что мы видим – дается по чтении όρώμενα; если принять чтение Якобса δρώμενα, то перевод получится: «то что здесь совершается».
[37] О походе и Колхиду – см. картину 12. Филострат. 12
[38] По свидетельству Плиния (XXXV, 40, 32), кисти художника Артемона принадлежала картина «Геракл и Дейанира». Подробностей о ней мы не знаем. На нескольких вазах предполагается изображение Дейаниры, сидящей на спине Несса.
[39] На отцовской колеснице – по чтению (Арнима) πατρώω δίφρω; при обычном чтении πρώτο δίφροω перевод получается: «стоит у передка колесницы».
[40] Филоктет не раз изображался на картинах известных древних художников. Об одной из них, Аристофона, говорит нам Плутарх, и, по словам Брунна (II, 54), «к этой картине можно было бы отнести описание младшего Филострата, если бы тот же сюжет не вдохновил Πаррасия и, как можно думать, в полном соответствии с этим описанием». Этой картине Паррасия посвящена эпиграмма Главка (Antol. Palat.), другая эпиграмма на картину «Филоктет», приписываемая Юлиану-египтянину (ibid. 113), хотя и не называет имени Паррасия, но вполне соответствует по содержанию и предшествующей эпиграмме и нашей «картине».
Кроме того, имеем указания еще на картину Полигнота (в афинских Пропилеях), изображающую похищение Одиссеем лука и стрел Филоктета.
В одном из писем старшего Филострата (22) мы читаем, что он видел картину, изображающую хромого и больного Филоктета.
[41] Хриса – считалась на острове Лемносе нимфой и покровительницей ветров и погоды. Ей был воздвигнут алтарь Ясоном, когда на Арго он ехал с товарищами в Колхиду. Как многие из этих странных существ, она почиталась в виде змеи. Позднейшие сказания говорят, что Хриса была влюблена в Филоктета, но он отверг ее любовь, и за это она велела змее укусить Филоктета, от чего он страдал долгие годы.

Оцените статью
Античная мифология