Источник этой трагедии — «Трахинянки» Софокла. Место действия — Трахин, городок на склоне горы Эты, отделенной узким проливом от эвбейского мыса Кенея, где находится Эхалия, царство Еврита, отца Иолы. Предыстория изображенных в трагедии событий такова: Геркулес сватал у Еврита Иолу, получил отказ, в очередном припадке ярости убил своего друга Ифита, брата Иолы, а затем, уже женившись на Деянире, пошел войной на Эхалию, убил Еврита и увел Иолу, что и оказалось причиной гибельной для него ревности Деяниры. Муки Геркулеса и его самосожжение смирили гнев Юноны, и она позволила, чтобы он сделался одним из олимпийских богов и женился на Гебе. Такое — через труды и страдания — достижение блаженства веками давало повод для философствований, а моралисту Сенеке Геркулес был особенно близок.
ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА:
ГЕРКУЛЕС
ИОЛА
ДЕЯНИРА
КОРМИЛИЦА
АЛКМЕНА
ГИЛ
ЛИХ
ФИЛОКТЕТ
ХОР эхалийских пленниц
ХОР этолийских женщин
Деянира негодует, ибо предпочтена ей Иола, дочь Еврита, царя Эхалии, а потому посылает она Геркулесу одеяние, напоенное кровью кентавра Несса, коего поразил Геркулес стрелой, смоченной в желчи Лернейской гидры, ибо верит предсмертному увещеванию Несса, будто одеяние сие есть вернейшее приворотное средство и незамедлительно ей возвратит любовь супруга. Лишь только Геркулес, готовившийся на Евбейском мысе, именуемом Кеней, свершить жертвоприношение, облекается в присланное одеяние, тотчас же огнем занимается змеиная слизь, и одежда, прилипнув к телу, пожирает пламенем плоть, проникая до костей. Распознав коварство Несса, Деянира накладывает на себя руки. Геркулес убивает Лиха, доставившего погибельный дар, и поручает Филоктету (коему, умирая, отдает лук и стрелы) устроить погребальный костер на горе Эте. Там он и сожигает себя вместе с палицей и львиной шкурой. Затем он является матери своей Алкмене и утешает ее тем, что причислен к сонму небожителей.
Окрестности Эхалии на острове Евбея.
ГЕРКУЛЕС
Отец богов, чьи длани мечут молнии,
Равно в домах обоих Феба зримые,
Отныне царствуй с миром: мной упрочен он
Везде, где суше положил предел Нерей.
Не нужен гром: повержены коварные,
Жестокие цари, и все, что молнией
Разил бы ты, сломил я. Почему ж, отец,
Мне недоступно небо? Я пред всеми был
Юпитера достоин; даже мачеха
10 Удостоверила, что ты — родитель мой.
Что ж медлишь ты? Кому я страшен? Станет ли
Со мною небо непосильной тягостью
Для плеч Атланта? К звездам путь открой, отец!
К тебе я смертью был отпущен. Сгинуло
Все зло, землей рожденное и воздухом,
Водой и преисподней: льва в Аркадии,
В Стимфале — птиц, в горах Менала вепря нет;
Змей кровью золотые оросил сады;
Иссякла сила гидры; истреблен табун,
20 Над Гебром кровью чужестранцев вскормленный,
И пояс снят с врагини-фермодонтянки.
Умолкших судьбы видел — и вернулся я,
И Цербера увидел день испуганный,
И Цербер — солнце. Сил не обновить уже
Ливийскому Антею; пал на свой алтарь
Бусирид; Герион рукою тою же
Сражен, и страшный бык — ста городов гроза.
Земли чудовищные порождения
Истреблены моей десницей. Гневаться
30 Богам не должно. Если в мире нет зверей
И злобы — в сердце мачехи, то мне отца
Верни и к звездам дай дорогу доблести!
Указывать не надо: сам найду ее,
Ты лишь позволь. А страшны звери новые —
Пусть их скорей земля родит, пока она
Не потеряла Геркулеса. Кто на них
Пойдет? Кто в Арголиде удостоится
Вражды Юноны? Славу повсеместную
Я утвердил: нет края, где о ней молчат.
40 Меня узнали скифы под Медведицей,
Под знойным Раком — в Ливии, и в Индии,
Где Феб встает… Его зову в свидетели:
Не только там, где блещешь, ты встречал меня,
Но вслед моим триумфам сам не мог идти.
Пошел я дальше солнца, за границы дня,
Природу, землю за спиной оставил я:
Они, устав, отстали. Запредельный мрак
И хаос приняли меня — но в этот мир
Вернулся я, один из всех. Грозил не раз
50 Мне Океан, но буря над моей ладьей
Была бессильна. Что передо мной Персей?
Вражде твоей жены пустыня воздуха
Помочь бессильна; зверя для побед моих
Земля зачать боится, и не выдумать
Ей новых чудищ, так что Геркулес теперь
Стал чудищем для всех: так много голыми
Руками одолел я зол невиданных
И преступлений. В юности, в младенчестве
Зверей я не страшился. Что приказано,
60 То и легко. Ни дня не знал я праздного.
А сколько чудищ без приказа царского
Я истребил! Юноны неотступнее
Гнала Алкида доблесть. Род избавил я
Людской от страха — но что пользы? Нет богам
Покоя. В небе всех, что были страшны ей,
Земля зверей узрела вознесенными
Туда Юноной. Став звездой ливийскою,
Убитый Рак обходит пояс выжженный;
Астрее Лев вручает быстротечный год
70 И жаркою трясет на шее гривою,
У Австра отнимая тучи влажные.
Заполонили небо звери павшие,
Меня опередив, и на труды свои
Гляжу с земли я, победитель. Чудищам,
Зверям дала Юнона звезды, чтобы мне
Опасным стало небо. Но пускай она
Страшней земли и Стикса небо сделает —
Меж звезд мне место даст она и гневная.
Коль после битв, чудовищ, пса стигийского
80 Не заслужил я звезд, — Пелор Италии
Коснется, воедино слив два берега:
Я отведу пролив от них. Вели связать
Моря — и волны Истм пропустит, двинутся
Актейские суда путем невиданным.
Мир изменю я: новыми долинами
Истр потечет и новым Танаис руслом.
Дай, дай богов, Юпитер, под защиту мне:
Где я стеречь их буду, там тебе перун
Не пригодится. Ледяную ль неба ось
90 Иль самый знойный пояс мне велишь блюсти
Знай: будут там все боги в безопасности.
Киррейских храмов, дома олимпийского
Пеан, убив Пифона, удостоился —
Но сколько было в Гидре змей! Персей и Вакх —
Среди богов. Но мира часть большая ли
Восток, и чудищ всех страшней Горгона ли?
А кто из сыновей твоих от мачехи
Стяжал трудами небо? Я держал его —
К нему и устремляюсь. Лих, трудов моих
100 Товарищ, возвести триумф: Евритово
Низверг я царство. Вы ж туда гоните скот,
Где смотрит храм Юпитера Кенейского
В просторы вод евбейских, грозных Австрами.
Уходит, чтобы принести жертвы.
ХОР
Если равен был срок счастья и жизни — ты
Равен богу; когда ж в стонах ты дни влачишь,
Их медлительный ход хуже, чем злая смерть.
Кто жестокость судеб гордой поправ пятой,
В челн последней реки смело ступив, тому
Не придется в плену цепь на руках носить,
110 Украшеньем идти в праздничном шествии.
Кто отбросит легко жизнь — не узнает бед.
Если в море его судно обманет вдруг,
В час, когда над водой гонит Борея Австр
Или Эвра Зефир и расступилась глубь, —
Он обломки кормы зря не спешит связать,
Не надеется вплавь суши на них достичь.
Кто с готовностью смерть примет — один из всех
Не успеет узнать ужас крушения.
Мы в слезах извелись, плач иссушает нас,
120 В пряди сбитых волос въелась отчизны пыль.
Нас пожар не спалил, нас не убил обвал:
Льнешь к счастливым ты, смерть, мчишь от несчастных прочь.
Живы мы. На полях хлеб не взойдет родных —
Лесом все зарастет; станут лачугами
Храмы павшие; скот гонит долоп туда,
Где остыть не успел землю засыпавший
Прах — единственный след прежней Эхалии.
Будет бедный пастух из фессалийских мест
На свирели простой там выводить напев,
130 В песне слезной своей наш поминая век.
Лишь немного умчит кратких столетий бог, —
Будут спрашивать, где город родной стоял.
Счастье выпало мне в доме не бедном жить,
Не в бесплодных полях тощей Фессалии.
Но к Трахинским теперь скалам влекут меня,
Где растут по хребтам дебри колючие
И для горных отар лес незаманчивый.
Либо, если рабынь лучший зовет удел,
В Аргос их унесет Инаха быстрый бег,
140 Или будут они жить меж Диркейских стен
Там, где медленный ток скудный Исмен струит,
Где надменный Алкид матерью был зачат.
Что за камень родил, дикий титан, тебя?
Высь Родопских хребтов, круча ли скифских скал
Иль Афона обрыв? Может быть, выкормил
Полосатый тебя в чащах каспийских зверь?
Лжив рассказ, будто две ночи слились в одну,
И небесный эфир бег задержал светил,
И десницу сменил Веспер, и медлила
150 В небе Делия, чтоб Солнцу не дать взойти.
Раной не уязвить твердость могучих мышц:
Слаб железный клинок, гнется халибов сталь,
И ломается меч, и отлетает прочь
Камень, в голую грудь тщетно ударившись.
Дразнит смерть и судьбу мощь необорная:
Ни копья острие плоть не пронзит ему,
Ни стрела с тетивы скифской, напрягшей лук,
Ни сармата стрела, к стуже привыкшего,
Ни у знойных границ жаркого пояса
160 Та, которую в грудь аравитянину
Метче кносских стрелков лучник парфянский шлет.
Телом он проломил стены Эхалии.
Нет преград для него: что победить решил,
То уж побеждено. Много ли нужно ран,
Если рока страшней гневный Алкида лик
И угрозы его хватит, чтоб все сдались?
Был ли сам Бриарей, был ли гордец Гиант,
Над вершинами гор высясь Фессалии
170 И подняв в небеса руки змеиные,
Так же грозен лицом? Счастье чем больше, тем
Больше ждет его бед. Что нам, Алкида гнев
Увидавшим, грозить может страшнее впредь?
ИОЛА
А я, увы, не разор очагов,
Не крушенье богов в святилищах их,
Не пожар, что отцов спалил и детей,
Богов и людей, гробницу и храм,
Одна средь всех оплакать должна:
От общих невзгод к другому зовет
Фортуна мой плач, о другом рыдать
180 Мне судьбы велят.
Чем начать мне плач? Чем кончать мне стон?
Все надо бы мне оплакать равно,
Но одну только грудь дает нам Земля,
И удар не звучит достойно беды.
О боги, молю, превратите меня
В многослезный кремень на Сипиле-горе
Унесите туда, где течет Эридан,
Чтоб и мне шелестеть меж сестер-Гелиад,
Или дайте среди сицилийских камней
190 Сиреной рыдать над фессальской судьбой,
Иль умчите под кров Эдонийских лесов,
Чтоб с давлидской стенать я птицей могла,
Чей под Исмаром плач по сыне звенит.
Дайте облик такой, чтобы голос мой
Оглашал тоской каменистый Трахин.
Кипрской Мирры слез все не сякнет ток,
По Кеике своем все стонет жена,
Танталида могла пережить себя,
Филомела лик изменила свой,
200 Имя сына твердит Пандиона дочь.
Что же руки мои не оделись досель
Опереньем крыл? Счастье, счастье бы мне
Было, если бы лес стал домом моим,
И в родных могла я остаться местах,
И на беды мои печально роптать,
И о птице пошла Иоле молва.
Увы, увы!
Мне видеть пришлось, как отец мой погиб,
Как палицы пал смертельный удар
210 И тела куски разметал по дворцу.
Коль дала бы судьба могилу тебе,
Где бы только тебя искать не пришлось.
Я ль могла смотреть, как погиб ты, Токсей,
Кому нежных щек не одел пушок,
Чья еще не зажглась отвагою кровь?
Но вашу ли смерть оплакивать мне?
Справедливость ее вас укрыла от бед!
О своей судьбе впору слезы мне лить.
Скоро, скоро за шерсть, за веретено
Я возьмусь в плену. О, моя красота,
220 Которая смерть уготовит мне,
От тебя погиб весь дом наш, когда
За Алкида отец не отдал меня,
Побоялся взять Геркулеса в зятья.
Но в дом госпожи нам пора идти.
ХОР
О безумица! Что озираться сейчас
На царство отца, на невзгоды свои?
Пусть исчезнет из глаз твой прежний удел!
Счастлив тот, кто мог и долю раба,
И долю царя
230 Терпеливо нести и обличье сменить.
Тот и тяжесть у бед, и силу отнял,
Кто невзгоды терпеть равнодушно умел.
Перед дворцом Геркулеса в Трахине.
КОРМИЛИЦА
В каком кровавом мечется неистовстве
Жена, когда к ней в дом войдет наложница!
Водоворот Харибды, Сцилла лютая
Не так опасны, зверь любой добрей ее.
Едва лишь красота Иолы-пленницы
Здесь заблистала, словно день безоблачный
Иль ясной ночью яркое созвездие,
240 Супруга Геркулеса, как безумная,
Застыла, злобно глядя; так армянская
Тигрица смотрит, прянув от детенышей
Врагу навстречу; так, в душе почувствовав
Лиея, но куда нестись, не ведая,
Стоит менада с тирсом. После — будто ей
Дом Геркулесов тесен — заметалась вдруг:
То постоит, то мчится прочь — с таким лицом,
Как будто бы вся боль к нему прихлынула,
Покинув сердце. То грозит, то слезы льет.
250 Безумье заставляет каждый миг лицо
Меняться: то пылают щеки, то опять
Сгоняет краску бледность; стонет, сетует…
Чу, дверь скрипит! Спешит сюда — не терпится
Излить в словах невнятных думы тайные.
ДЕЯНИРА
Юнона, в небе где б ни пребывала ты,
Пошли такое на Алкида чудище,
Чтоб гнев насытить мой. Коль плодовитую
Непобедимый гад вздымает голову,
260 Сам необъятней топи; если нечто есть
Страшней, огромней, мерзостней чудовищ всех,
Чтоб отвернулся Геркулес, узрев его,
Пусть выползет из логова. А чудищ нет,
Так душу преврати мою: любою стать
Она могла бы пагубой. Дай облик мне
Под стать страданью. Сердце не вместит угроз.
Зачем тебе весь мир переворачивать,
По пропастям искать и в царстве Дитовом?
Всех в этом сердце ты найдешь — на страх ему —
270 Чудовищ… Здесь вооружи вражду свою!
Я мачехой пусть буду. Погубить моей
Рукою можешь пасынка! Что ж медлишь ты?
Возьми мой гнев на службу. Зло найди, вели —
Пойду на все. А ты отступишь — ярости
Моей довольно будет.
КОРМИЛИЦА
Занедужила
Душою ты. Уйми огонь бушующий,
Боль обуздай! Достойной мужа будь женой!
ДЕЯНИРА
Родит Иола братьев сыновьям моим,
Невесткой Громовержца из рабыни став?
280 Вода и пламя потекут одним путем,
И будет пить из синих волн Медведица?
Без мести не уйду я. Небо ты держал.
Тебе покоем мир обязан — что с того?
Есть нечто хуже гидры: боль разгневанной
Жены. Такой ли до небес вздымается
Огонь из Этны? Одолею все, что ты
Одолевал. Отнимет ложе пленница?
Чудовищ я боялась. Больше нет зверей,
Исчезли все: наложница проклятая
290 Их место заняла. Титан блистающий
И ты, богов властитель! Мужем был моим
Алкид, пока под страхом жил. Молилась вам
Я для другой: мое досталось счастье — ей!
Вы для нее вернули, вняв моим мольбам,
Алкида невредимым. Кар невиданных,
Ужасных для него проси, о боль моя, —
Тебе все будет мало! Гнев Юноны слаб,
Ты научи ее, что значит ненависть!
Из-за меня сражался ты, и бог речной
300 Из-за меня окрасил кровью свой поток:
Он то змеею делался, то, сбросивши
Змеи обличье, в битву грозным шел быком,
И многих одолел ты в нем одном зверей.
Но верх взяла раба, а я отвергнута!
Нет, верх не взять ей: нашего супружества
Последний день последним будет днем твоим.
Но что это? В угрозах нет решимости,
Гнев гаснет. Что же, боль, ты стихла, жалкая?
Лишилась сил? К безмолвной женской верности
310 Велишь вернуться? Почему гореть огню
Не позволяешь? Сбереги решимость мне,
Коль заодно мы будем, — нужды нет в мольбах:
Придет без зова мачеха, чтоб мой удар
Направить.
КОРМИЛИЦА
На кого ты зло умыслила,
Безумная? На мужа, чей последний день
Отмечен будет, как и первый, славою,
Кто до небес всесветной вознесен молвой?
Войной на эти лары встанет Греция,
Низвергнет этолийский род и тестя дом,
320 А после на тебя обрушит факелы
И камни; мстить за своего защитника
Все будут земли. Сколько понесешь ты кар?
Пусть от людей уйдешь ты и от всей земли, —
Но тот, кто мечет молнии, отец ему.
Взгляни: летят огни по небу грозные
И от раскатов грозовых грохочет день.
Смерть мнишь ты безопасной? И ее страшись:
Брат свекра твоего над нею властвует.
Богов, родных по крови, всюду встретишь ты,
330 Куда ни кинься.
ДЕЯНИРА
Знаю, зло задумано
Великое, но боль велит свершить его.
КОРМИЛИЦА
Погибнешь!
ДЕЯНИРА
Да, но Геркулеса славного
Женой погибну! Утро не узрит меня
Покинутой вовек. Моим соперница
Не завладеет ложем. Раньше день взойдет
На западе, зажгутся над индийцами
Холодные созвездья, скифов зноем Феб
Согреет, чем меня увидят брошенной.
Я брачный факел кровью погашу своей.
340 Иль он умрет, иль я. К убитым чудищам
Пускай жену прибавит. К Геркулесовым
Пусть подвигам причтут меня. Хладеющим
Я телом ложе заслоню Алкидово.
К теням, к теням уйдет жена с охотою,
Но отомстив. От Геркулеса нашего
Пусть понесла Иола, — вырву плод сама,
Напавши на нее средь брачных факелов.
Пускай на свадьбу в жертву принесет меня
Проклятый — лишь бы пасть на труп соперницы.
350 И бездыханный счастлив, кто врага подмял.
КОРМИЛИЦА
Зачем огонь сильнее разжигаешь ты,
Лелеешь боль, несчастная, и страх пустой?
Любя Иолу, он к царевне сватался,
Пока отец был жив. Служанкой сделалась
Царевна — и любовь не та уж: силы ей
Убавило Иолы рабство. Любим мы
Запретное. Что можно, то из мыслей прочь.
ДЕЯНИРА
Нет, злая участь только распалила страсть:
За то, что вдруг лишилась дома отчего,
360 Что самоцветов нет в кудрях и золота, —
За беды любит сердце милосердное
Алкидово. Все пленницы милы ему!
КОРМИЛИЦА
Сестру Приама он любил Дарданского,
Но уступил рабыню. Вспомни всех девиц,
Всех жен, кого любил он, от одной к другой
Переходя. Как Авгу, зачинавшую
Паллады хороводы, взял он силою,
Забыл твой муж: нет и следа былой любви.
Что говорить о прочих? Феспиады все
370 Покинуты: недолго к ним пылал Алкид.
Под склоном Тмола он любил лидиянку,
В плену у страсти брал корзинку легкую,
Сырую шерсть сучил рукой суровою;
Там сбросил с плеч он шкуру льва убитого,
Попавши в услуженье; митру там надел
На космы, от сабейской мирры влажные.
Везде горел он, но нестойким пламенем.
ДЕЯНИРА
Всегда после скитаний льнет к одной любовь.
КОРМИЛИЦА
Как дочь врага, рабыню предпочесть тебе?
ДЕЯНИРА
380 Прекрасен лес весенний, когда первое
Тепло листвой оденет ветки голые;
Когда же нежный изгнан Аквилоном Нот
И волосы распустит мгла студеная,
Уродливо нагие сучья выглядят.
Так наша красота за время долгого
Пути идет на убыль, меркнет блеск ее.
Не тем, что раньше, делается старое:
Уходит все, что было в нем желанного.
И материнство прелести убавило,
390 И возраст, уж не юный, все быстрей спешит.
Но не теряет красоты — сама взгляни! —
Рабыня: хоть не прибрана, хоть вся в грязи,
Но красота сияет и сквозь бедствия,
А если рок и случай что и отняли,
Так только царский сан. О том, кормилица,
Я и тревожусь, этот страх и гонит сон.
Средь всех племен я славилась, все женщины
Желали мужа моего в завистливых
Молитвах; кто каких бы ни молил богов,
400 Я мерою молений для аргосских жен
Была всегда. Где равного Юпитеру
Найду я свекра? Кто под небом мог бы стать
Мне мужем? Тот, под чьею властью был Алкид
Сам в жены Еврисфей пускай возьмет меня, —
И это меньше! Не потеря — царь-супруг;
Муж-Геркулес — потеря больше всех потерь.
КОРМИЛИЦА
Быть может, роды вас помирят новые.
ДЕЯНИРА
Жену и мужа роды разделят скорей.
КОРМИЛИЦА
Но в дар тебе сюда ведет рабыню он.
ДЕЯНИРА
410 Тот, кто по городам во славе шествует,
Покрывши плечи шкурой зверя рыжего,
У гордых отнимает царства бедным в дар,
Чья грубая рука вздымает палицу,
О чьих поют и средь серийцев подвигах,
И средь племен, живущих на краю земли, —
Он легкомыслен, слава не влечет его.
Не для того, чтоб равным стать Юпитеру,
Не в поисках величья исходил он свет:
Любви он ищет, женщин домогается!
420 Откажут — он похитит; истребит народ,
Чтобы добыть невесту; назван доблестью
Безудержный порок. Титан Эхалию
Поутру невредимою, а вечером
Разрушенною видел; а причина — страсть.
За Геркулеса выдать дочь откажется
Отец — так пусть боится: станет вмиг врагом,
Не ставши тестем; коль не взял в зятья — умри!
Что ж руки мне беречь от преступления,
Пока в притворном помраченье разума
430 Меня и сына не сразит он стрелами?
Ведь только так он прогоняет жен своих,
Таков развод, — и все слывет невинным он:
Для всей земли злодейств его виновница —
Юнона. Что ж ты медлишь, мой ленивый гнев?
Пока не опустились руки, первым бей!
КОРМИЛИЦА
Убьешь ты мужа?
ДЕЯНИРА
Он теперь Иолы муж.
КОРМИЛИЦА
И сына Громовержца?
ДЕЯНИРА
Он Алкмены сын.
КОРМИЛИЦА
Мечом?
ДЕЯНИРА
Мечом.
КОРМИЛИЦА
А коль не сможешь?
ДЕЯНИРА
Хитростью.
КОРМИЛИЦА
Откуда эта ярость?
ДЕЯНИРА
Муж учил меня.
КОРМИЛИЦА
440 Убьешь того, над кем бессильна мачеха?
ДЕЯНИРА
Гнев бога жизнь врагу несчастной сделает,
Людской ее отнимет.
КОРМИЛИЦА
Пощади его,
Хотя б из страха.
ДЕЯНИРА
Всех презрел презревший смерть.
Что мне мечи?
КОРМИЛИЦА
Но тяжелее боль твоя
Обиды. По вине пусть будет ненависть!
За грех столь малый слишком приговор суров.
ДЕЯНИРА
Неужто для жены не зло наложница?
Ничтожным не бывает то, что больно нам.
КОРМИЛИЦА
Ужель прошла любовь к Алкиду славному?
ДЕЯНИРА
450 Нет, не прошла: проникла до глубин души
И с ней срослась. Но боль любви разгневанной
Сильней всех болей.
КОРМИЛИЦА
Колдовством удерживать
Мужей умеют жены и заклятьями.
По моему веленью зеленеет лес
Среди зимы, и замирает молния,
Встают без ветра волны, утихает зыбь
И новые из почвы бьют сухой ключи;
Я двигаю утесы, двери Тартара
Я отворяю; по моим заклятиям
460 Вещают тени и смолкает адский пес.
Дит, небо, море, суша — все подвластно мне;
День видит тьму, ночь — солнце; все меняются
Законы естества, когда колдую я.
Его мы сломим: путь найдут заклятия.
ДЕЯНИРА
Все травы Понта, все, что фессалийский Пинд
Взрастил на склонах, — где такой найти мне яд,
Чтоб одолел его? Пусть заклинания
Луну на землю сводят от небесных звезд,
Растят зимою жатву, прерывают бег
470 Летучих молний, пусть от чар средь бела дня
По принужденью звезды загораются, —
Его не сломишь.
КОРМИЛИЦА
Побеждал богов Амур!
ДЕЯНИРА
Сам будет побежден: с него оружие
Сорвет Алкид, свершив последний подвиг свой.
Но заклинаю силой всех богов тебя,
Всем, что мне страшно: тайно что готовлю я,
Храни под спудом молчаливой верности.
КОРМИЛИЦА
Но что же втайне сохранить стремишься ты?
ДЕЯНИРА
Не копья, не мечи, не пламя грозное.
КОРМИЛИЦА
480 Хранить я буду верность молчаливую,
Коль нет злодейства; а иначе верность — зло.
ДЕЯНИРА
Все огляди, чтоб тайны не подслушали,
Пусть все углы обыщет взор внимательный.
КОРМИЛИЦА
Надежно место; третий здесь не спрячется.
ДЕЯНИРА
В укромном есть углу жилища царского
Пещера, нашу тайну берегущая.
Ни первый утра не проникнет луч в нее,
Ни поздний луч Титана, окунувшего
Коней усталых в Океан зардевшийся.
490 Там спрятан Геркулесовой любви залог.
Кормилица, признаюсь: дал его мне Несс,
Рожденный тучей и царем Фессалии,
Где Пинд вознес до звезд высокий голову
И Офрис выше облаков вздымается.
Когда, смиренный Геркулеса палицей
И всех зверей обличья перепробовав,
В каких мог превращаться, Ахелой предстал
Самим собой, с позором потерявши рог,
И в Аргос победитель Геркулес пошел,
500 Меня добывши в жены, — в эти дни Эвен,
Равниной мчавший в море воды полые,
Тек чуть не вровень с берегом обрывистым.
Переходить привыкший реку бурную,
Несс просит платы — и наперерез волнам
Идет грозящим, на спине неся меня,
Где с человеком конь соединяется.
Кентавр свирепый выходил уж на берег,
А Геркулес покуда посреди реки
Широким шагом хищный рассекал поток.
Кентавр, увидев, что еще далеко он,
510 Вскричал: «Ты мне досталась, будешь мне женой!
Его река задержит!» — и, схватив меня,
Помчался прочь. Алкид, рекой не скованный,
Кричит: «Коварный перевозчик, пусть в одном
Русле сольется с Гангом Истр — и две реки
Я одолею; а тебя стрела моя
Догонит». Лук опередил слова его,
Стрелой, далеко ранящей, несущей смерть,
Кентавр был остановлен. Взглядом свет ловя,
520 Собрал он горстью кровь, из раны бьющую,
И отдал мне, в копыто перелив свое,
Которое сорвал рукою яростной,
И, умирая, молвил: «Удержать любовь
Яд этот может, — говорят колдуньи так.
Узнали это жены фессалийские
Со слов Микалы, — ей же изо всех одной
Луна была покорна. Мужу платье дай,
Напитанное этой кровью, если вдруг
Похитит ложе у тебя соперница
530 И новую невестку дать Юпитеру
Захочет он. Но зелье береги во тьме;
Вдали от света силу сохранит оно».
Тут сон прервал слова, и оковал ему
Покой смертельный тело ослабелое.
А ты, за верность в тайну посвященная,
Ступай, одежду ядом напитай, чтоб он
Проник поглубже в тело и скорей сквозь плоть
Пробрался в душу.
КОРМИЛИЦА
Тотчас все исполню я,
А ты рукою верной стрелы нежные
540 В нас мечущего бога призови с мольбой.
ДЕЯНИРА
Молю тебя, земле и небу грозного,
Энтейской потрясающего молнией,
Опасного и для жестокой матери!
Скорей пусти стрелу рукою меткою,
Но не из легких выбрав, а из тех ее,
Каких ты ни в кого не посылал еще,
Из самых мощных; легкою тростинкою
Любить Алкида не заставишь. Твердою
Рукою лук согни, чтобы концы его
550 Сошлись, и ту достань стрелу, которою
Юпитера уметил, когда молнию
Он отложил, и лоб его рогами вспух,
И бык увез за море ассириянку.
Всели любовь, какой еще не видели:
Пусть учится любить жену. А факелы,
В его груди Иолою зажженные,
Все угаси: упьется пусть моей красой.
И Громовержца покорял нередко ты,
И с черным скиптром вечной тьмы властителя,
560 В чьем преисподнем царстве больше подданных.
Ты мачехи разгневанной сильней; так будь
Алкида победителем единственным!
КОРМИЛИЦА
Вот зелье, вот одежда Геркулесова,
Палладиной работой утомившая
Служанок наших. Пусть теперь впитает ткань
Отраву; зло умножу я заклятьями.
Смотри, как раз усердный Лих спешит сюда;
Чтоб козни не раскрылись, зелье спрячь скорей.
ДЕЯНИРА
О Лих, тебя не часто видят гордые
570 Палаты: ты всегда с царями, верный им!
Возьми одежду эту: я ткала ее,
Пока бродил он по свету и, пьян вином
Несмешанным, ласкал свою лидиянку
И сватался к Иоле. Угодив ему,
Смягчу жестокость сердца: угождением
И злых смиряют. Но наденет платье пусть
Не прежде, чем в огонь насыплет ладана
И призовет богов, венчанный тополем.
А я направлю шаг в чертоги царские —
580 Молить у матери Амура милости.
Вы, что пришли со мной из дома отчего,
Оплачьте Калидона судьбы слезные.
ХОР
Мы, что с первых лет были рядом с тобой,
Будем жребий злой оплакивать твой
И брачный покой, уж давно пустой.
Мы привыкли с тобой, Инеева дочь,
По мелям бродить Ахелоя, когда
К концу весны половодье сойдет,
И тихой струёй змеится река,
590 И не гонит вперед стремительных вод
Мутный Ликорм, питавший ее;
В честь Паллады мы у ее алтарей
Девичий с тобой вели хоровод
И утварь несли для празднеств ночных,
Скрыв ее на дне кадмейских кошниц,
Когда зимнюю вновь прогонит звезду,
И третье жару нам лето вернет,
И, священный удел богини хлебов,
Созовет Элевсин посвященных своих.
600 Каких бы ты ни страшилась судеб.
С нами, верными, их раздели и теперь,
Ибо верность редка
Там, где рушится в прах счастливый удел.
Кто бы ни был ты, властитель с жезлом,
Хоть ломится в твой дом через сто дверей
Весь народ и в твоем теснится дворе,
Хоть средь многих толп и шествуешь ты,
Но средь многих толп есть ли верный один?
У дверей золотых эриния ждет,
610 И где широко распахнутся они,
Там украдкой войдет коварный обман,
Скрывая клинок, а когда к толпе
Ты выходишь, идет злая зависть вслед;
И тьму сколько раз прогоняет заря,
Столько раз, считай, царь рождается вновь.
Кто чтит царя, а не царскую власть?
Чуть не всех влечет только блеск дворца;
Мечтает один стать ближе к царю,
Чтоб во славе шагать по простору столиц,
620 Ибо жалкой душе нужна лишь молва;
Мечтает другой насытить казной
Алчбу — но ее не мог бы унять
Ни Истр, что таит самоцветы на дне,
Ни Лидия вся, ни далекий край,
Где веет Зефир и, на диво ему,
Как металл, блестит златоносный Таг;
Пусть будет ему подвластен весь Гебр,
Пусть нанижет поля богатый Гидасп,
Пусть увидит он во владеньях своих
630 И Ганга исток, и устья его, —
Вся природа, вся для алчных мала.
Этот чтит царей и у царских дверей
Стоит всегда, чтоб, над плугом склонясь,
Землепашец вовек досуга не знал,
Чтобы тысячи их вели борозду.
Ибо жаждет он лишь богатства копить.
Тот чтит царей, чтоб врагов скорей
Погубить, чтобы всех попирать пятой:
Хочет сильным стать лишь затем, чтоб вредить.
640 Велико ли число тех, кто умер в свой срок?
Кто счастлив был на восходе луны,
Тех встающий день несчастными зрит.
Редко встретишь того, кто и счастлив и стар.
Мягче свежий дерн, чем тирийский багрец,
Безмятежнее сон призывает он,
Но бежит покой из-под крыш золотых,
И к пурпуру лож бессонница льнет.
Когда б распахнуть сердца богачей,
О, сколько в них взметает тревог
650 Высокий удил! Бушует не так
Бруттийский залив, когда бьет его Кавр, —
Между тем бедняков безмятежны сердца.
Пусть кубок простой из бука долблен —
Не дрожит рука, что держит его,
Дешева и легка еда бедняка,
Но не страшен ему обнаженный меч, —
В золотых меж тем кубках пенится кровь.
Если муж небогат и скромен, жена
Ожерельем носить не будет набор
660 Из блестящих даров багряных морей,
И мочки ушей не оттянет ей
Самоцвет, что добыт из вод заревых,
И шерсть не пройдет сидонских котлов,
Чтобы дважды впитать обагряющий сок,
И не будет расшит меонийской иглой
Прозрачный наряд, на который нить
Серией собрал с восточных дерев.
Любою травой окрашена ткань,
И спрядена нить неискусной рукой —
670 Но за ложе свое не страшится жена.
Эриния злой светильник несет
К той, за кем целый день ходила толпа,
И счастливым себя не считает бедняк,
Пока не узрит, как счастливый пал.
Со срединного кто уклонится пути,
Тот с твердой навек дороги уйдет.
Один только день испросил для себя
И на отчую встал колесницу юнец,
Но упряжка сошла с привычных путей,
680 Меж безвестных светил колесница его
Заблудилась, стремя к ним Фебов огонь.
И юнец погубил весь мир и себя.
Прочертив в небесах серединный путь,
Берегов достиг заветных Дедал,
Ни одно из морей не назвав по себе.
А Икар, дерзнув победить высотой
Пернатых полет
И презрев крыла, что создал отец,
Устремляется вверх, близ Феба летит
690 И безвестным волнам свое имя дает:
За величье платить мы паденьем должны.
И великим пусть, и счастливым пусть,
И могучим зовет толпа не меня,
Пусть к берегу мой жмется хрупкий челнок,
Пусть, крепчая, его не заставят ветра
Среди моря вдали бороздить простор:
Фортуна идет мимо тихих бухт,
В открытом она ищет море суда,
На которых до туч вознеслись паруса.
700 Но взгляни — бежит царица сюда,
Как менада, когда ее ранит Вакх,
Почему в очах смятенье и страх?
Колесо ли судьбы несет тебя вниз?
Все открой: если вдруг отпираться начнешь
Скажет взор твой о том, что скрываешь ты.
Входит ДЕЯНИРА.
ДЕЯНИРА
По телу бродит дрожь ползучим холодом,
Трепещет сердце, дыбом встали волосы,
Не покидает ужас душу смутную,
И вторят жилы сотрясенью печени.
710 Как поднятая Австром зыбь все плещется,
Хотя уже спокоен день безветренный,
Так дух метется, сколько ни гоню я страх.
Бог не отпустит, раз начав преследовать
Счастливого. Таков конец величия!
КОРМИЛИЦА
Какой бедой влекома непосильной ты?
ДЕЯНИРА
Отправив мужу платье с кровью Нессовой,
Печально я к себе пошла, не ведая,
Что мне тревожит душу. Нет ли козней тут?
Хочу проверить. Наказал мне гнусный зверь,
720 Чтоб кровь ни солнца, ни огня не видела, —
И хитрость эта козни приоткрыла мне.
Лучей как раз не застило и облачко,
И зной разлил кругом Титан пылающий.
Едва могу от страха слово вымолвить!
Чуть только я под пламя солнца бросила
725а (Клок шерсти, прежде в ту же погруженный кровь,)
Которой ткань одежды напитала я,
Волокна встали дыбом и распались вмиг,
Чуть шерсть в лучах согрелась. О, чудовищно!
Как снег, на высотах Миманта блещущий,
730 Весенними ветрами растопляется,
Как вал усталый, выплеснувшись, пенится
На берегу, где волны Ионийские
В Левкаду бьют, как на горячем уголье
Богам угодный ладан расплавляется,
Так и волокна, исчезая, плавились;
Гляжу, дивлюсь — а уж дивиться нечему;
Вослед и почва начинает пениться
738 И гибнет все, чего коснулось зелие.
740 Но вот, я вижу, сын сюда торопится
В смятенье. Что, скажи, принес ты нового?
ГИЛ
Беги, о мать, ищи себе убежища
За Океаном, сушей, Дитом, звездами,
За гранью, в подвигах отцов достигнутой!
ДЕЯНИРА
Душа беду великую пророчит мне!
ГИЛ
Юноны храмы, ныне торжествующей,
Тебя укроют; в остальные заперт вход.
ДЕЯНИРА
Какой бедой я без вины постигнута?
ГИЛ
Знай: светоч мира, страж его единственный
750 Земной Юпитер, нам судьбой дарованный,
Погиб. Зараза мышцы Геркулесовы
Неведомая жжет. Непобедимого
Смирителя чудовищ победила боль.
ДЕЯНИРА
Все несчастные
Спешат услышать о своих несчастьях весть.
Что ждет наш дом? О лары, лары бедные!
Под грузом бед, вдовства, изгнанья жить мне впредь!
ГИЛ
Ты не одна горюешь: будет целый мир
По нем стенать. И не считай своими лишь
760 Свершившиеся судьбы: ропщет род людской.
От горя стонешь — от него же стонут все,
Скорбишь ты скорбью общею для всех земель
И будешь первой в ней, но не единственной,
Несчастная!
ДЕЯНИРА
Неужто так близка уже
Смерть к моему Алкиду? Все скажи, молю!
ГИЛ
Все медлит смерть, однажды побежденная
В ее же царстве; судьбы не решаются
Свершить такое зло: Клото отбросила
Рукой дрожащей пряжу, оборвать страшась
770 Жизнь Геркулеса. День, проклятый день, ужель
Алкида днем последним ты посмеешь стать?
ДЕЯНИРА
К судьбине, к манам, к небу преисподнему,
Скажи, ушел он первым? Иль успею я
Его опередить? Ответь, он жив еще?
ГИЛ
Евбею, ввысь вершины возносящую,
Со всех сторон бьют волны; где хозяин Австр,
Там Кафарей разрезал море Фриксово,
А где земле студеный Аквилон грозит,
Еврип непостоянный гонит волны там,
780 Семь раз вперед стремя их и семь раз назад,
Доколь не канет в Океан усталый Феб.
Здесь на скале, за тучи задевающей,
Встал древний храм Юпитера Кенейского.
Пред алтарями был уже обетный скот,
И ревом лес быки золоторогие
Наполнили; отец снял шкуру львиную,
От крови заскорузлую, и сбросил с плеч
Дубину и колчан. Твоей одеждою
Сверкая, космы увенчавши тополем,
790 Он встал пред алтарем: «Отец мой истинный,
Прими, воскликнул, жертвы! Пусть в огне святом
Пылает ярко ладан, собираемый
С деревьев Солнце чтящими сабеями!
Земле, и морю, и пучинам дал я мир,
Чудовищ истребив, пришел с победою,
Так отложи перуны!» Тут прервал мольбы
И для него нежданный стон, и воплями
Отец наполнил небо, — так с вонзившейся
Секирой бык бежит и прочь несет ее
800 И ревом полнит храмы задрожавшие,
Так в поднебесье громыхают молнии.
До волн, до звезд донесся Геркулесов стон,
Ему Халкида вторила, услышали
Его Киклады, и вернулся отзвуком
Отцовский крик от кафарейских рощ и скал.
Полились слезы… Врассыпную бросилась
Прислуга, мня, что снова он безумствует.
А он очами — факелами в пламени —
Обводит всех, ища, где Лих скрывается.
810 Тот обнимал рукой дрожащей жертвенник,
Почти что мертв от страха. Мало жизни в нем
Для кары оставалось, но схватил отец
Бесчувственное тело: «О судьба! Ужель
Лих прослывет Алкида победителем?
Нет, лучше стыд другой: Алкид убьет его.
Последний подвиг пусть бесславит прежние!»
Метнул он Лиха — и меж звезд над тучами,
Кропя их кровью, труп летел, как взмывшая
В эфир стрела, рукою гота послана
820 Иль тетивой кидона, — но летит она
Не так высоко. Тело в море грянулось,
На скалы — темя: там и там простерся Лих.
Отец кричит: «Постойте! Не безумен я!
Безумия и гнева хуже мой недуг.
Сам на себя направить ярость жажду я».
Назвав болезнь, себя терзать он принялся,
Одежду сбросить силясь, отрывал куски
Большого тела. Увидал впервые я,
Чтоб Геркулес не мог чего-то. Ткань сорвать
830 Пытался он — но с нею плоть срывал с костей:
С буграми мышц срослась и с кожей пагуба.
Хотя причина непонятна бедствия,
Но есть причина! Изнемог от боли он:
То ниц простершись, припадет лицом к земле,
То в воду хочет — но в воде не меньше боль.
Идет на берег, к морю шумноволному,
Поддерживают слуги поступь шаткую.
О горький жребий! Геркулесу мы равны!
Теперь корабль, спокойным Австром движимый,
840 С Евбеи Геркулеса — тяжкий груз — несет;
Дыханья нет в нем, взоры помрачила ночь.
ДЕЯНИРА
Душа, что медлишь в страхе пред свершенным злом?
Юпитер сына требует, соперника —
Юнона: миру я должна вернуть его.
Верни, что можешь! Пусть пронзит мне грудь клинок!
Так, как должна я сделать? Но под силу ли
Моим рукам такая кара? Свекор мой,
Рази невестку молнией! Не легкую
Возьми стрелу, но ту, что с неба пала бы,
850 Чтоб гидру сжечь, когда бы сына не было
Такого у тебя. Ту язву страшную,
Что злее гнева мачехи, спали скорей!
Метни стрелу, которой сверг блуждавшего
Климены сына: ведь и я сгубила мир,
Сгубив Алкида. Но зачем оружия
Молить мне у бессмертных? Меч возьми сама!
Жене да будет стыдно Геркулесовой
Молить о смерти, когда столько есть путей,
Ведущих к ней. Могу сама исполнить я
860 Мольбу, с утесов поднебесных бросившись.
Мой выбор сделан: с Эты, что себе лучи
Рассветные присваивает, свергнусь я.
Пусть круча растерзает, пусть на всех камнях
Изодранная плоть повиснет клочьями,
Пусть алым станет склон горы утесистый.
Но смерть одна легка. Легка? Продли ее!
Оружье выбрать все, душа, не можешь ты.
В покоях наших был бы Геркулесов меч, —
На нем найти мне гибель подобало бы.
870 Казнь от одной руки принять не мало ли?
Сходитесь, все народы! Камни, факелы,
Мечи, весь мир, — и да не будет праздною
Ничья рука: заступник ваш погублен мной.
Без страха правьте впредь, цари жестокие,
Без страха, зло, вершись неусмиренное;
Пусть жертвы, закалающим подобные,
Алтарь увидит снова: путь открыла я
Злодействам, обрекла, лишив заступника,
Вас чудищам, тиранам, злых вражде богов.
880 Супруга Громовержца! Почему досель
Меня не губишь, не бросаешь вырванный
У брата факел? Торжества и славы я
Тебя лишила: твоего соперника
Я первой извела.
ГИЛ
Что ж пошатнувшийся
Ты рушишь дом? Грешивший в ослеплении
Не грешен; нет вины в вине без умысла.
ДЕЯНИРА
Кто все судьбе прощает и щадит себя,
Тот в слепоте виновен. Приговор мой — смерть.
ГИЛ
Кто ищет смерти, хочет слыть преступником.
ДЕЯНИРА
890 Лишь смерть вину снимает с обманувшихся.
ГИЛ
Бежать от Солнца…
ДЕЯНИРА
Солнце от меня бежит.
ГИЛ
Уйдешь из жизни?
ДЕЯНИРА
Жалкой — за Алкидом вслед.
ГИЛ
Он жив и дышит поднебесным воздухом!
ДЕЯНИРА
Он мертв с тех пор, как победить смогли его.
ГИЛ
Покинешь сына? Дни свои прервешь сама?
ДЕЯНИРА
Кого хоронит сын, та вдосталь прожила.
ГИЛ
Вслед мужу…
ДЕЯНИРА
Первой чистая идет жена.
ГИЛ
Ты приговором обличишь сама себя.
ДЕЯНИРА
Казнить себя не станут виноватые.
ГИЛ
900 Чьи руки чисты, чья вина — в неведенье,
Тем сохраняли жизнь. Кто рок осудит свой?
ДЕЯНИРА
Любой, кому несправедливый выпал рок.
ГИЛ
Но сам он в первом цвете сыновей убил,
Сразил Мегару стрелами лернейскими,
Направив их полет рукой безумною.
Убийца трижды, все же он простил себя —
Себя, но не безумье: преступление
В истоках смыл Кинифа он ливийского
Что ж ты, приговорив себя, упорствуешь?
ДЕЯНИРА
910 Алкид, сломившись, вынес приговор, и я
Его исполню.
ГИЛ
Если знаю я отца,
Вернется победителем кровавого
Недуга он: Алкида не осилит боль.
ДЕЯНИРА
Изъел все тело гидры яд, я слышала,
Все члены язва отняла огромная.
ГИЛ
Кто яд живого гада снес безвредно, тот
Не одолеет, мнишь ты, яд убитого?
Сразив средь топи гидру, смертоносные
Вонзающую зубы, победитель встал,
920 Весь ядом залит. Несса кровь погубит ли
Его, кто Несса победил свирепого?
ДЕЯНИРА
Тех, кто на смерть решился, удержать нельзя.
Мое ж решенье твердо: мир покину я.
Кто с Геркулесом умер, вдосталь прожил тот.
КОРМИЛИЦА
Ради седых моих волос молю тебя
И груди, заменившей материнскую:
В душе больной уйми угрозы гневные,
Оставь решенье умереть жестокое.
ДЕЯНИРА
Кто умереть отговорит несчастного,
930 К нему жесток; кончина часто — кара нам,
Но часто и для многих — милосердный дар.
КОРМИЛИЦА
Свои хоть руки защити: пусть знает он,
Что не жена, а козни извели его.
ДЕЯНИРА
Там защищаться буду. Приговор мой тверд,
А там пусть оправдают боги дольние
И руки Дит очистит — и над Летою,
Беспамятная тень, Алкида встречу я.
Но нет; ты, царства властелин беззвездного,
Готовь мне труд: затмила по неведенью
940 Я всех злодеев. Мир лишить заступника
Не смела и Юнона. Так назначь мне казнь!
Сизиф пусть разогнется, пусть валун его
Мои придавит плечи. От меня пускай
Уходит влага, жажду обманув мою.
Пусть по заслугам вечно ты кружишь меня,
О колесо владыки фессалийского.
В моем пусть чреве жадный коршун роется.
Меж Данаид одной нет, — место я займу.
Все расступитесь, маны! Дай мне быть с тобой,
950 Фасиянка: страшнее дело рук моих
Двух дел твоих кровавых, хоть преступной ты
Сестрой была и матерью. К твоим примкнуть,
Фракиянка, злодействам дай! Признай во мне,
О мать Алфея, истинную дочь свою!
Но ваши руки нечто столь великое
Сгубили ли? В Элизий прегради мне вход,
Сонм верных жен, блаженно обитающих
В священной роще! Вы же, внучки Беловы,
Коль вы в руках, залитых кровью мужнею,
960 Держали меч, забыв о чистых факелах, —
В моих руках свои признайте радостно!
Средь этих жен, в толпе их, я укрылась бы,
Но убегут от гнусных рук моих они.
Мой муж непобедимый. Духом я чиста,
Преступны руки. О мой ум доверчивый!
О лживость полузверя! Потеряла я
Тебя, отнять желая у разлучницы.
Прочь, Солнце! Вкрадчивая жизнь, которая
Несчастных держит в мире, прочь! Зачем мне мир
970 Без Геркулеса? Заплачу сполна тебе,
Отдавши жизнь. Иль дни продлить мне, может быть,
И для тебя, супруг мой, смерть сберечь мою?
Но есть ли доблесть в нем былая? Хватит ли
Руке вооруженной сил пустить стрелу?
Иль падает оружье, непослушен лук
Рукам повисшим? Мой великодушный муж,
Я жду их, если смерть способны дать они!
Отложим казнь. Как Лиха неповинного,
Круши меня! Забрось в края, безвестные
980 И для тебя! Как нечисть эриманфскую,
Меня прикончи, как зверей… Но ты от них
Ушел живым.
ГИЛ
Молю, смягчись! Судьбу свою
Прости: свободно от вины неведенье.
ДЕЯНИРА
Ты хочешь чтить поистине родителей?
Так мать убей! Что ж робкая дрожит рука?
Что в сторону ты смотришь? Чтить и есть убить.
Боишься, медлишь? Чрез меня лишился ты
Отца, отца, которому обязан тем,
Что царь богов — твой дед! Я жизнь дала тебе,
990 Но большего лишила. Ты нечестия
Не знаешь? Так учись ему у матери!
Захочешь в горло или в материнскую
Утробу меч вонзить — тебе без трепета
Отдам я душу. Ты ведь не один свершишь
Злодейство: пусть умру я от твоей руки,
Но собственною волей. Геркулесов сын,
Робеешь ты? Так не в пример родителю
Приказов не исполнишь и не сломишь зла,
Бродя по свету. Вот — открыта полная
1000 Мучений грудь. Рази рукой бестрепетной,
Вину я отпускаю. Пощадят тебя
И сами евмениды. Слышу звук бичей!
Кто это там? В чьих космах змеи черные
Над бледными висками извиваются?
Зачем, Мегера, подступивши с факелом,
За мужа кары требуешь? Готова я.
Уже уселись судьи преисподние?
Сидят. Темницы, вижу, отворилась дверь.
Кто тот старик, что там плечом натруженным
1010 Толкает камень? Побежден почти валун —
И рушится. Кого там колесо кружит?
Вот рядом встала Тисифона бледная
И требует к ответу. Пощади, не бей!
Мегера, факел убери стигийский свой!
Не я — любовь виновна… Что с того? Земля
Колеблется, и кровля с треском рушится…
Откуда эти толпы? Мне в лицо грозит
Весь мир, народы негодуют, требует
Заступника и мстителя вселенная.
1020 О города, помилуйте! Куда бежать?
Для мук моих единственная пристань — смерть.
Свидетель мне — Титан в повозке огненной,
Свидетели мне боги: в смертный час мой здесь
Я оставляю Геркулеса.
ГИЛ
Прочь бежит
В беспамятстве. Она свой долг исполнила,
На смерть решившись. Долг и я исполню мой:
Остановлю порыв. О горе! Матери
Я помешаю — пред отцом виновен я;
Дам умереть ей — грешен перед матерью.
1030 Нет! Худшее злодейство — не спасти ее.
Выходит следом за матерью.
ХОР
Правда, правда то, что святой,
Под фракийской Родопой встарь
Пиерийской звеня струной,
Пел Орфей, Каллиопы сын:
Не родится навек ничто.
Лиры внемля ладам, умолк
Шум стремительных горных рек:
Воды, вмиг потеряв напор,
Бурный бег позабыли свой,
1040 И когда прервалась струя,
То бистоны далекие
Стали думать, что Гебр иссяк.
Лес, приблизившись, птиц принес,
Обитавших в его ветвях;
Если ж в небе они вились,
То, услышав песнь на лету,
Камнем падали вниз без сил.
Скалы с места сорвал Афон
И, неся кентавров с собой,
1050 Подле самой Родопы встал,
И от песен растаял снег.
Вот, покинув свои дубы,
Все дриады спешат к певцу,
Звери мчатся на голос твой
Вместе с чащей, где норы их.
Близ овцы, потерявшей страх,
Из Мармарики лев сидит,
Не боятся серны волков,
И змея, позабыв свой яд,
1060 Из норы приползает.
Через двери Тенара он
К молчаливым манам сошел
Под бряцанье печальных струн.
Тартар слезной песней Орфей
И Эреба скорбных богов
Победил, одолевши Стикс,
Хоть клянется им царь богов.
Побежден, затих колеса
Круговой, непрестанный ход,
1070 Печень Тития отросла,
Ибо птиц оковала песнь;
Перевозчик заслушался,
И по глади подземных вод
Без весла заскользил челнок;
И фригийский старец в тот час
Средь впервые недвижных вод
Жажды жгучей не чуял мук
1078 И к плодам не тянул руки.
1081 Камень дал одолеть себя,
1082 Покатился вослед певцу.
1079 В царстве Тартара темном всех
1080 Победила Орфея песнь
И Лахеза продлила нить
Евридики иссякшую.
Но когда, обо всем забыв
И не веря, что вслед идет
Евридика, взглянул он вспять,
То награды лишилась песнь:
Возращенная гибнет вновь!
1090 И тогда, в напевах ища
Утешенья, вот что Орфей
Гетам в скорбных пропел ладах:
Дан нам свыше закон такой
Богом, правящим ход времен,
Разделившим бегучий год
На четыре сменных поры:
Нет таких, кому не плетут
Нитей руки парок скупых;
Кто рожден, кто жив — тот умрет.
1100 Нам поверить словам певца
Побежденный велит Алкид.
Скоро рухнут законы все
И для мира наступит срок:
Неба южный свод погребет
Под собой Ливийский предел,
Где кочевник жил гарамант;
Погребет на севере свод
Леденимый Бореем край,
Что под осью лежит его.
1110 И, утратив по небу путь,
Свет с себя совлечет Титан;
И восток падет, и закат,
Когда рухнет небесная твердь,
И повергнет некая смерть
В новый хаос весь род богов,
И сама для себя она
Обернется кончиною.
В чем вместится тогда весь мир?
Или Тартар разверзнется,
1120 Чтоб в себя принять небеса?
Иль довольно пространств, эфир
Отделяющих от земли,
Чтобы мира беду вместить?
Где то место (грешно сказать),
Чтоб судьбу принять и богов?
Море, Тартар и звездный свод —
Все три царства вместит одно.
Но откуда безмерный шум
Долетел, поразив мой слух?
1130 То Алкид говорит, Алкид!
Склоны Эты. Появляется ГЕРКУЛЕС.
ГЕРКУЛЕС
Титан, повороти коней измученных,
Пусть выйдет ночь и сгинет с небосвода день —
Мой смертный день. Пусть непроглядный мачехе
Мрак застит взор. Отец, к слепому хаосу
Вселенную верни, со скреп распавшихся
Обоим сводам неба дай обрушиться!
К чему беречь светила? Геркулеса ты
Теряешь! Озирай весь мир внимательней,
Чтоб фессалийских не метнул хребтов Гиан,
1140 И легкой Энкеладу тяжесть Офриса
Не стала. Дверь темницы отворит Плутон
Надменный и отца, освобожденного
От уз, вернет на небо. Я, пришедший в мир
Быть вместо молнии твоей и факелов, —
Я к Стиксу возвращаюсь. Из-под бремени
Пусть Энкелад восстанет и придавит им
Богов! С моею смертью станет власть твоя,
Родитель, ненадежна. Так пока враги
Не завладели миром, небеса обрушь
1150 И схорони меня под их обломками!
ХОР
Не тщетен твой страх, Громовержца сын:
Будет Оссу теперь давить Пелион
И Афон, подмяв фессалийский Пинд,
Вознесет до звезд верхушки лесов;
Груз тирренских скал осилит Тифон,
Инариму плечом приподнимет он;
Этну вместе с жерлом поднимет плечом
И полой скалы расколет склон
Энкелад, не смирен огневой стрелой, —
1160 Погибнет с тобой все царство небес.
ГЕРКУЛЕС
Я, смерть минуть сумевший, я, презревший Стикс,
С добычей через топи Леты вышедший —
С такой, что Феб чуть не упал с коней своих,
Я, в три державы трех богов проникнувший,
Я умираю, и орудье гибели
Моей не меч, пробивший с хрустом ребра мне,
Не камень, не скала, горе подобная,
Не Офрис весь: нет, не гигант, оскалившись
Свирепо, глыбой Пинда придавил мой труп:
1170 Я без врага сражен (о доблесть жалкая!),
И смерти день мне оттого мучительней,
Что зла не уничтожил он, что отдал жизнь
Я не во имя подвига. О вся земля!
О боги, прежних дел моих свидетели!
О ты, судья вселенной! Иль угодно вам,
Чтоб смерть вотще пропала Геркулесова?
Постыдный рок! Моим убийцей женщину
Все назовут. Кого же ради я умру?
Коль мне от женской пасть руки назначила
1180 Судьба неодолимая и выпряла
Позорнейшую смерть, то пусть убила бы
Меня Юнона: пал бы я от женских рук,
Но власть держащих в мире. Слишком многого
Прошу? Так пусть бы амазонка скифская
Меня смирила. Кто она, сгубившая
Врага Юноны — к вящему стыду ее?
Чему ликуешь, мачеха? Что нынче вновь
Земля в угоду злобе родила твоей?
Тебя затмила в ненависти смертная!
1190 Слабее Геркулеса ты слыла досель, —
Теперь двоих слабее. Жалок гнев богов!
Когда б моею кровью зев насытил свой
Немейский зверь иль ею напоил бы я
Змею, что сотней окружила змей меня!
Когда б кентаврам отдан я в добычу был
Иль меж теней сидеть остался, скованный,
На вечном камне! Изумив судьбу, тогда
С последнею добычей я на свет дневной
От Стикса вышел, Дит не удержал меня…
1200 Смерть от меня бежит и славной гибели
Везде лишает. Звери побежденные!
На Стикс не воротил меня трехвидный пес,
Узревший солнце, и под небом запада
Ни тел толпою дикий не сломил пастух,
Ни змей двойной. Увы, я смерть почетную
Терял так часто! В чем же честь последняя?
ХОР
Если право свое на честь и хвалу
Знает доблесть — смотри: Лета ей не страшна
Мучит мужа не смерть, а стыд за нее.
1210 Жаждет он, чтобы дни его оборвал
Надменный враг — необъятный гигант,
Чтоб его сокрушил гороносец-титан,
Чтобы смертью зверям он обязан был.
Но твоя же рука повинна в том,
Что гигантов уж нет, что нет и зверей
И осталось одно, что достойно сразить
Геркулеса: твоя могучая длань.
ГЕРКУЛЕС
Какой же Скорпион иль Рак, сорвавшийся
Со знойной полосы небес, всю внутренность
1220 Изжег мне? Сердце, прежде кровью полное,
Сухим огнем растягивает легкие
Горящие, жжет печень желчь иссохшая,
И кровь из жил уходит паром медленным.
Спалив на теле кожу, язва гнусная
Достигла мышц и туловище съела мне,
Потом суставы, ребра — и до костного
Проникла мозга, в полых залегла костях,
Их твердость тает, рвутся сочленения,
И весь костяк огромный разрушается.
1230 Увы! Громада тела Геркулесова
Тесна заразе! Каково же гнусное
Должно быть зло, чтоб я огромным счел его!
О города, взгляните, что от вашего
Осталось Геркулеса! Узнаешь меня,
Отец? В Немее шею зверя эти ли
Сдавили руки? Ими ль был натянут лук,
Низвергший с поднебесья стимфалийских птиц?
И эти ль ноги лань догнали быструю,
Сверкавшую рогов лучистым золотом?
1240 Сквозь Кальпу эти ль руки дали морю путь?
Царей, злодеев, чудищ изничтожили?
Мои ли это плечи, мир державшие,
Моя ль спина и руки, небу рухнуть вниз
Не давшие? Я ль сторожа стигийского
Повлек за Стикс? Где сила, погребенная
До похорон моих? Зачем Юпитера
Зову отцом и места в небе требую?
Амфитриона все сочтут отцом моим!
Что ты, чума, в утробе скрылась? Выйди же
1250 Наружу! Что исподтишка язвишь меня?
Какой холодный Понт под небом Скифии
Тебя родил, какая глубь ленивых вод,
Иль Кальпа, к брегу мавров подступившая?
Дракон ли, с гребнем голову колеблющий,
Иль даже мне неведомое чудище?
Из крови ты лернейской родилась змеи
Иль на земле стигийским псом оставлена?
Каков твой облик? Всюду и нигде недуг!
Дай хоть узнать, какой убит болезнью я!
1260 Но что ни есть ты — хоть чума, хоть чудище,
Боишься выйти! Кто же место дал тебе
Так глубоко? Вот кожу прорвала рука,
Утробу обнажив, — но глубже прячешься
Ты, с Геркулесом сходственная пагуба!
Что? Плачу я, и слезы по щекам текут?
Мои глаза, когда-то непреклонные,
Невзгодам слез вовеки не дарившие,
Всегда сухие, плакать научились вы!
Когда и где в слезах Алкида видели?
1270 Тебе лишь доблесть, столько зла сгубившая,
Тебе лишь поддалась. Меня заставила
Ты первой плакать! Первой на лице моем,
Как Симплегады твердом, как халибов сталь,
Разжала губы, влагой залила его.
Небес властитель! Плачущим, стенающим
Меня земля увидела, увидела
Юнона (это мне всего мучительней).
Вновь жжет сильней… Откуда эта молния?
ХОР
Над чем не возьмет страдание верх?
1280 Тот, что тверже был, чем фракийский Гем,
Кто суровей был паррасийской оси,
Отдал тело теперь страданью во власть.
Клонит голову он без сил по плечам,
И тяжесть ее все тело гнет.
Только доблесть с век гонит слезы порой, —
Так под Арктом снег растопить до конца
Горячим лучом не смеет Титан,
И Солнца в его цветущей поре
Побеждается зной грядой ледяной.
ГЕРКУЛЕС
1290 На муки взгляд, родитель, обрати мои!
К твоей ни разу не прибег я помощи;
Ни гидры головами плодовитыми
Опутанный, ни тьмою преисподнею
Охваченный, средь топей видя рядом рок,
К тебе я не воззвал. Зверей чудовищных
И злых владык я истреблял — но к звездам глаз
Не поднимал и все мольбы исполнила
Моя рука, ты ж ради сына молнией
Не просверкнул. Лишь этот заставляет день
1300 Просить: он, первым услыхав мольбу мою,
Последним будет. Молнии одной прошу!
Сочти меня гигантом: посягнуть и я
На небо мог бы, если бы не чтил в тебе
Отца. Хоть милосердным, хоть жестоким будь
Отцом, но сыну помоги и смерть его
Ускорь, — пусть эта честь тебе достанется.
А если руки запятнать претит тебе,
Дай из-под сицилийских круч пылающих
Титанам выйти: Оссу пусть метнут они
1310 Иль Пинд, чтобы горою раздавить меня.
Беллоне дай взломать затворы Тартара,
Меч на меня поднять; пошли свирепого
Градива — он хоть брат мне, но от мачехи, —
Чтоб на меня с оружьем шел. И ты, сестра
Алкиду — по отцу сестра, без матери! —
Паллада! В брата брось копье! Ты, мачеха,
К тебе простер я руки; порази стрелой
(От женских рук погибнуть я могу). Грозить
Не полно ли? Смирись, пора насытиться!
1320 Мольбу Алкида слышишь. Что еще тебе?
Ни дальний край не видел, ни чудовище,
Чтоб я тебя молил. В сильнейшей ярости
Ты, мачеха, нужна мне, — что же стих твой гнев
И ненависть? Молю я смерти — ты щадишь.
О города земли, ужель оружия
Никто не даст мне? И мое похитили?
Пусть впредь чудовищ злобных не зачнет земля,
Когда меня схоронят, чтоб к моим рукам
Мир не взывал, а зло родится — пусть вослед
1330 Родится мститель, — этим заклинаю вас:
Несите камни, бейте, победите боль.
Неблагодарный, медлишь, мир? Забыл меня?
От зла, от чудищ ты страдал доныне бы,
Не будь меня. Так своего заступника
Избавь от мук! За все добро вы можете,
Народы, расквитаться: платой будет смерть.
АЛКМЕНА
Куда идти мне, матери Алкидовой?
Где сын мой, где? Коль зренье не солгало мне,
Вот он — поникший, но с душой бушующей.
1340 Он застонал. Все кончено. В последний раз
Обнять его мне дайте, излетающий
Принять устами вздох, прильнуть к груди его…
Но где она? Где плечи звездоносные,
Что мир держали? Кто же часть ничтожную
Тебе оставил от тебя?
ГЕРКУЛЕС
Да, это я,
Алкид, — иль тень его, подобье жалкое…
Узнай меня, о мать! Что смотришь в сторону,
Что спрятала лицо? Иль устыдилася,
Что Геркулес — твой сын?
АЛКМЕНА
Какое чудище
1350 Мир породил? Какое торжествует зло
Над Геркулесом? Кто он, победитель твой?
ГЕРКУЛЕС
Жена повергла здесь Алкида хитростью.
АЛКМЕНА
Какие же сильней Алкида хитрости?
ГЕРКУЛЕС
Те, что под силу женщине разгневанной.
АЛКМЕНА
Но как проникла в тело, в кости пагуба?
ГЕРКУЛЕС
Через одежду женский яд вошел в меня.
АЛКМЕНА
Где ж та одежда? Наг лежишь ты, вижу я.
ГЕРКУЛЕС
Со мной сгорела.
АЛКМЕНА
Ужли найден яд такой?
ГЕРКУЛЕС
Как будто бы во мне змея лернейская
1360 Блуждает и утробу гложут чудища.
Такое ль пламя бьет до туч в Сикании,
На Лемносе горит, по своду нижнему
Небес дорогу жаром преграждает дню?
Меня в пучину моря бросьте, спутники,
В пучину рек — довольно ль будет Истра мне?
Нет, даже Океан, земли обширнейший,
Мой жар не одолеет, влаги мало в нем
Для мук моих: все воды в мире высохнут.
Зачем ты, Дит, вернул меня Юпитеру?
1370 Держал бы лучше… Вороти во мрак меня,
Яви таким Алкида побежденному
Эребу без боязни: мне не нужен пес.
Смерть, нападай бесстрашно: умереть могу.
АЛКМЕНА
Не плачь, сломи страданья, покажи себя
Не сломленным и самой худшей мукою.
Смерть прогони и Тартар победи опять!
ГЕРКУЛЕС
Когда б Кавказ к утесу приковал меня
И отдал жадной птице на съедение,
И Скифия стонала, — у меня бы стон
1380 Не вырвался. Когда бы Симплегадами
Бродячими я сдавлен был, то вынес бы
И этот гнет. Пускай бы погребли меня
Афон, что в воды врезался фракийские,
Гем, Пинд, Мимант, что принимает молнии,
Пусть на меня бы рухнула вселенная
И колесница фебова горящая
Пылала надо мною, — Геркулеса дух
Не покорился б воплю. Пусть терзают плоть
Чудовищ сотни, и слетятся с криками
1390 Все стимфалиды, и со всею силою,
Что есть в склоненной шее, рогом бык разит,
И встанет все, что только есть огромного,
И Синид злобный тело разорвет мое, —
Молчать я буду. Застонать не вынудит
Ни зверь, ни меч, ничто, с чем биться мог бы я.
АЛКМЕНА
Тебя сжигает не отрава женская:
Трудов и тягот чередою долгою
В тебе кровавый, может быть, взращен недуг.
ГЕРКУЛЕС
Но где он, где? Осталось ли какое зло
1400 При мне на свете? Пусть придет, пускай свой лук
Натянет — справлюсь с ним руками голыми,
Лишь бы явилось.
АЛКМЕНА
Горе! Боль чрезмерная,
Измучивши, лишила сына разума.
Оружье, умоляю, уберите прочь
И спрячьте стрелы страшные: ведь жар в лице
Сулит злодейство. Где я спрячусь, старая?
В безумье боль виновна: ею сломлен он.
И я ума лишилась! Что мне прятаться?
Алкмена заслужила пасть от храбрых рук,
1410 Хоть и преступных, прежде чем какой-нибудь
Меня погубит трус и недостойная
Рука восторжествует. Но устала боль:
Сковала дрема тело истомленное,
Лишь сотрясает тяжкое дыханье грудь.
Помилуйте нас, боги! Не хотите мне
Оставить сына, так земле заступника
Оставьте! Пусть исчезнет боль и прежние
Накопит силы тело Геркулесово.
ГИЛ
О щедрый на злодейства, о несчастный день!
1420 Мертва невестка, сын простерт Юпитера,
Лишь я остался, внук. Злодейством матери
Отец убит, коварством мать обманута.
Какой старик за весь свой век исчислит нам
Так много бед? Обоих отнял день один
Родителей. Но рок винить за прочее
Могу ли я, такого потеряв отца?
АЛКМЕНА
Сдержи стенанья, славный Геркулесов сын,
Алкмены внук, с ней сходный горькой участью.
Быть может, боли долгий одолеет сон.
1430 Но нет, покинул душу истомленную
Покой, вернув страданья телу, мне же — скорбь.
ГЕРКУЛЕС
Что это? Вижу на крутом хребте Трахин,
Хоть смертный род покинул и вознесся я
К светилам. Кто же небо уготовил мне?
Отца я вижу, вижу примиренную
Юнону… Звук небесный поразил мне слух.
Что это? Зятем мачеха зовет меня?
Чертог эфира светлый вижу, вижу путь,
Что Феба колесом проложен огненным,
1440 И ложе Ночи, где витают сумерки.
Но кто твердыню запер, кто меня от звезд
Низводит? Мне в лицо упряжка Фебова
Дохнула, к небу я взошел — и вот опять
Трахин увидел. Кто земле вернул меня?
Внизу вздымалась Эта, подо мною был
Простерт весь мир. Ко благу ты затихла, боль!
В чем ты велишь, я признаюсь. Так смилуйся!
Вот, Гил, что принесли мне материнские
Дары. Когда бы мог я тою палицей,
1450 Которой близ Кавказа оснеженного
Бил амазонок, жизнь прервать безбожную!
Мегара, ты ли, когда я безумствовал,
Женой была мне? Дайте лук и палицу!
Я славу оскверню свою: пусть женщина
Последним станет Геркулеса подвигом.
ГИЛ
Оставь угрозы, мой отец: все кончено.
Мать кару понесла, какой ты требуешь:
Лежит она, своей рукой погублена.
ГЕРКУЛЕС
Вновь хитрость! Пасть от рук Алкида гневного
1460 Ей подобало. Лих лишился спутницы.
Но жаждет гнев на тело бездыханное
Излиться. Не избавится от ярости
Моей и труп. Зверям на корм отдать его!
ГИЛ
Ее вину страданья перевесили,
Ты сам бы их убавил… От своей руки,
Но от твоих страданий умерла она.
А ты не злодеяньем, не коварностью
Жены простерт: измыслил эту хитрость Несс,
Который пал, стрелой твоей ужаленный.
1470 Ткань кровью полузверя напитала мать,
И Нессу жизнью заплатил сегодня ты.
ГЕРКУЛЕС
Все кончено, мой жребий совершается!
Последний день пришел. Об этой участи
Рек вещий дуб, рекли пещеры Кирры мне,
Парнасским сотрясаемые голосом:
«Падешь, Алкид, от рук тобой убитого
В бою победном: здесь тебе, прошедшему
Эреб, моря и земли, положен предел».
Нет больше жалоб: кончить дни пристало мне
1480 Так, чтоб меня не пережил убийца мой.
Пора избрать мне смерть, меня достойную,
И день отметить славой, вечно памятной.
Пусть будут все леса на Эте срублены
И Геркулес сгорит в костре невиданном
Еще до смерти. Юный сын Пеанта, мне
Ты окажи услугу эту скорбную,
Чтоб светлый день пылал огнем Алкидовым.
Ты ж просьбу, Гил, прими мою последнюю:
Средь пленниц дева есть, чей род, чью царственность
1490 Ты по лицу заметишь: то Еврита дочь,
Иола; в брачный свой прими чертог ее.
Кровавый победитель, отчий дом у ней
Я отнял и Алкида только дал взамен.
Он тоже отнят. Пусть же внук Юпитера,
Сын Геркулеса беды возместит ее,
Пусть, от меня зачавши, для тебя родит.
И ты, о мать прославленная! Твой Алкид
Жив для тебя. Не нужен погребальный плач.
Я доблестями мачеху в наложницы
1500 Перед тобой низвел. Молва правдива ли
О ночи той удвоенной, иль смертным я
Зачат, а остальное — ложь, и не были
Виновны мать и царь богов, — родителя
Я заслужил, до звезд вознесшись славою:
Мать, к чести Громовержца, зачала меня;
Хоть он Юпитер, даже он считаться рад
Моим отцом. Не лей же понапрасну слез:
Средь жен аргосских гордою пребудешь ты.
Юпитера супруга жезлоносная
1510 Такого сына родила ли? Женщине
Земной она завидует и матерью
Алкида слыть желает. Ежедневный путь
Верши один, Титан: я, бывший спутником
Твоим повсюду, в Тартар ухожу к теням.
Но и туда несу хвалу великую:
Пред всеми Геркулеса не сломил недуг,
Но Геркулес пред всеми одолел недуг.
ХОР
О Титан, небес лучезарный светоч,
Чей, повеяв, жар колесницу ночи
1520 Распрягать велит поутру Гекате!
На восходе дня возвести сабеям,
На закате дня возвести иберам,
Всем, кого долит под Воотом стужа,
Всем, кого палит раскаленный пояс,
Возвести: спешит Геркулес в обитель
Вечных манов, к псу, что не спит ни мига,
Но оттуда он не вернется снова.
Туч надень покров, чтоб лучи затмились,
Бледный лик яви над землей печальной
1530 И чело сокрой в облаках унылых:
Где, когда вослед за Алкидом новым
Ты пойдешь, Титан, по стезе небесной?
К чьей деснице мир воззовет несчастный,
Если, на сто змей разделивший ярость,
Множественный гад народится в Лерне?
Если страшным вновь для аркадян древних
Эриманфский лес из-за вепря станет?
Если, стужи злей под Геликой снежной,
Вскормленник крутых Родопейских склонов
1540 Стойла кровью вновь окропит людскою?
Кто вернет покой племенам дрожащим,
Если гнев богов повелит родиться
Чудищам опять? Вот лежит он, равен
Всем, — а был рожден Громовержцу равным.
Пусть же вопль звучит в городах бескрайних,
Женщины, волос не собравши в узел,
Пусть в нагую грудь ударяют с силой.
Каждый бог свой храм да замкнет — лишь двери,
Страх забыв навек, распахнет Юнона.
1550 К Лете ты идешь, к берегам стигийским,
И ладья тебя не вернет оттуда,
К манам сходишь ты навсегда, хоть прежде,
Смерть сломив, от них с торжеством вернулся.
Тенью к ним придешь, обнаживши плечи,
С томностью в очах, со склоненной шеей;
Не один в челне поплывешь стигийском…
Но ничтожен ты средь теней не будешь:
Станешь, как Эак или братья с Крита
За дела судить и разить тиранов.
1560 Рук, о боги тьмы, налагать не смейте:
Славен тот, кто меч в чистоте оставил,
Хоть и был царем, и судьбе кровавой
Воли не давал в городах подвластных.
Доблесть! Ей меж звезд подобает место.
Северный ли край в небесах займешь ты,
Тот ли, где Титан опаляет зноем?
Будешь ли сверкать на закате теплом,
Слушать, как волна у морей слиянья
Гулко в Кальпу бьет? В небесах прозрачных
1570 Где пребудешь ты? Вознесенный к звездам,
Будет ли Алкид от угроз избавлен?
Пусть тебе отец ото Льва подальше
И от Рака даст средь созвездий место,
Чтобы и Титан не дрожал, и звезды
Свой закон блюли, не страшась Алкида.
Теплой ли весной зацветут поляны,
Кудри ли с дерев упадут зимою,
Кудри ли дерев отрастут за лето,
Осень ли плоды унесет с собою, —
1580 У земли тебя не отнимет давность,
С Фебом ты идти, со звездами будешь.
Раньше дно морей всколосится жатвой,
Пресною волной зашумит пучина,
Раньше низойдет и в запретной влаге
Сможет Аркт омыть ледяные звезды,
Чем тебя земля прославлять устанет.
Молим мы тебя, о родитель мира:
Не родится пусть ни зверей, ни пагуб
И тиранов злых не боятся страны,
1590 Ни в одном дворце пусть не будет властен
Мнящий, будто честь государя — в том лишь,
Чтоб всегда в руках был клинок подъятый.
Если ж вновь земля устрашится, молим,
Чтоб заступник ей был ниспослан, сирой.
Чу! Весь мир звучит! По Алкиду в горе
Плачет ли отец и стенают боги
Или, оробев, то кричит Юнона
И от звезд бежит, Геркулеса видя?
Иль под грузом вдруг стал Атлант шататься?
1600 Иль маны злых задрожали пуще
И трехглавый пес, увидав Алкида,
В страхе мчится прочь, оборвавши цепи?
Мы ошиблись: к нам Пеантид подходит
С радостным лицом, и колчан, знакомый
Племенам земли, за плечом несет он,
Славный наследник.
Скажи, что сталось с Геркулесом, юноша,
С каким лицом он встретил смерть? Как вынес все
ФИЛОКТЕТ
Спокойней, чем другие жизнь.
ХОР
Так радостно
1610 Он на костер поднялся?
ФИЛОКТЕТ
Доказал он всем:
Огонь — ничто. Осталось ли хоть что-нибудь
Непобежденным в мире? Все сломил Алкид.
ХОР
Как храбрость мог явить он в жаре пламени?
ФИЛОКТЕТ
Одно лишь было зло непобежденное —
Огонь. Но, побежденный, как чудовища,
И он причтется к подвигам Алкидовым.
ХОР
Поведай все, как пламя победил герой.
ФИЛОКТЕТ
По всей разбрелся Эте скорбный наш отряд.
Там, тень листвы теряя, бук подрубленный
1620 Во весь простерся рост; а здесь грозившую
Светилам ель пригнули, из-за туч ее
Зовут: она скалу влечет, обрушившись,
И валит мелколесье. Споря шелестом
С Додонским дубом, дуб стоял, раскинувший
Над рощей ветки, Фебу преграждавший путь.
С угрозой застонал он под ударами,
Сломал все клинья, лезвие халибское
Отбросил — и зазубрилось, непрочное;
Когда же он поддался и увлек с собой
1630 Всю ширь ветвей в паденье, осветилось вмиг
Лучами все вокруг; по небу с криками
Над рощею полегшей птицы мечутся
На крыльях утомленных, прежний дом ища.
Трещат деревья, чувствуют жестокость рук
Вооруженных и дубы священные:
Почет их не спасает, чтимых исстари.
Весь лес свезли. Из бревен перекрещенных
Костер вознесся (но Алкиду тесен он):
Горючая сосна, дубы упорные,
1640 И остролист, и сверху — тополевый лес,
Убор чела сребристый Геркулесова.
А он — как лев, упавший на большую грудь,
Чей рык летит сквозь рощи насамонские.
Кто б мог подумать, что к костру несут его?
С таким лицом не в пламя — к небесам идут,
С каким костер на Эте озирал Алкид.
Ломались бревна, когда был возложен он.
Дать лук свой просит, молвит: «Вот, возьми себе
Пеанта сын, от Геркулеса в дар его.
1650 И стимфалид, и гидру этот лук сразил,
И всех, с кем бился я не врукопашную.
Из этих ни одной стрелы в противника
Ты не пошлешь напрасно, а захочешь птиц
Бить в облаках — вонзятся стрелы верные
В пернатых и с небес падут с добычею.
Лук не обманет никогда руки твоей:
Привык он стрелы верною дорогою
Метать всегда, и сами путь найдут они,
Слетевши с тетивы. А ты последнее
1660 Зажечь за это пламя согласись, молю.
Лишь эта, неподъемная ничьим рукам,
Пускай в огне сгорит со мною палица
И жарче сделает костер хозяина.
Ее ты получил бы, если б мог носить».
Он попросил, чтоб шкура льва Немейского
Сгорела с ним. Под шкурой весь костер исчез.
Стонали все мы. Горе не оставило
Ничьи глаза сухими. Мать в неистовстве
Одежды рвет, до чресел обнажив себя,
1670 Бьет с воплем в алчущую грудь ладонями,
Язвит богов словами и Юпитера,
И женским криком горы оглашаются.
«Уйми, — сказал он, — слезы, безобразною
Не смей кончину делать Геркулесову!
Спрячь скорбь, о мать! Зачем Юноне радостный
Ты даришь день, рыдая? Плач соперницы
Отрадно слышать злобной. Сердце слабое
Скрепи: грешно терзать меня родившую
Утробу, грудь-кормилицу». И с криком он —
1680 Такой, каким по Арголиде некогда
Вел пса, презрев Плутона, победив Эреб,
Судьбу дрожать заставив, — на костер возлег.
Кто колесницу вел в победном шествии
Так радостно? Кто из владык с таким лицом
Давал законы? Был покой в очах его!
И в нас умолкло горе побежденное,
Иссякли слезы: плач по умирающем
Казался стыдным. Даже мать, хоть женская
Велит рыдать природа, уж не плакала:
1690 Родительница сыну уподобилась.
ХОР
Пред тем, как быть сожженным, не молился он
Всевышним, иль вознес мольбы Юпитеру?
ФИЛОКТЕТ
Смотрел он в небеса, в себе уверенный,
Искал глазами, не глядит ли где-нибудь
Отец, потом, простерши руки, вымолвил:
«Откуда б ты на сына ни взирал, отец,
Тебя молю, чьей волей день покоился,
А ночи две слились, — коль оба берега,
Где всходит и нисходит Феб, и Скифия,
1700 И край, сожженный зноем, мне поют хвалу,
Коль в городах не стонут, если нет злодейств,
И не сквернятся алтари безбожные,
И мир везде, то к звездам допусти мой дух,
Молю тебя! Не смерти преисподняя
Обитель, царство черного Юпитера,
Меня пугает — стыдно к побежденным мной
Богам вернуться тенью. Разгони же мглу,
Чтоб взор богов увидеть мог горящего
Алкида. А не дашь ни звезд, ни неба мне,
1710 Так я заставлю… Если слово вырвали
Мученья — область отвори стигийскую,
Дай року власть. Но сына испытай сперва:
Покажет этот день, что звезд достоин я.
Все, что свершил я, легким было. Нынешний
Найдет или осудит Геркулеса день.
Пусть мачеха увидит, как стерплю костер».
Огня он просит: «Спутник неустанный мой,
Возьми этейский факел. Что же дрогнула
Рука? Свершить боится нечестивое
1720 Злодейство? Трус ленивый, возврати колчан,
Будь безоружен! Тетиву рука моя
Еще натянет! Что опять бледнеешь ты?
Алкида видишь, как он ждет сожжения?
Смотри! Пусть будет дух твой тверд, как взор его
Но, небо распахнув, отец зовет меня.
Иду, родитель!» Ликом изменился он.
Дрожа, кладет рука сосну горящую.
Огонь от тела прочь бежит, упорствует
Костер, но Геркулес за отступающим
1730 Огнем стремится. Кажется, Афон, иль Пинд,
Иль весь Кавказ пылает; но ни звука он
Не проронил сквозь вой и грохот пламени.
О твердость! Застонал бы на таком костре
Тифон иль Энкелад, из почвы вырвавший
И на плечи взваливший Оссу в ярости.
Вот он, полусожженный и растерзанный,
Но с непреклонным взором, встал средь пламени,
Сказал: «Теперь ты мать моя поистине:
Так должно над костром стоять Алкидовым».
1740 Средь жара, средь сжигающего пламени,
Несломленный, недвижный, он не корчился
Горящим телом, но и не был в праздности:
Учил, увещевал, исполнил мужеством
Всех слуг. Казалось, нас он жжет, пылающий.
Толпа, оцепенев, не верит пламени:
Так величав он, так спокоен лик его…
Сгореть он не спешил, но, смерти доблестной
Воздав довольно, по его суждению,
К себе собрал он бревна несгоревшие,
1750 Их распалил и, сильный и бестрепетный,
В огонь, где тот пылал сильнее, кинулся.
Лица достигло пламя. Уж косматая
Пылала борода, уже и волосы
Лизал огонь, вздымаясь и грозя глазам,
Но век не опустил он… Что там? Вижу я
Несущую останки Геркулесовы
Алкмену, с воплями седины рвущую.
Входит АЛКМЕНА.
АЛКМЕНА
Судьбы, о боги, бойтесь! Геркулесов прах —
Как мал он! Вот чем исполинский сын мой стал.
1760 Взгляни, Титан: громада изничтожилась,
Вся уместилась на груди старушечьей.
Вот сына холм могильный. Урну малую
Едва Алкид заполнил. Как мне легок груз
Того, кто груз вселенной поднимал легко!
Сошедши в Тартар, в царство запредельное,
Вернулся ты; когда же от подземных рек
Придешь — пусть хоть один, пусть не с добычею
И не с Тесеем, светом дня обязанным
Тебе лишь? Груз вселенной навалившийся
1770 И пес Эреба разве смогут тень твою
Там удержать? Когда ты в дверь Тенарскую
Начнешь ломиться? Иль какой тесниною
Мне к смерти низойти? Коль невозвратною
Дорогой ты ушел, зачем на жалобы
Я трачу день, продляя жизнь ненужную?
Мне ль Геркулеса вновь родить Юпитеру?
Сын столь великий назовет ли матерью
Алкмену вновь? О, счастлив, слишком счастлив ты,
Фиванский муж мой! Когда сын в расцвете был,
1780 Сошел ты в Тартар; верно, боги дольние
Алкидова отца, пускай и ложного,
Боялись… Мне же, старой, ненавидимой
Царями злыми (коль остался где-нибудь
Злой царь), в каком укрыться крае? Горе мне!
Любой, что плачет по отцу убитому,
Сын на меня пойдет, расплаты требуя;
Коль есть Бусирид младший, младший есть Антей
В спаленном зноем поясе, — добычею
Ему я стану; если вновь во Фракии
1790 Табун кровавый вскормлен — будет плоть мою
Табун свирепый пожирать. Иль, может быть,
(В том вся беда!) отмстит Юнона гневная:
Избавясь от Алкида побежденного,
На казнь она потребует соперницу,
Чтоб не родить мне больше. Сделал грозною
Мою утробу сын. Куда же спрятаться?
В какой из стран, в каком из поясов земли
Найду защиту? Сыном мать прославлена,
Где ж скрыться ей? К несчастным ларам родины
1800 Бежать? Но Еврисфей владеет Аргосом!
Уйти к Исмену, в Фивы, в царство мужнее,
В покои, где я видела, любимая,
Юпитера? Какое счастье было бы
И мне увидеть Громовержца с молнией!
Когда бы извлечен был до рождения
Из чрева сын живым! Но нет, успела я
Увидеть, как Алкид мой спорил славою
С отцом бессмертным, и понять, как много рок
Похитил у меня. Неблагодарные
1810 Народы! Кто доныне помнит, сын, тебя?
В Клеоны ли бежать или к аркадянам,
Чей край ты не одним прославил подвигом?
Здесь гидру умертвил ты и свирепых птиц,
Здесь царь кровавый пал и лев, блистающий
Теперь средь звезд, меж тем как ты лежишь в земле.
Коль благодарность в этом крае ведома,
Все племена Алкмену защитят твою.
Бежать к фракийцам? Ты ведь и над Гебром край
Спас, когда стойла вместе с царством рухнули.
1820 Здесь дал ты мир, убив царя кровавого, —
А где не дал? Несчастная и старая,
Где схороню я сына? За Алкидов прах
Заспорит мир. Останки Геркулесовы
Какой народ желает, храм какой принять?
Кто просит, кто Алкмены ношу требует?
Какой не будет, сын мой, низок холм тебе?
Мир — вот твоей достойный славы памятник!
Пред чем твой страх? Прах Геркулеса держишь ты.
Тесней его прижми: тебе защитою
1830 Останки будут. Отпугнет любых царей
И тень его!
ГИЛ
Мать Геркулеса славного,
Не плачь, хоть сына и должна оплакать ты.
Не должно отягчать мольбою слезною
Того, чья доблесть року преградила путь.
Нам воспрещает добродетель вечная
Над храбрым плакать: плачут над ничтожными.
АЛКМЕНА
Не плакать мне по сыне, по заступнике?
ГИЛ
Моря и суша, — все, что видит рдяный день
Меж Океанов с колесницы пламенной…
АЛКМЕНА
1840 О, сколько с сыном я сынов утратила?
Не быв царицей, царства я дарить могла.
Средь матерей, живущих на земле, одна
Я не тревожила всевышних просьбами
При жизни сына: доблесть Геркулесова
Все дать могла мне. Кто бы из богов посмел
Мне отказать? Все просьбы сын держал в руке:
Не даст Юпитер — Геркулес исполнит их.
Средь смертных есть ли мать меня несчастнее?
Одна окаменела, когда все ее
1850 Потомство пало, когда дважды семь детей
Оплакала; но скольким детям равен был
Мой сын? Коль не было примера матери
Злосчастной, я, Алкмена, стану им теперь.
Прочь, матери, которым боль упорная
Велит доныне плакать иль которых скорбь
В утесы обратила: злее мой удел.
Вы, руки-горемыки, в грудь старушечью
Больнее бейте! Изможденных хватит ли
И дряхлых сил для похорон, которые
1860 Рыдать весь мир заставят? Но усталые
Готовы руки к плачу; пусть завидуют
Мне боги: к плачу призову я род людской.
Собирайтесь сюда,
Чтоб оплакан был Юпитера сын,
Которого он с Алкменой зачал,
Когда день погиб, а ночи слила
Заря и сама погибла со днем.
Плачьте, плачьте все над ним, племена,
Чьим в стигийский предел он царям повелел
1870 Жестоким уйти и меч положить,
Кровью людей увлажненный всегда.
Дань воздайте слез по заслугам ему,
Пусть рыдает со мной весь круг земной:
Пусть оплачет его лазурный Крит,
Чья издавна земля Громовержцу мила;
Пусть бьют себя в грудь все сто племен;
Пусть курет, корибант потрясают над ним
Копьем и щитом в идейских руках:
Подобает над ним с оружьем рыдать.
1880 Над могилой, о Крит, неложной стенай:
Простерт Геркулес,
Что столь же велик, как Юпитер, был.
Ты Алкида оплачь, аркадян народ,
Раньше Фебы самой рожденный на свет:
Пусть от воплей Феней и Парфений звучат.
Пусть ударит стон в Меналийский склон, —
Вам громче велят по Алкиду рыдать
Средь ваших полей простертый кабан
И стая птиц, что застила день,
1890 Навстречу стрелам поневоле мчась.
Вы оплачьте его в Аргосской земле,
Клеоны: ведь льва, грозу ваших стен,
Своею рукой
Ради вас задушил мой прославленный сын.
1895 На Бистонских брегах бейте, матери, в грудь,
1895а Пусть над Гебром звучит студеным ваш стон
Вы оплачьте его
За то, что детей не на корм табуну
Вы родите, что плоть вашу конь не сожрет.
Пусть плачет край, где Антея уж нет,
1900 И страна, где злой был убит Герион.
Плачьте, все племена, чтоб ударам рук
В двух концах земли Тефия вняла.
Вы, о быстрых небес божества без числа,
Оплачьте и вы Геркулесову смерть:
На своих плечах держал мой Алкид,
О боги, свод ваших светлых небес,
Между тем как Атлант, что звездный Олимп
Вращает, вздохнул, сняв свой вечный груз.
Где, Юпитер, где твердыня твоя?
1910 Где небесный дворец, что обещан ему?
Он смертен, Алкид, умирает он,
Он лежит в земле. Сколько раз тебе
Помогал он сберечь огневую стрелу,
Когда бросить ее был бы должен ты!
1915 Лишь в меня метни разящий огонь,
1915а Как в Семелу твою.
Ты обрел ли, мой сын, Элизийский приют,
Ты ступил ли на брег,
Куда всех людей природа зовет?
Или после того, как похищен был пес,
1920 Стикс твой путь преградил, и в преддверье страны,
Где правит Плутон, задержал тебя рок?
Какое, мой сын, смятенье сейчас
Средь теней царит?
Перевозчик свой челн отогнал ли вдаль,
И кентавры, тобой гонимы толпой,
Стуком копыт пугают ли мрак?
Спешит ли, страшась, все сто своих змей
Гидра скрыть под водой?
Всем ли страшен ты, кто твоим подвигом был?
1930 Нет, меня обманул, безумную, бред:
Ты не страшен, мой сын, преисподним теням,
И шкура, что снял ты с Немейского льва,
На левом плече твоем не висит,
Прикрывая его рыжей гривой своей,
И зубов острия у висков не торчат;
Другому в дар отошел твой колчан,
Мечет стрелы теперь слабее рука,
Средь теней ты идешь безоружным, мой сын,
Затем, чтоб навек остаться средь них.
ГЕРКУЛЕС
1940 Зачем, когда достиг я царства звездного,
Сойти с небес и силу рока чувствовать
Меня ты плачем заставляешь? Полно же!
Мне доблесть к звездам и к богам открыла путь.
АЛКМЕНА
Откуда звучит этот голос, как гром,
Поражая мой слух, прерывая мой плач?
Узнаю, узнаю: хаос вновь побежден.
От Стикса вновь ты, сын, возвращаешься?
Смерть победить сумел не однажды ты?
Царство ее снова осилил ты?
1950 С черной ладьей, с унылыми водами?
Стал проходим Ахеронт медлительный
Хотя б для тебя, и вернуться вправе ты,
Даже по смерти судьбой не скованный?
Иль доступ сам Плутон преградил тебе,
В страхе за власть свою трепещущий?
Ведь мне пришлось увидеть воочию:
На деревах ты лежал пылающих,
Взвивалось к небу бешенство пламени
И ты горел. Почему ж последняя
1960 Обитель не удержала тень твою?
Чем показался ужасен манам ты?
Иль Дит и тени твоей пугается?
ГЕРКУЛЕС
Не пленник я Коцита многостопного,
И мрачный челн не переправил тень мою;
Не сетуй, мать, довольно: лишь однажды я
Увидел маны; пламя побежденное
Спалило все твое во мне, все смертное;
Оно сгорело; в небе — часть отцовская.
Прерви же плач, с каким хоронят матери
1970 Сынов ничтожных: им лишь подобает скорбь.
Стремится доблесть к звездам, трусость — к гибели.
Тебе, от звезд нисшедши, предвещаю я:
Кровавый Еврисфей тебе поплатится,
Под колесницей будет он лежать твоей.
А мне пора взлететь в просторы горние:
Вновь одолел Алкид твой преисподнюю.
АЛКМЕНА
Останься ненадолго! Нет, исчез из глаз,
Вознесся к звездам. Мнится ли очам, что сын
Явился им? Несчастный недоверчив ум.
1980 Нет, торжеству я верю: божеством ты стал
Отныне в небе. В Фивы путь направлю я —
Вещать, что в храмах новый бог прибавился.
ХОР
О доблесть! Вовек в край подземных рек
Не уходишь ты: кто храбр, тот живет,
И его не влечет суровый рок
За летейский поток, но в последний час,
Когда изойдет отпущенный срок,
Слава путь ему открывает к богам.
И ты, герой, смиритель зверей,
1990 Даровавший мир всей вселенной, — ты жив;
Так с небес озирай наш дольний край;
Если яростный зверь обличьем своим
Невиданным вновь устрашит племена,
Ты молнию сам в него метни:
Трезубой стрелой ты будешь разить
Отважней отца.
ПРИМЕЧАНИЯ
ГЕРКУЛЕС НА ЭТЕ.
Источник этой трагедии — «Трахинянки» Софокла. Место действия — Трахин, городок на склоне горы Эты, отделенной узким проливом от эвбейского мыса Кенея, где находится Эхалия, царство Еврита, отца Иолы. Предыстория изображенных в трагедии событий такова: Геркулес сватал у Еврита Иолу, получил отказ, в очередном припадке ярости убил своего друга Ифита, брата Иолы, а затем, уже женившись на Деянире, пошел войной на Эхалию, убил Еврита и увел Иолу, что и оказалось причиной гибельной для него ревности Деяниры. Муки Геркулеса и его самосожжение смирили гнев Юноны, и она позволила, чтобы он сделался одним из олимпийских богов и женился на Гебе. Такое — через труды и страдания — достижение блаженства веками давало повод для философствований, а моралисту Сенеке Геркулес был особенно близок.
Ст. 2. …в домах обоих Феба… — то есть на небесах и в преисподней (в дневном и ночном домах Солнца).
Ст. 19. …истреблен табун… — Речь идет о табуне Диомеда (см. коммент. к «Геркулесу в безумье», ст. 226).
Ст. 20. Гебр — река во Фракии.
Ст. 21. …пояс снят с врагини-фермодонтянки. — Имеется в виду Ипполита, царица амазонок, пояс которой Геркулес добыл для Еврисфеевой дочери.
Ст. 66—72 …земля зверей узрела вознесенными… — С подвигами Геркулеса связаны созвездия Льва (по Немейскому льву), Дракона (по дракону Ладону, сторожившему яблоки Гесперид), Гидры (по Лернейской гидре), Змеи (по змее, убитой в Вифинии), Кентавра (по Хирону), Рака (по помогавшему Лернейской гидре раку).
Ст. 78. …меж звезд мне место даст… — Созвездие Геркулеса находится между Змеедержцем, Лирой и Драконом.
Ст. 84. Актейские суда — см. коммент. к «Федре», ст. 900.
Ст. 92. Киррейских — то есть дельфийских (по дельфийской гавани Кирра).
Ст. 93. Пеан — одно из культовых имен Аполлона.
Ст. 125. Долопы — племя, жившее к северу от Эты.
Ст. 135. Трахинские скалы — находятся в Фессалии близ города Трахины.
Ст. 144. Родопские хребты — горы во Фракии, сохраняющие свое название и теперь.
Ст. 150. Делия (буквально «делосская») — уроженка Делоса Диана, здесь в ипостаси Луны.
Ст. 152. …халибов сталь… — Кавказское племя халибов считалось изобретателем железоделия.
Ст. 161. ..метче кносских стрелков лучник парфянский… — Пешие критяне (кносские — по критскому Кноссу, столице Миноса) и конные парфяне были меткими лучниками.
Ст. 168. Бриарей и Гиант — сторукие великаны, боровшиеся с богами.
Ст. 186. …многослезный кремень на Сипиле-горе… — Обращенную в скалу Ниобу вихрь перенес на вершину горы Сипил (см. также коммент. к «Медее», ст. 955).
Ст. 188. Гелиады — дочери Солнца; оплакивая своего брата Фаэтона, они обратились в деревья над рекой Эриданом (По).
Ст. 191. …под кров Эдонийских лесов… — то есть во Фракию, где обитало племя эдонов.
Ст. 192. …с давлидской стенать… птицей… — Филомела, сестра Прокны, супруги фракийского царя Терея, подверглась насилию со стороны Терея. Чтобы скрыть свое преступление, он вырезал Филомеле язык, но она сумела обо всем сообщить сестре, выткав рассказ на одежде. Прокна убила своего сына Итиса и накормила его мясом Терея. Разъяренный Терей хотел убить сестер, но Юпитер превратил Прокну в соловья, Филомелу — в ласточку (вариант: Филомелу — в соловья, Прокну — в ласточку), а Терея — в удода.
Ст. 193. Исмар — фракийский город.
Ст. 196. Кипрской Мирры слез… — Мирра, мать Адониса, за кровосмешение была превращена в растение мирру, источавшее душистую смолу.
Ст. 197. …по Кеике… стонет жена… — Трахинские царь с царицей, Альциона и Кеик, были превращены в зимородков за то, что звали друг друга Юноной и Юпитером. (Крик зимородка слышался как «кеик-кеик!»)
Ст. 198. Танталида — Ниоба.
Ст. 200. Пандиона дочь — Прокна, превратившаяся в соловья, чей крик греки слышали как «Итис! Итис!».
Ст. 213. Токсей — брат Иолы.
Ст. 235. Харибда — чудовище, олицетворявшее страшную морскую пучину.
Ст. 299. Из-за меня сражался ты… — Геркулес бился за Деяниру с Ахелоем — богом реки Ахелоя, самой большой реки в Греции, который трижды менял свой облик.
Ст. 319. …этолийский род… — Деянира была дочерью этолийского царя Инея и Алфеи.
Ст. 328. …брат свекра твоего… — Дит, брат Юпитера.
Ст. 363. Сестру Приама он любил Дарданскаго… — то есть Гесиону, дочь троянского царя Лаомедонта, которую Геркулес спас от морского чудища.
Ст. 366. Авга — жрица Афины, возлюбленная Геркулеса, родившая от него сына Телефа.
Ст. 369. Феспиады — пятьдесят дочерей царя Феспия, сделавшиеся в течение одной ночи (и на одну ночь) возлюбленными Геркулеса.
Ст. 371. Лидиянка — Омфала (см. коммент. к «Геркулесу в безумье», ст. 465).
Ст. 376. Сабейская — то есть из царства Савского, в южной Аравии, стране благовоний.
Ст. 382. Аквилон — латинское название Борея.
Ст. 414. Серийцы — китайцы.
Ст. 429. …в притворном помраченье разума… — Деянира предполагает, что во время событий, описанных в «Геркулесе в безумье», Геркулес лишь прикидывался потерявшим разум.
Ст. 492. Царь Фессалии — Иксион.
Ст. 494. Офрис — гора в Фессалии.
Ст. 498. …с позором потерявши рог… — Под конец битвы Ахелой предстал в облике быка, и Геркулес сломал ему рог; впоследствии этот рог забрали нимфы и он сделался рогом изобилия.
Ст. 500. Эвен — река в Этолии.
Ст. 526. Микала — знаменитейшая из фессальских колдуний.
Ст. 591. Ликорм — приток реки Ахелоя.
Ст. 595. Кошницы — плетенные из прутьев корзины.
Ст. 598. Богиня хлебов — Церера.
Ст. 644. Тирийский багрец — см. коммент. к «Федре», ст. 388.
Ст. 651. Бруттийский залив — у полуострова Бруттия на юго-западе Италии. Кавр — см. коммент. к «Медее», ст. 412.
Ст. 664. Сидонский — финикийский.
Ст. 678. Один только день испросил… юнец… — то есть Фаэтон.
Ст. 690. …безвестным волнам свое имя дает… — В честь Икара названа Икарийским морем юго-восточная часть Эгейского моря близ острова Икария, к которому волны прибили тело упавшего с неба юноши.
Ст. 768. Клото — одна из парок (мойр), богинь судьбы, прядущая нить человеческой жизни.
Ст. 777. Кафарей — мыс в Эгейском море (море Фриксово), на самом юге Евбеи.
Ст. 783. Кеней — мыс на севере Евбеи.
Ст. 793. Сабеи — племя в южной Аравии.
Ст. 803. Халкида — город на Евбее.
Ст. 804. Киклады — группа островов в Эгейском море.
Ст. 820. Кидон — критянин (по городу Кидония на Крите).
Ст. 854. Климены сын — Фаэтон.
Ст. 904. Мегара — жена Геркулеса (см. «Геркулес в безумье»).
Ст. 946. …колесо владыки фессалийского. — Речь идет об Иксионе; имеется в виду пыточное колесо (см. коммент. к «Медее», ст. 744).
Ст. 950. Фасиянка — Медея (по реке Фасис в Колхиде).
Ст. 953. Фракиянка — Прокна (см. коммент. к ст. 192).
Ст. 958. Внучки Беловы — Данаиды; царь Египта Бел был отцом Даная.
Ст. 980. Нечисть эриманфская — Эриманфский вепрь.
Ст. 1012. Тисифона — одна из фурий.
Ст. 1033. Пиерийская струна — см. коммент. к «Медее», ст. 357.
Ст. 1034. Каллиопа — старшая из муз, мать Орфея, покровительница эпоса.
Ст. 1041. Бистоны — фракийское племя. Орфей считался уроженцем Фракии.
Ст. 1053. Дриады — нимфы деревьев.
Ст. 1057. Мармарика — область в Африке к западу от Египта.
Ст. 1075. Фригийский старец — Тантал.
Ст. 1106. Гараманты — кочевое племя в Африке.
Ст. 1139. Гиант — сын Земли, один из трех сторуких великанов.
Ст. 1140. …Энкеладу тяжесть Офриса… — Обычно гигант Энкелад представляется погребенным не под фессалийским Офрисом, а под Этной.
Ст. 1156. Инарима (Энария) — остров в Тирренском море, под которым (по некоторым мифам) погребен Тифон.
Ст. 1161—1162. …презревший Стикс, с добычей… вышедший… — Имеется в виду пленение Геркулесом Цербера, последний его подвиг на службе у Еврисфея.
Ст. 1240. Кальпа — один из «Геркулесовых столпов», на Европейском берегу пролива.
Ст. 1248. Амфитрион — царь Тиринфа, супруг Алкмены, земной отец Геркулеса.
Ст. 1281. …суровей… паррасийской оси… — то есть Северного полюса. Аркадская Паррасия — родина нимфы Каллисто, в созвездии которой находилась Полярная звезда.
Ст. 1311. Беллона — италийская богиня войны, супруга Марса.
Ст. 1313. Градив — Марс.
Ст. 1315. …по отцу сестра, без матери! — Минерва родилась из головы Юпитера.
Ст. 1437. Зятем мачеха зовет меня? — Войдя в число олимпийских богов, Геркулес стал супругом богини юности Гебы, дочери Юпитера и Юноны.
Ст. 1474. …рек вещий дуб, рекли пещеры Кирры… — то есть священная дубрава в Додоне, где находился оракул Юпитера, и Дельфийское (Кирра — гавань Дельф) прорицалище Аполлона.
Ст. 1485. Сын Пеанта — Филоктет, разжегший Геркулесу погребальный костер.
Ст. 1519—1520. …колесницу ночи распрягать — поутру Гекате! — Геката здесь представлена в ипостаси Луны.
Ст. 1521—1524. На восходе дня… — Страны света представлены в конкретных образах: восток — земля аравийских сабеев, запад — земля испанских иберов, север — под арктическим созвездием Воота (Волопаса), юг — срединный, раскаленный пояс земли.
Ст. 1538. Гелика — Большая Медведица. (С этой аркадской нимфой связывается тот же сюжет, что и с Каллисто.)
Ст. 1539. …вскормленник… Родопейских склонов… — царь фракийского племени бистонов Диомед.
Ст. 1558. Эак — герой, сын Юпитера и Эгины, основатель рода Эакидов. Братья с Крита — Минос и Радамант.
Ст. 1603. Пеантид — сын Пеанта Филоктет.
Ст. 1643. Насамоны — ливийское племя, жившее, однако, не в рощах, а в степях.
Ст. 1680. Арголида — срединная область Пелопоннеса.
Ст. 1779. …фиванский муж мой! — Алкмена обращается к Амфитриону, умершему раньше Геркулеса.
Ст. 1803—1804. Какое счастье… увидеть Громовержца с молнией! — Алкмена завидует Семеле, сожженной молнией Юпитера.
Ст. 1874—1879. …пусть оплачет его лазурный Крит… — На Крите в пещере Иды был спрятан от Сатурна младенец Юпитер. Его охраняли куреты (называемые также корибантами), которые плясали и били копьями в щиты, чтобы Сатурн не слышал плача ребенка.
Ст. 1880. Над могилой, о Крит, неложной стенай… — На Крите показывали могилу Юпитера, которую Алкмена, естественно, считает ложной.
Ст. 1885. Феней — гора в Аркадии. Парфений — гора в Арголиде.
Ст. 1886. Меналийский склон — то есть склон горы Менал в Аркадии.
