Афиней. Пир мудрецов. Книга 3

Книга третья

 

1. [О том,] что грамматик Каллимах[1] говаривал: большая (72) книга — большое бедствие.
Египетские бобы [2] (ΚΙΒΩΡΙΑ). Никандр в «Георгиках»:

Также египетский боб высевай, чтобы в летнюю пору
Мог из цветов ты плести венки, а позднее созреют
В полых стручках и плоды; ими сможешь парней неженатых
Ты на пирах угощать: они по бобам стосковались.[3]
[b] Я же и клубни варю, чтобы их выставлять на пирушках.

Здесь под «клубнями» (ρ̉ίζα) Никандр имеет в виду то, что александрийцы называют индийской колокасией (κολοκάσια). Он и сам пишет:

Клубень (κολοκάσιον) боба облупив и нарезав.

В Сикионе же существует святилище Афины Колокасии.
«Киборием» называют также чаши особого рода [см.477с].
2. Феофраст пишет в сочинении «История растений» [IV.8.7]: «»Боб» в Египте растет в озерах и на болотах; стебель у него высотой до четырех [с] локтей, а толщиной в палец; он похож на мягкий безузлый тростник и внутри весь из продольных трубочек, разделенных, как соты. Стебель заканчивается головкой, [похожей на круглое осиное гнездо; в каждой из ее ячеек, несколько выдаваясь оттуда, сидит боб; числом их самое большее тридцать]. Цветок вдвое больше, чем у мака; окраска у него ярко розовая; головка находится над водой. С каждой стороны у этого растения имеются крупные листья, [равные по величине фессалийской шляпе, с таким же стеблем, как у самого «боба». Если раздавить одно из его зерен, увидишь нечто горькое и клубообразное, из чего образуется «войлок». Таковы свойства плода.] Что касается корня, то он толще самого толстого [d] тростника и с такими же образованиями внутри, как у стебля. Его едят сырым, вареным и печеным; для болотных жителей он заменяет хлеб. Растут египетские бобы и в Сирии, и в Киликии, но в этих странах не вызревают; водятся они также в одном небольшом озере около Тороны на Халкидском полуострове; здесь они превосходно вызревают». Дифил Сифнийский пишет: «Клубни египетского боба, называемого колокасия, вкусны и (73) питательны, однако благодаря терпкости тяжелы для желудка; чем меньше они шерстисты, тем лучше». «Бобовые же его плоды, — продолжает он, — когда они еще зелены, плохо перевариваются, малопитательны, расслабляют кишечник и вызывают обильное выделение газов; зрелые сухи и образуют гораздо меньше газов». Широко известны цветы египетского боба, из которых плетут венки. Египтяне называют его лотосом, «однако жители моего родного Навкратиса, — говорит Афиней, — называют его [b] «медвяным лотосом»; из него плетут так называемые венки из медвяного лотоса, очень душистые и в жаркое время хорошо охлаждающие голову».
3. Филарх пишет [FHG.I.350]: «Сеять египетские бобы прежде и не пытались, если же кто-нибудь высевал, они нигде, кроме Египта, не вырастали; однако в правление Александра, сына Пирра, случилось, что египетские бобы выросли на одном болоте недалеко от речушки Фиам, протекающей в эпирской Феспротии. Утверждают, что в течение двух лет они разрастались и обильно плодоносили. Когда же Александр приставил к ним стражу, не [c] только не разрешавшую желающим собирать их, но и вовсе прекратившую доступ к этому месту, болото высохло до дна и не то что не производило вышеупомянутых плодов, но и лишилось всей воды, бывшей в нем. Похожий случай был и в Эдепсе.[4] Там недалеко от моря стал бить источник холодной воды, тогда как поблизости никакой пресной воды не было. Испив из него, чувствовали облегчение даже тяжелобольные, поэтому много народу стало ходить за водой издалека. Когда же правители, назначенные царем [d] Антигоном, стараясь о доходном хозяйствовании, наложили на пользующихся водой специальный налог, источник иссяк. Так же и в Троаде, где прежде любой желающий мог свободно собирать трагасейскую соль,[5] она исчезла, после того как царь Лисимах наложил на нее налог. Удивленный Лисимах освободил местность от налога, и соль появилась снова».
Огурец [6] (ΣΙΚΎΟΣ). Пословица:

4. Грызи огурчик, милая, и тки свой плащ.

Матрон в пародиях:

[e] И огурец я узрел, потомство прославленной Геи, [Од.ХI.576]
В зелени он возлежал и на девять столов простирался.

И Лахет:[7]

Точно как в орошенных полях огурец вырастает.

Аттики всегда пишут его название трехсложно (σικυός), Алкей же пишет: «погрыз бы он огурцов (σικύων)», — образуя этот родительный падеж от двухсложного именительного σίκυς, подобно тому как родительный падеж στάχυος образуется от именительного στάχυς (колос).

(74) Сковородка с рукоятью,[8] редьки[9][10]
И четыре огурца.

Фриних в «Затворнике» использует уменьшительную форму «огурчик» (σικύδιον) [Kock.I.377]:

… огурчика погрызть.

5. Феофраст пишет в сочинении «История растений» [VII.4.6], что существует три сорта огурцов: лаконские, «дубинки» и беотийские. Из них лаконские предпочтительнее разводить, если есть возможность обеспечить обильный полив, а остальные — при отсутствии полива. «Огурцы вырастают более сочными, если перед посадкой их семена замачивают в молоке или медовой смеси», — это он пишет в «Причинах растений» [II. 14.3]; [также] они быстрее прорастают, если их семена незадолго перед посадкой замачивать в воде или молоке [HP.VIL1.6]. Эвтидем пишет в сочинении «Об овощах», [b] что так называемые драконтии[11] представляют собой разновидность огурцов. Деметрий же Иксион в первой книге своих «Этимологических исследований» пишет, что слово «огурец» (σικυός) образовано от глаголов[12] σεύεσθαι (устремляться) и κίειν (двигаться), так как растет он очень быстро. А Гераклид Тарентский в «Пире» называет огурцы η̉δύγαια (сладко-почвенные). Диокл Каристийский пишет, что огурцы, съеденные натощак вместе с поручейниками,[13] приводят к несварению, так как, подобно редьке, они задерживаются в верхней части желудка; если же их есть в конце трапезы, они не причиняют никакого беспокойства и легко усваиваются, а вареные огурцы обладают еще и некоторым мочегонным действием. Дифил пишет: «Обладая охлаждающими свойствами, огурцы тяжелы для желудка и с трудом [с] выводятся из кишечника; более того, они вызывают судороги, разлитие желчи и понижают потенцию». Огородные огурцы растут главным образом в полнолуние,[14] во время которого они, подобно морским ежам, прибавляют прямо на глазах.
6. Смоквы [15] (ΣΥΚΑ). «А вот смоковницу я никому не уступлю, — начал Магн, — хоть вешайте меня на ней, — я без ума от нее, и буду [d] рассказывать о ней всё, что попало, — так вот, смоковнице, любезные мои, выпала честь вести человечество к лучшей жизни. Это доказывается тем, что афиняне до сих пор называют место, где она впервые была обнаружена, Священной Смоковницей, плод же ее они зовут Предводителем,[16] потому что он был первым культурным плодом, доставшимся человечеству. Существует масса сортов смоквы. Об аттических смоквах упоминает в «Тезках» Антифан: вот что он пишет, расхваливая землю Аттики, [Kock.II.84; ср.43b]:

— Чем наша нас ни одарит земля,
Гиппоник, во вселенной это лучшее:
[e] Мед, хлебы, смоквы.
— Соглашусь со смоквами:
Свидетель Зевс, их множество.

Истр пишет в «Истории Аттики» [FHG.I.423], что [в свое время] аттические смоквы даже было запрещено вывозить за пределы страны, чтобы ими могли наслаждаться только местные жители; поскольку же многие попадались на укрывательстве смокв, то разоблачители, доносившие о них судьям, первыми стали называться тогда сикофантами[17] (т. е. обнаруживающий смоквы). Поэтому Алексид пишет в «Поэте» [Kock.II.365]:

Несправедливо сикофанта прозвище
Приложено к негодным: душу честную,
[f] Должно обозначать оно, приятную,
Как смоква обнаруженная. Нынче же
И не понять, зачем плутам-мошенникам
Даровано такое имя сладкое.

А Филомнест в работе «О сминфийских празднествах[18] на Родосе» рассказывает так [FHG.IV.477]: «Имя «сикофант» произошло оттого, что в те (75) времена пени и налоги, тратившиеся на общественные расходы, взимались смоквами, вином и оливковым маслом; и, видимо, сикофантами называли тех, кто производил эти взыскания или заявлял о них; а выбирались они из числа наиболее уважаемых граждан».
7. О лаконской смокве упоминает в «Земледельцах» Аристофан [Kock.I.419]:

У меня растут все смоквы, лишь лаконской не растет.
Эта смоква — враг народа — такова ее порода.
Потому-то эта смоква и мала, что зла на нас.

Он называет ее «малышкой», потому что это дерево не вырастает [b] высоким. О фригийских смоквах упоминает в «Олинфянах» Алексид [Kock.II.356; ср.55а]:

А также сердцу любезные
Сушеные смоквы, родины
Наследие нашей: их принесли
Смоковницы Фригии славной.

О так называемых фибалийских смоквах[19] упоминают многие комедиографы, в том числе Ферекрат в «Похмельных» [Kock.I.167]:

Проклятый! Чтоб тебя излихорадило,
Чтоб летом фибалийских смокв наелся ты,
Чтоб в полдень рухнул спать под этой тяжестью,
И чтоб тебя до крика жгло и мучило.

[c] Телеклида в «Амфиктионах» [Коск.I.211]:

О как прелестны смоквы фибалийские!

Фибалийскими называют и сорт миртовых ягод,[20] например Аполлофан в «Критянах» [Kock.I.798]:

Но главное, хочу на стол я миртовых
Поставить ягод, я жую их всякий раз,
Как думать нужно: это фибалийские,
Отменные, в венки вплетенные…

О ласточкиных смоквах упоминает в «Гуляке» Эпиген [Kock.II.417]:

Спустя немного времени,
Затем выходит важно блюдо, полное
[d] Сушеных ласточкиных смокв.

Со своей стороны, Андротион — или Филипп, или Гегемон — дают в «Календаре земледельца» следующий перечень сортов смокв: «На равнине следует высаживать ласточкины смоквы, дикие, седъиг, фибалийские, но цариц осени можно высаживать повсюду. Что-нибудь хорошее есть в каждом сорте, однако наиболее полезны бесхвостые, форминские,[21] двух-урожайные, мегарские и лаконские, они нуждаются только в достаточном количестве воды».
8. О родосских смоковницах упоминает в письмах Линкей, сравнивая [e] лучшие плоды аттической земли с лучшими плодами Родоса. Он пишет: «Дикие смоквы по сравнению с лаконскими — то же, что шелковица по сравнению со смоквами вообще. Я выставлял их на стол не после обеда, как это здесь принято (ведь когда желудок полон, то и вкус притупляется), но перед обедом, когда аппетит еще в полной силе». Однако если бы Линкей попробовал в нашем замечательном Риме воробьиных смокв, как это [f] удалось мне, он стал бы куда зорче своего тезки[22] — настолько эти смоквы превосходят все другие смоквы на свете. Как пишет в своем трактате о смоквах ликиец Геродот, высоко ценятся и другие сорта смокв из окрестностей Рима: и так называемые хиосские и ливианские, и так называемые халкидские и африканские.
9. Парменон Византийский называет в ямбах превосходными смоквы из эолийской Каны:

Без груза канских смокв свершил я путь морем.

(76) Общеизвестно, как высоко ценятся смоквы из карийского Кавна. О так называемых «кислых» смоквах упоминает Гераклеон Эфесский, а также Никандр Фиатирский, цитирующий следующие стихи из пьесы Аполлодора Каристийского «Портниха с приданым» [Kock.III.287]:

Но очень уж винишко было скверное
И кислое, мне даже стыдно сделалось:
Ведь если у соседей смоквы «кислые»,
[b] То у меня весь виноград кислятина.

Что же касается смокв с острова Парос — там тоже растут превосходные смоквы, называемые местными жителями «кровяными» (это то же самое что и так называемые лидийские, и название свое они получили за красноватый оттенок), — то их упоминает Архилох в следующих словах:

Брось морскую жизнь и Парос, и смоковницы его.

Паросские смоквы так же отличаются от произрастающих во всех остальных местностях, как мясо вепря отличается от мяса домашних свиней. [с]
10. Некий «левкерин» (белесая дикая смоковница) тоже есть сорт смоковницы, и возможно, она действительно приносит белые плоды. О ней есть упоминание в пьесе Гермиппа «Ямбы» [Kock.I.246]:

Отдельно — левкерины засушенные.

О диких смоквах[23] упоминает Еврипид в «Скироне» [573]:

Иль воткнуть
Смоковницы ветвь дикой.

И Эпихарм в «Сфинксе»:

Не сходствует нимало с дикой смоквою.

[d] Софокл в «Свадьбе Елены» плод ее описательно называет именем дерева [TGF2. 172]:

Словами, словно дикая смоковница,
В еду негодный, оплодотворишь других.

Здесь вместо «зрелая дикая смоква» (πέπον ε̉ρινόν) он написал «зрелая дикая смоковница» (πέπων ε̉ρινός). Так же и Алексид в «Лохани» [Kock.II.343]:

И нужно ли еще
Нам говорить о тех, кто на любом углу
Торгует смоквами? На дно кладут они
Плоды, всегда дрянные и засохшие,
Поверх положат зрелые, отборные,
И платит покупатель несусветную
[e] За смоквы цену, а мошенник за щеку
Монету сунет, да и побожится вам,
Что продал смоквы дикие.

Дикая же смоковница, приносящая дикие смоквы (τὰ ε̉ρινά), называется словом мужского рода (ε̉ρινός). Страттид в «Троиле» [Kock.I.723]:

А рядом с нею ты заметил дикую
Смоковницу (ε̉ρινός)?

И Гомер [Од.Х.103]:

Дико растет на скале той смоковница (ε̉ρινός) с сенью широкой.

Америй же пишет, что низкорослые дикие смоковницы называются эринадами (ε̉ρινάδας).
11. Гермонакт в «Критском глоссарии» записывает в число сортов [f] смокв α̉μάδεα и νικύλεα. Филемон пишет в «Аттическом словаре», что существует некий род смокв, называемых царскими, от этого произошло и название царских сушеных смокв; далее он пишет, что спелые смоквы назывались κολύτρα. Селевк в «Словаре диалектов» обсуждает некий γλυκυσίδης (пион), замечая, что по виду он очень похож на смокву, и добавляет, что женщинам строжайше запрещалось есть его, потому что он вызывает неприличное испускание ветров; об этом говорит в «Клеофонте» и комик Платон [Kock.I.617]. Памфил, ссылаясь на «Лаконский Словарь» (77) Аристофана, пишет, что в Ахайе зимние смоквы назывались «колокольчиками». О вороньих смоквах нам в следующем стихе из «Воинов» сообщает Гермипп [Kock.I.239]:

Их превосходят смоквы фибалийские,
Или вороньи.

Феофраст рассказывает во второй книге «Истории растений» о некоей разновидности смоковницы, похожей на так называемую аратейскую смоковницу. В третьей же книге он говорит [III. 17.5], что вокруг троянской [b] [горы] Ида растет кустистая смоковница, листья которой похожи на липовые, а смоквы она приносит красные, величиной с маслину, только круглее, вкусом они напоминают мушмулу.[24] О смоковнице, называемой критянами «кипрской», тот же Феофраст пишет в четвертой книге «Истории растений» следующее [IV.2.3]: «А у дерева, называемого на Крите кипрской смоковницей,[25] плоды растут из ствола и из самых толстых ветвей, но только не непосредственно, а на маленьких безлистных побегах, которые выпускает дерево и на которых, как на корешках, сидят плоды. Ствол у этой смоковницы велик и похож на ствол серебристого тополя; листья как у вяза. Плоды на ней вызревают четыре раза в год, и столько же раз дерево дает побеги [ни одна ягода не созреет, если не подрезать и не дать соку стечь.] Сладостью она похожа на винную ягоду, а видом — на плод дикой [с] смоковницы; величиной она со сливу».
12. О смоквах, называемых ранними, Феофраст упоминает в пятой книге «Причин растений» [V.1.4; V.1.8]: «Что касается смоковницы, то когда воздух становится мягким, влажным и теплым, это вызывает рост [ранних] побегов; из них и появляются ранние смоквы». И далее он пишет следующее: «Опять же, некоторые сорта смоковниц приносят ранние смоквы, таковы лаконская, белый пупок и некоторые другие, но есть сорта, не приносящие таковых». Также Селевк упоминает в «Словаре [d] диалектов» о термине πρωτερική (ранний), обозначающем какой-то сорт смоковницы, приносящей ранние плоды. О смокве, плодоносящей дважды в год (διφόρος), упоминает и Аристофан в «Женщинах в народном собрании» [707]:

Пока не потрогаем мы листков
Дважды родящей (διφόρος) смоквы.

Также Антифан в «Женщинах из Склер» [Kock.II.96]:

Это там, внизу, у смоквы той, что дважды в год родит.

Также и Феопомп пишет в пятьдесят четвертой книге «Истории» [FHG.I.324], что в правление Филиппа в земле бисалтов, окрестностях [e] Амфиполя и македонской Грастонии в разгаре весны смоковницы, когда им было самое время цвести, были усыпаны смоквами, виноградные лозы гроздями, а оливы оливками, и во всем Филиппу сопутствовало счастье. Во второй книге «Истории растений» Феофраст говорит, что дикая смоковница плодоносит дважды в год,[26] иногда же, как например на Кеосе, трижды.
13. Говорит он также [ИР.II.5.51, что смоковница, если ее посадить, воткнув в «морской лук», идет скорее и черви объедают ее меньше. Вообще все, что [f] посажено в «морском луке»,[27] идет хорошо и растет быстрее. Опять же, во второй книге «Причин растений» Феофраст пишет [II.10.2]: «Так называемая индийская смоковница,[28] имея удивительную высоту, приносит так мало и таких мелких плодов, что можно подумать, будто все силы она тратит на рост». И во второй книге «Истории растений» философ пишет: «В Элладе, Киликии и на Кипре произрастает также и другой сорт смоковниц, приносящий карликовые плоды, причем на верхней стороне листа вырастает нормальная смоква, а на нижней — карликовая. У других же смоковниц плодоносят, как правило, прошлогодние ростки, но не новые. И смоковница эта, в отличие от наших карликовых смоковниц, приносит сладкие, (78) созревающие раньше других плоды. Вырастает она гораздо выше других; между цветением и плодоношением времени проходит немного».
Я могу назвать и другие ходовые названия смокв: царские, царские смоквы, желтобрюхие, оленье мясо, лепешки [ср. 113d], горькие, ползучие, белесые, черноватые, приречные, мельничные, луковичные.
14. Рассуждая во второй книге «Истории растений» о происхождении слова «смоква» (σύκα), Трифон[29] приводит рассказ, содержащийся в Андротионовом «Календаре земледельца», о том, что, когда Зевс преследовал [b] Сикея, одного из титанов, того взяла под свою защиту его мать Гея, и чтобы утешить сына, произрастила дерево; по его имени назван и киликийский город Сикей. Однако эпический поэт Ференик из Гераклеи производит название смокв[30] от имени Сики, дочери Оксила: сын Орея Оксил, сочетавшись со своей сестрой Гамадриадой, помимо прочего потомства будто бы породил Карию (орех), Балану (желудь), Кранию (кизил), Морею (шелковица), Эгеру (тополь), Птелею (вяз), Ампелу (виноградная лоза) и Сику (смоковница); все они получили имя гамадриад, а их именами были названы многие деревья. Поэтому, добавляет он, и Гиппонакт говорит:

[c] И смоква черная, сестра лозе винной.

Наконец же Сосибий доказывает, что смоквы — это дар Диониса [FHG.II.628], ссылаясь на почитание в Лакедемоне Диониса Смоковенного (Συκίτης). А согласно Андриску и Аглаосфену [FHG.IV.304], жители Наксоса рассказывают,[31] будто Дионис получил прозвище Мейлихий (милостивый) в благодарность за подаренные им смоквы. По этой же причине на Наксосе лик Диониса Бакхия вырезан из виноградной лозы, а лик Диониса Мейлихия из смоковницы: потому что мейлиха (сладкими) называются именно смоквы.
15. Смоквы — самые полезные из всех древесных плодов: это [d] убедительно доказывается во многих местах книги Геродота Ликийца о смоквах: в частности, он рассказывает, что младенцы вырастают гораздо здоровее, если им давать смоковный сок. Ферекрат, или кто бы ни был автором комедии «Персы», пишет [Kock.I.184]:

Если кто-нибудь находит после долгих поисков
Смокву, смазываем ею мы глаза своих детей.

Удивительнейший и сладкоголосый Геродот следующими словами из первой книги «Истории» называет смоквы величайшим благом [1.71]: «Царь! [e] Ты собираешься в поход на людей,[32] которые носят кожаные штаны и другую одежду из кожи; едят же они не столько, сколько пожелают, а сколько найдут пищи, так как обитают в суровом краю. Кроме того, они не пьют вина, довольствуясь только водой. Нет у них ни смокв и никаких других благ». Мегалополитанец же Полибий в шестнадцатой книге «Истории» пишет [XVI.24.8]: «Филипп, отец Персея,[33] когда во время набегов в [f] Азии войско его терпело нужду в съестных припасах, принял от магнетов смоквы, потому что хлеба у них не было. За смоквы он и Миунт подарил магнетянам, когда овладел этим городом». Также ямбический поэт Ананий говорит:

Когда б ты запер двух-трех узников,
Немного смокв и кучу злата в комнате.
Узнал бы ты, что смоквы лучше золота.

16. Вот сколько смоковных речей наговорил Магн. После него (79) слово взял врач Дифил:
«Филотим пишет в третьей книге сочинения «О пище», что свежие смоквы сильно отличаются друг от друга как по сорту и времени созревания, так и по пищевым качествам; вообще же говоря, сочные, и прежде всего зрелые смоквы, быстро растворяются и перевариваются легче остальных осенних плодов, и не препятствуют перевариванию остальной пищи. Их пищевыми качествами являются влажность, клейкость, сладость и слабая щелочность; выделения из кишечника они вызывают обильные, [b] размягченные, быстрые и совершенно безболезненные. При употреблении вместе с соленой пищей смоквы выделяют кисло-соленый сок. Как я уже говорил, растворяются в желудке они очень быстро, и поэтому даже если мы съедаем их помногу, всё равно скоро опять худеем. Это потому что пищевая масса не задерживается в желудке и рассасывается немедленно. Перевариваются смоквы легче любых других фруктов. Это видно из того, что мы легко поглощаем их во много раз больше, чем все другие фрукты, а также из того, что, наевшись смокв, можем тотчас легко [c] поглощать и обычную пищу в таких же количествах. Очевидно, что если мы справляемся с такой смесью, то смоквы и сами перевариваются и не мешают перевариванию остальной пищи. О пищевых качествах уже было сказано; о клейкости и солености можно судить, исходя из того, что руки от смокв становятся клейкими и чистыми, сладость же мы непосредственно [d] ощущаем во рту. О том, что испражнения после смокв происходят без кишечных колик и каких-либо неудобств, что они обильны, происходят быстро и мягко, мы уже сказали, и я думаю, нет необходимости что-нибудь добавлять. Пищеварение мало изменяет вид съеденных смокв, и это не потому что они плохо перевариваются, но потому что мы проглатываем их быстро и почти не жуем, а пищеварительный путь они проходят без задержек. Соленый же сок они испускают, потому что, как уже было сказано, в них содержится щелочь. Он становится солонее или кислее в зависимости [e] от качеств жидкостей, с которыми смоквы поедаются: соленые блюда добавляют ему соленость, а уксус или тимьян кислоту.
17. Гераклид Тарентский обсуждает в своем «Пире» вопрос, горячей или холодной водой следует запивать смоквы. Приверженцы горячей воды, пишет он, ссылаются на то, что она быстро очищает руки, и поэтому весьма вероятно, что и съеденные смоквы немедленно растворяются ею в кишечнике. Ведь даже если облить смоквы снаружи горячей водой, она [f] превратит их в массу, состоящую из очень мелких частиц; от холодной же воды смоквы только твердеют. Однако приверженцы холодной воды утверждают: «Принятая внутрь холодная вода сносит своей тяжестью содержимое желудка вниз; смоквы же неблагоприятно воздействуют на желудок, (80) разогревая и расслабляя его, и поэтому некоторые даже немедленно запивают смоквы неразбавленным вином. После этого кишечник легко опорожняется». Следовательно, смоквы необходимо обильно запивать водой, чтобы они не задерживались в желудке, но сносились в нижние отделы кишечника.
18. Другие авторы утверждают, что смоквы ни в коем случае нельзя есть в полдень, потому что, как пишет в пьесе «Похмельные» Ферекрат [Kock.I.167; cp.75b], в эти часы они могут вызывать болезни. Аристофан в «Предварительном состязании» [Kock.I.511]:

Увидел летом друга захворавшего —
И съел, чтоб сам свалиться, смокв полуденных.

Эвбул в «Сфингокарионе» [Kock.II.201]:

[b] Свидетель Зевс, больна была я, миленький, —
Ведь накануне в полдень смокв отведала.

Никофонт в «Сиренах» [Kock.I.777]:

И если кто-нибудь порой полуденной
Поест зеленых смокв и спать уляжется,
Примчится тут же лихорадка подлая,
Не стоящая трех оболов, кинется
На нас, заставит желчью выблевать.

19. Дифил Сифнийский пишет, что свежие смоквы малопитательны и дают мало сока, однако, находясь в силу природной легкости у поверхности желудка, они легко выводятся из кишечника и усваиваются [c] лучше сушеных. Снятые с дерева поздней осенью и дозревавшие позднее хуже тех, что созрели в разгар сезона, не нарушая своей природы. Те, что содержат много кислоты и мало воды, вкусны, однако тяжелы для желудка. Смоквы из Тралл[34] ничем не отличаются от родосских, все же остальные, включая и хиосские, гораздо менее сочны. Мнесифей Афинский пишет в трактате «О пище»: «Что касается тех плодов, которые употребляются в сыром виде, как, например, груши, смоквы, дельфийские яблоки и тому [d] подобное, то нужно очень точно ловить время, когда их сок не кислый, не гнилой и не слишком высох». Деметрий Скепсийский пишет в пятнадцатой книге «Троянского строя», что у тех, кто не ест смокв, голос становится очень приятным. В доказательство он приводит рассказ об александрийском историке Гегесианакте, которого в молодости нужда заставила выступать на сцене в трагедиях; воздерживаясь в течение восемнадцати лет от смокв, он стал актером с отличным голосом. Я могу также привести [e] относящиеся к смоквам общеизвестные пословицы:[35]

За рыбой смоква, боб за мясом следует.
Любят пернатые смоквы клевать, но сажать не желают.

20. Яблоки [36] (ΜΗΛΑ). В книге «О пище» Мнесифей Афинский называет их дельфийскими яблоками. Дифил же пишет, что зеленые, недозрелые яблоки дают невкусный сок; стремясь разместиться у поверхности желудка, они вредят ему, вызывают разлитие желчи, способствуют развитию заболеваний и вызывают колики. Спелые яблоки дают хороший сок, [f] сладки, не терпки и легко выводятся из кишечника; а кислые сорта терпки, и сок их менее полезен. Несладкие, но вкусные яблоки полезней из-за слабой терпкости. Летние сорта яблок дают плохой сок, и осенние в этом отношении гораздо лучше. Так называемые орбиклаты, соединяющие приятный терпкий вкус со сладостью, очень полезны. Называемые (81) сетаниями, а также платании очень вкусны и хорошо выводятся из кишечника, однако бесполезны для здоровья. Так называемые мордианы лучше всего растут в Аполлонии, называемой также Мордиум, они похожи на орбиклаты. Что же касается кидонских яблок,[37] некоторые сорта которых называются воробьиными, то это вообще самые полезные изо всех яблок, особенно когда достигают полной спелости. Главкид утверждает, что [b] лучшими древесными плодами являются кидонские яблоки, фавлии и воробьиные яблоки. Однако Филотим в тринадцатой книге трактата «О пище» пишет, что ранние, выросшие весной яблоки гораздо тяжелее для желудка, чем груши, всё равно, есть ли их зелеными или спелыми. Более того, они обладают качествами жидкой пищи: те из них, что кислы и незрелы, будучи более терпкими, в сочетании с умеренной кислотой, испускают в теле терпкость. В общем же яблоки перевариваются тяжелее груш — это [с] видно из того, что нам труднее переварить немного яблок, чем много груш. Испускание терпкой жидкости, которую Праксагор называет «стеклянистой», объясняется тем, что пища, плохо поддающаяся перевариванию, содержит густой сок, а мы видели, что яблоки перевариваются труднее, чем груши, и что терпкие их составы более склонны производить более густые соки. Так, среди зимних сортов яблок кидонские испускают наиболее терпкий сок, тогда как воробьиные, содержат меньше сока с меньшей терпкостью, и могут перевариваться гораздо легче.
Никандр Тиатирский ошибочно полагает, что все сорта кидонских [d] яблок называются воробьиными, — ведь Главкид совершенно ясно называет наилучшими фруктами кидонские яблоки, фавлии и воробьиные. 21. О кидонских яблоках упоминает в «Елене» и Стесихор:[38]

Много яблок кидонских летело там к трону владыки,
Много и миртовых листьев,
Густо сплетенных венков из роз и гирлянд из фиалок.

Также и Алкман, и Кантар в пьесе «Терей» [Kock.I.765]:

Размером грудки с яблочки кидонские.

Филемон же в «Деревенщине» называет кидонские яблоки воробьиными [Kock.II.478].
[e] Филарх пишет в шестой книге «Истории» [FHG.I.336], что аромат кидонских яблок притупляет даже действие смертельных ядов.[39] «Когда, — пишет он, — в сундук, еще сохранявший запах кидонских яблок, был положен фаросский яд, он совершенно выдохся и не сохранил ни одного из своих качеств: когда его развели и дали выпить людям, против которых снадобье было втайне приготовлено, все они остались невредимыми. Причина выяснилась позднее, когда стали допрашивать продавца снадобья и он признался, что хранил его вместе с яблоками».
[f] 22. Гермон пишет в «Критских Глоссах» [ср.76е], что слово «кодимал» (κοδύμαλα) означает кидонские яблоки. Однако Полемон в пятой книге «Против Тимея» полагает, что «кодималом» некоторые авторы называют некий цветок. Алкман, когда пишет: «меньше кодимала» — подразумевает воробьиные яблоки, тогда как Аполлодор и Сосибий называют так кидонские яблоки. А что кидонские и воробьиные яблоки — это (82) совершенно различные плоды, ясно показано во второй книге «Истории растений» Феофраста [П.2.5].
Как утверждает Эвфорион (или Архит) в «Журавле», прекрасные яблоки урождаются в Сидоессе (это деревня, принадлежащая Коринфу):

Так же прелестно, как яблочко красное, что в Сидоессе,
Малой деревне холмистой, на глинистых зреет откосах.

Упоминает их и Никандр в «Превращениях»:

Тут же пушистые он из садов Сидоессы и Плейста
Яблоки рвать принялся, вырезать на них Кадмовы знаки.[40]

[b] О том, что Сидоесса принадлежала Коринфу, написано у Риана в первой книге «Гераклеи» и у Аполлодора Афинского в пятой книге «Каталога кораблей» [FHG.I.457]. Также и Антигон Каристийский в «Антипатре»:

Там, где любовь у меня была слаще яблочек красных,
Что вырастают в холмистой Эфире[41] на радость всем смертным.

23. О яблоках-фавлиях следующим образом упоминает в «Амфиктионах» Телеклид [Kock.I.211; ср.81а]:

То хороши, а то дряблей, чем фавлии.

Так же и Феопомп в «Тесее» [Kock.I.738]. Андротион пишет в «Календаре земледельца»: [c] «Яблони-фавлии и воробьиные (у последних плоды никогда не падают с черенка), а также весенние сорта яблок — лаконские, или сидоентские, или пушистые». Я же, друзья мои, выше всего ценю продающиеся в Риме яблоки, называемые матианскими, которые, говорят, привозят из какой-то деревушки в Альпах около Аквилеи. Лишь немного уступают им яблоки из пафлагонского города Гангры.
К тому, что и яблоки — дар Диониса, есть свидетельство сиракузянина [d] Феокрита, выражающегося примерно так [II.120]:

Яблоки, дар Диониса, припрятавши в складках накидок,
В светлых венках тополевых; священные листья
Геракла Мы бы украсили пышно…

Неоптолем Паросский тоже предполагает в «Дионисиаде», что яблоки, как и все остальные фрукты, — создание Диониса. «Что же касается эпимелии (ε̉πιμηλίς), — пишет Памфил, — то так называют одну из разновидностей груш». О гесперидских яблоках упоминает в четвертой книге «Пира» Тимахид. Памфил же пишет, что в Лакедемоне на стол богов[42] [e] кладут некий род яблок, очень душистых, но несъедобных; называют их гесперидскими яблоками.[43] Еще один пример можно найти в «Лаконской истории» Аристократа [FHG.IV.332]: «яблоки, а также яблони, называемые гесперидскими».
24. Персики [44] (ΠΕΡΣΙΚΑ). Говоря во второй книге «Истории растений» о деревьях, плоды которых недоступны наблюдению, Феофраст пишет:[45] «…ибо у крупных сортов рост плода доступен наблюдению с самого начала, как, например, у миндаля, ореха, желудей и всех им подобных плодов, кроме персидских орехов (там это увидеть труднее всего); можно еще [f] добавить гранаты, груши и яблони». Дифил из Сифноса пишет в сочинении, озаглавленном «О пище для больных и здоровых»: «Так называемые персидские яблоки (некоторые называют их персидскими сливами) по большей части сочнее и питательнее яблок». Филотим в третьей книге сочинения «О пище» пишет, что персидское яблочко более жирно, рассыпчато и довольно рыхло; если же его выжимать под прессом, оно дает много масла. Грамматик Аристофан пишет в «Лаконском Глоссарии», что (83) сливы лаконцы называют «кислыми персидскими яблоками», тогда как другие зовут их адриями[46] (‘άδρυα).
25. Цедрат[47] (ΚΙΤΡΙΟΝ). Когда очередь дошла до него, у застольных философов разгорелись жаркие споры о том, встречается ли упоминание о нем у кого-либо из древних авторов.
В конце концов Миртил принялся кричать, чтобы вся наша компания спорщиков проваливала к диким козам,[48] ибо цедрат упоминается в «Записках» Гегесандра Дельфийского, хотя точной цитаты он привести не мог. [b] Возражая ему, Плутарх сказал: «Ну, я-то уж точно знаю, что нигде у Гегесандра цедрата не найдешь, я нарочно перечитал все его «Записки», когда мой приятель, ссылаясь на одного почтенного комментатора, вздумал на этом настаивать; так что придется тебе, Миртил, поискать другого свидетеля».
Эмилиан же принялся рассказывать, что ученейший муж, мавританский царь Юба, упоминает цедрат в своей «Истории Ливии» [FHG.III.472], утверждая, что у ливийцев он называется «яблоком из [c] Гесперии», потому что как раз оттуда Геракл и принес в Элладу эти яблоки, прозванные за свой цвет золотыми. Что же касается так называемых гесперидских яблок, то их произвела Гея в честь свадебных торжеств Зевса и Геры — об этом пишет в шестидесятой книге «Египетской истории» Асклепиад [FHG.III.306].
Раздраженно посмотрев на них, слово взял Демокрит: «Если Юба такое пишет, — то не надо мне его африканских историй и плаваний Ганнона! Я же утверждаю, что древние не пользовались этим словом; в доказательство сошлюсь на описание Феофрастом Эресийским некоего [d] растения, в котором нельзя не опознать цедрат. 26. Вот что пишет философ в четвертой книге «Истории растений» [IV.4.2]: «[Вообще в странах восточных и южных есть много и растений, и животных, каких нигде больше нет.] В Мидии, например, и в Персии растет еще и так называемое «мидийское» или «персидское яблоко». Листья у этого дерева похожи на листья [лавра], земляничника и грецкого ореха, почти одинаковой величины с ними, а колючки такие, как у груши или кизильника, гладкие, очень острые и крепкие. Яблок с этого дерева не едят, но они очень ароматные, так же как и его листья. Если такое яблоко положить в сундук с одеждой, то оно [e] сохранит ее от моли.[49] Оно полезно и на тот случай, если кто-нибудь выпьет смертельного яда: его дают с вином, оно вызывает расстройство желудка и выводит яд. Оно же делает дыхание благовонным: если сварить его мякоть в соусе или еще в чем-нибудь, или выжать в рот и проглотить, то запах изо рта становится приятным. Выбрав семена, сажают их в [f] тщательно обработанные грядки и поливают через каждые три-четыре дня. Следующей весной, когда растеньице окрепнет, его пересаживают в землю мягкую, сырую и не очень легкую: именно такую любит это дерево. Плоды оно приносит круглый год: одни снимают, другие зреют, а дерево в это время стоит в цвету. Из цветов дают плод те, в которых, как мы говорили, торчит из середины как бы веретено; те, у которых этого нет, бесплодны». И в первой книге этого же сочинения [I.13.4] Феофраст говорит о плодоносных цветках с веретенами. Так вот, друзья мои, то, что Феофраст говорит о цвете, аромате и листьях этого дерева, убеждает меня, что речь идет о цедрате. И никого из вас не должно удивлять, что он пишет о несъедобности его плодов, ибо еще во времена наших дедов они не употреблялись в пищу, но их разве что раскладывали по сундукам с (84) одеждой.
27. А то, что это растение действительно пришло к эллинам из глубин Азии, подтверждается описаниями, встречающимися у авторов комедий; судя по размерам, речь у них идет о цедратах. Например, Антифан в «Беотянке» [Kock.II.35]:

— Но перед ненасытными о лакомстве
И говорить-то глупо. Эти яблочки
Возьми, красотка.
— Как же хороши они!
[b] — Благие боги, хороши конечно же!
Совсем недавно привезли их сеянцы
Сюда, в Афины от царя персидского.
— Я думала, ты скажешь, что привез ты их
От Гесперид — три золотые яблока,
Клянуся Светозарною!
— Прекрасное
Повсюду редко и высоко ценится.

Вставив эти стихи Антифана в «Мелибею» как свои собственные, Эриф продолжил[50] [Kock.II.429]:

— Я думала, ты скажешь, что привез ты их
От Гесперид — три золотые яблока,
Клянуся Светозарною!
[c] — Прекрасное
Повсюду редко и высоко ценится.
— Даю обол, не больше, деньги любят счет
— А вот гранаты.
— Прелесть.
— Это дерево
Посажено на Кипре Афродитою.
— О, чтимая Бербея! Эти яблоки —
Их тоже только три?
— Их больше не было.

28. Если кто-нибудь хочет отрицать, что здесь речь идет о цедрате, пусть докажет! Впрочем Фений Эресийский подает мысль, что это мог [d] быть кедровый орешек (κεδρίον), получивший свое имя от кедра; а у кедра, как он пишет в пятой книге «О растениях» [FHG.II.301], листья окружены колючками. Но ведь всякий знает, что у цедрата тоже!
Мне точно известно, что цедрат, съеденный перед едой, всё равно, твердой или жидкой, является отличным противоядием от любого смертельного яда; я узнал это от одного моего земляка, занимавшего должность в Египте. Однажды он приговорил изобличенных преступников к [e] растерзанию дикими зверями — их должны были бросить ядовитым змеям. Когда их вводили в амфитеатр, где казнили разбойников, какая-то мелочная торговка из жалости угостила их цедратом, который она ела, держа в руках. Взяв, они съели его, и когда были брошены [f] чудовищным кровожадным змеям, то нимало не пострадали от их укусов. Правитель пришел в изумление и в конце концов принялся допрашивать стражника: ели или пили они чего-нибудь перед казнью? Узнав, что им дали цедрат, он приказал назавтра дать его одному из приговоренных, другому же не давать, и съевший нисколько не пострадал от укуса, другой же умер мгновенно. На таком повторном примере все убедились, что (85) цедрат — универсальное противоядие от всякого яда. И если цедрат целиком, вместе с семенами, отварить в аттическом меде, он растворится, и выпивший утром этого питья на два или три пальца не будет подвержен действию никакого яда.
29. Если кого-нибудь всё это не убеждает, пусть обратится к сочинениям Феопомпа Хиосского, настоящего поборника истины, потратившего [b] огромные деньги на точное выяснение всех событий. В тридцать восьмой книге своей «Истории» [FHG.I.311] он пишет, что тиран Гераклеи Понтийской Клеарх умертвил множество граждан, обычно заставляя их выпивать аконит.[51] «Когда же, — пишет он, — все узнали, как он любит этот яд, то все перед выходом из дому стали есть руту — потому что на тех, кто поел руты, аконит никогда не действовал. Название свое аконит получил от местечка Аконы близ Гераклеи».
[c] Когда Демокрит закончил свой рассказ, многие из нашей компании настолько поразились силе цедратов, что принялась поедать их так жадно, как будто до сих пор они не брали в рот ни еды, ни питья. Памфил пишет в «Глоссах», что римляне называют цедрат citrus.

[О морских продуктах]

30. Следом за только что описанными закусками нам принесли множество устриц и других родов панцирных моллюсков.[52] Большую часть из них, по крайней мере из тех, что достойны упоминания, я нахожу в следующих стихах из «Свадьбы Гебы» Эпихарма:

Он моллюсков всевозможных нам приносит: блюдечек,
Крабизов и кикибалов,[53] и асцидий, и омаров,
[d] Желудей Морских, багрянок и захлопнувшихся устриц,
(Их раскрыть ужасно трудно, съесть же просто и легко),
И скифидрий, также мидий, трубачей и нереит
(Свежие вкусны и сладки, но скисают просто вмиг),
Длинных черенков округлых, также ракушек-чернушек
(Детвора их собирает и удачно продает),
Да еще других улиток, земляных или песчанок,
Они дешевы, однако, все вокруг ругают их,
[e] Также тех, что называют люди все «беглянками
От мужей», но мы-то, боги, их «белянками» зовем.

31. В «Музах» же [вместо стиха

(Детвора их собирает и удачно продает)]

у него написано:

Что теллинами зовутся, мясо их всего вкусней.

Говоря о теллине (τελλίνα), он, наверно, имеет в виду то, что римляне именуют mitulus. Грамматик Аристофан пишет в сочинении, озаглавленном «О сломанной скитале»,[54] что ракушки-блюдечки (λεπάς) похожи на так называемых теллин.
[f] Каллий Митиленский, комментируя встречающееся у Алкея слово «блюдечко» (λεπάς), пишет, что у Алкея есть песня, начинающаяся со слов:

Дитя скалы и моря пенного, —

в конце же ее написано:

Приободри сердца ребячьи, блюдечко!

Аристофан же вместо «блюдечко» пишет «черепаха» и утверждает, что Дикеарх ошибся, допуская здесь слово «блюдечко». Он добавляет также, что дети подносят их ко рту и дуют, наигрывая мелодии, совсем как это проделывают наши молодые бездельники с так называемыми теллинами. О них упоминает и автор флиаков[55] Сопатр в пьесе, озаглавленной (86) «Эвбул-человекобог»:

Но погоди! Теллины сладкий звук
Достиг вдруг слуха моего.

Опять же Эпихарм говорит в «Пирре и Прометее»:

Посмотри на нереиту, на теллину посмотри,
Посмотри, вот блюдечко громадное.

У Софрона ракушки-конхи названы меланидами (мидии): «Ведь меланиды, уверяю тебя, придут ко мне из маленькой гавани». В миме же, озаглавленном «Рыбак и крестьянин» он называет их херамбами[56] (пресноводные мидии). Херамбы упоминаются также у Архилоха, нереиты — у Ивика. Нереиты называются также анартами (α̉νάρτη). Будучи подобны [b] улиткам, устрицы, как и ракушки-блюдечки, прикрепляются к скалам. У Геронда в «Сотрудницах»:

Он присосался как анарта (нереита) к рифу.

Также в «Персах» Эсхила сказано:[57] «острова, кормящие нереит». А Гомер упоминает асцидий (τη̃θος) [Ил.ХVI.747].
32. Диокл Каристийский пишет в «Здоровье», что для пищеварения и почек самыми лучшими из панцирных моллюсков являются мидии, [c] устрицы, гребешки и сердцевидки. Архипп в «Рыбах» [Kock.I.683]:

С ежами и с иглами, блюдечками, эсхарами и гребешками.

«Укреплению же сил, — пишет Диокл, — более всего способствуют конхи, багрянки, трубачи». О последних Архипп говорит так [Kock.I.683]:

Трубач, питомец моря и багрянки сын.

Спевсипп же пишет во второй книге «Подобий», что между собой схожи трубачи, багрянки, витые улитки и конхи. Витых улиток упоминает в [d] «Жителях Камики» Софокл [TGF2. 201]:

Морских витых улиток, деточка,
Когда найти их сможем…

И еще Спевсипп в один класс зачисляет конхов, гребешков, мидий, пинн и черенков, в другой — устриц и блюдечки. Арарот же пишет в «Горбуне» [Kock.II.217; cp.47d, 105е]:

Изысканные сласти: конхи, черенки,
И, как дельфины, там кривые прыгали
Креветки.

[e] Софрон в «Мимах»: » — А это, дорогой, что за длинные цилиндры? — Это, конечно же, черенки, ракушки со сладким мясом — вдовье лакомство». Пинн упоминает в «Архилохах» Кратин [Kock.I.14]:

Она, конечно же,
Подобна пиннам или устрицам.

Филиллий, или Эвник, или Аристофан в «Городах» [Kock.I.785; ср.92е]:

Каракатичку, также лангуста бери,
осьминожика, устриц, омара,
Черенков, сердцевидок, и мидий, и пинн,
гребешков митиленских, и блюдца.
Рыбью мелочь берите, леща, окуней,
барабульку, кефаль, коракина.

[f] Агий и Деркил в «Истории Арголиды» [FHG.IV.386,292] называют витых улиток страбел астрабелами, и упоминают, что они пригодны для того, чтобы трубить в них как в рог.
33. Слово «конх» (ракушка) можно найти и в мужском и в женском роде. Аристофан в «Вавилонянах» [Kock.I.409]:

Смотри-ка, ишь ты, как поразевали рты,
(87) Ни дать, ни взять, как ракушки (κόγχαι) на угольях.

И Телеклид в «Гесиодах» [Kock.I.214]: «конху (κόγχη) раздавить». Также Софрон в своих «Женских мимах»: «Вот это да! Все конхи (κόγχαι), как по команде, раскрылись для нас, предлагая вытащить их мясо». Эсхил же в «Главке морском» пишет это слово в мужском роде [TGF2 .13]:

Конхи (κόγχοι), ракушники, устрицы.

Аристоним в «Тесее» [Kock.I.668]:

Подобен конх был мокрым флейтам.

В мужском роде пишет и Фриних в «Сатирах» [Kock.I.383].
[b] Ученик Эрасистрата Гикесий пишет, что встречаются две разновидности сердцевидок: шероховатые и царские. Шероховатые невкусны, малопитательны, но легко перевариваются; на них хорошо приманивать багрянок. Из гладких сердцевидок наиболее хороши самые крупные. Гегесандр пишет в «Записках» [FHG.IV.420], что шероховатые ракушки в Македонии называются «мешками», афиняне же называют их «баранами».
34. О ракушках-блюдечках Гикесий пишет, что изо всех [c] вышеупомянутых морепродуктов они перевариваются легче всего; устрицы менее питательны, однако сытны и тоже легко перевариваются. «Гребешки более питательны, однако невкусны и тяжелы для желудка. Что же касается мидий, то эфесские и подобные им вкуснее гребешков, но сердцевидкам они уступают: мочегонных свойств у них больше, чем прославляющих. Некоторые плохим запахом и отвратительным вкусом даже напоминают морской лук. Меньшие и снаружи шероховатые в большей степени мочегонны и пахнут лучше лука, однако они менее питательны, — отчасти из-за [d] размеров, отчасти по природе своей. Шейки трубачей вкуснее, но содержат меньше питательных веществ, чем мидии, сердцевидки и гребешки; для людей со слабым желудком, у которых пища медленно проходит в кишечник, они полезны, хотя желудочный сок очень медленно их переваривает. Продукты же, которые всеми считаются легко усваиваемыми, напротив, вредны слабому желудку, ибо они перевариваются очень быстро [e] из-за мягкости и хорошей растворимости. Поэтому и мак трубачей,[58] не очень подходящий для нормальных желудков, хорош для слабого кишечника. Мак багрянок питательнее и приятнее, однако они все-таки более напоминают вкусом морской лук; это, впрочем, свойственно всем ракушкам. Их особенностью, присущей и черенкам, является то, что они делают жирной похлебку, в которой варятся. Шейки багрянок, даже отваренные безо всяких приправ, хорошо действуют на желудок». Посидипп упоминает их в «Локрянках» следующим образом [Коск.III.339]:

И час настал:
Угрей, лангустов, конхов свежепойманных.
Морских ежей и мака, мидий, шеек, пинн.

35. Если морские желуди достаточно велики, то они хорошо перевариваются и вкусны. «Морские ушки» же, — они водятся и около острова Фарос, лежащего напротив Александрии, — питательнее всех упомянутых моллюсков, но тяжелы для желудка. Антигон Каристийский пишет в (88) «Лексиконе», что эолийцы называют их «ушками Афродиты». Камнеточец (φωλάς) высокопитателен, но отдает тухлятиной. Похожи на них асцидии, они даже еще более питательны. Встречаются также так называемые «дикие» устрицы; они имеют тухлый запах и неприятны на вкус.
Аристотель пишет в сочинении «О животных»: «К панцирным [b] моллюскам относятся пинна, устрица, мидия, гребешок, черенок, конх, блюдечко, асцидия, желудь. К передвигающимся относятся трубач, багрянка, сладкая багрянка, еж, витая улитка. Шероховатая раковина гребешка пересечена бороздками, у асцидии же она гладкая и без бороздок; у пинны маленький рот, тогда как у устрицы он велик, раковина у нее двустворчатая и шероховатая; у блюдечка она одностворчатая и гладкая; у мидии раковина состоит из двух сросшихся частей; у черенка и желудя она цельная; [c] раковина конха бывает и такая и такая». Внутренности пинны Эпэнет называет в «Кулинарном искусстве» «маком».
Аристотель же пишет а пятой книге «[Истории] животных» [V.544a]: «Багрянки размножаются в весеннее время, также и трубачи, когда кончается зима. И вообще у панцирных моллюсков, кроме съедобных [морских] ежей, так называемые яйца обнаруживаются весной и осенью. Хотя яйца у этих последних бывают лучшими в указанные времена года, однако они, [хотя и худшего качества], встречаются у них и во все [сезоны], преимущественно же в полнолуния и пригретые [солнцем] дни. Не так [обстоит дело у морских ежей] Пиррейского залива:[59] те лучше [всего для еды] зимой. Хотя они [в это время] и невелики, однако полны яиц. [d] По-видимому, и все улитки размножаются в тот же самый [весенне-летний] сезон».
36. Продолжая, философ снова пишет [о них] [546b]: «Багрянки, собравшись весной в одно место, производят так называемые соты: это нечто подобное медовым сотам, только не гладкое, а как бы сколоченное из множества оболочек белого гороха. Ни одно из этих образований не имеет отрытого прохода, и не из них возникают багрянки, а и они, и прочие [e] панцирные зарождаются из ила и вместе с тем из гнили. Соты же представляют собой как бы очищение и багрянок, и трубачей, потому что и трубачи производят соты. Таким образом, и панцирные, производящие соты, возникают так же, как и прочие панцирные, однако преимущественно тогда, когда уже имеются существа того же рода. Именно они выделяют, начиная производить соты, клейкую слизь, из которой образуется нечто напоминающее шелуху. Всё это расплывается, в землю попадает ихор,[60] и на этом-то месте возникают маленькие багрянки. Ловят [взрослых] багрянок, которые несут их на себе, иногда даже когда у них еще не [f] определилась форма. Если же багрянок захватят прежде, чем они разродились, то иногда они рождают и в плетенках, но не где придется, а собравшись в одно место, как в море; только вследствие тесноты зачатки возникают в виде грозди. Существует несколько видов багрянок: некоторые из них крупные, как [те, что водятся] поблизости от Сигея и Лекта, другие малые, как в Эврипе и около [берегов] Карий. Те, что живут в заливах, велики, шиповаты, и у большинства из них цветок черный, у некоторых же красный и (89) небольшой.[61] Бывают багрянки крупные, весящие целую мину. Те же, что водятся по берегам и у крутых берегов, размером невелики и цветок имеют красный. Далее, в местообитаниях, открытых на север, они по большей части черные, а в [открытых] на юг — красные».
37. Афинянин Аполлодор в сочинении «Комментарии к Софрону», приводя выражение «прожорливей багрянки», поясняет, что это пословица, и пишет, что одни имеют в виду ее красящие способности, ибо к чему бы она ни прикоснулась, она тащит это внутрь себя, а затем откладывает [b] позади себя, уже окрасив в свой цвет; другие, однако, относят это к самому животному. Аристотель же пишет [ИЖ.V.547а]: «Ловят их весной, когда они делают соты; под [знаком] же Пса их не ловят, так как [в это время] они корма не ищут, но скрываются в норах. Цветок они имеют посередине между шеей и маком». [547b]: «И багрянки, и трубачи имеют крышки, устроенные одинаковым образом, также и прочие извитые раковины все имеют их от рождения. Питаются они, выдвигая из-под крышки так называемый язык. Величина этого языка у багрянки больше пальца. При помощи его она питается и пробуравливает улиток и раковины своих [c] сородичей. И багрянка, и трубач оба долговечны: багрянка живет около шести лет, и ежегодный прирост заметен по промежуткам между завитками раковины». «Конхи же, сердцевидки, черенки и гребешки образуются в песчаных местах.
38. Пинны растут вертикально в глубине моря; в них обитают стражи,[62] в одних — небольшая креветка, в других — маленький краб. [d] Лишившись их, они скоро погибают». Памфил Александрийский пишет в сочинении «Об именах», что стражи рождаются внутри моллюсков. А Хрисипп Солейский в пятой книге сочинения «О Благе и Наслаждении» пишет: «Пинна и ее страж помогают друг другу и врозь жить не могут. Пинна — это моллюск, а ее страж — маленький краб. И когда пинна, раскрыв створки, замирает в ожидании, пока не приблизится маленькая рыбка, ее страж стоит рядом и укусом сообщает ей о приближении добычи, после этого [e] пинна захлопывает створки. Пойманную таким способом добычу они поедают вместе». Некоторые даже утверждают, что они вместе и зарождаются из одного семени. И опять пишет Аристотель: «Вообще же все раковинные возникают также и самопроизвольно в иле. Смотря по различию ила, [возникают они в форме] различных [видов]. В местах грязевых [возникают] устрицы, в песчаных — конхи и упомянутые выше [виды], в расщелинах скал — асцидии, морские желуди и [виды], обитающие на поверхности, как, например, блюдечки и нереиты».
39. «Таким же образом возникают и те из панцирных, которые не имеют раковины, например, морская крапива и губки — в расщелинах скал. [f] Существует два вида морской крапивы (актиний): один, живущий в углублениях, не отделяется от скал; другой, [живущий] на местах гладких и ровных, отделяется и [способен] переходить на другое место» [ИЖ.V.548а]. Эвполид называет в «Автолике» [Kock.I.272] морскую крапиву (κνίδη) (90) акалефой (α̉καλήφη) [Kock.I.272], также и Аристофан в «Финикиянках» [Kock.I.534; cp.62d]:

А всех прежде
Выросли стрелки лаванды
Со скалистой крапивой.

Также и в «Осах» [884]. Ферекрат в «Перебежчиках» [Kock.I.152]:

Равное время носить венок из крапивы.

Сифнийский врач Дифил пишет: «Крапива благотворна для кишечника, мочегонна и нетяжела для желудка; у собирающих ее она вызывает зуд, если они предварительно не намажут руки маслом». Она действительно жалит рвущих ее; за это и получила теперь называние «акалефа» (α̉καλήφη), что после незначительного изменения слова означает [b] «недоброе прикосновение» (α̉κάλη α̉φή). (Возможно, оттуда же название и крапивы-растения.) «Недоброе» — это эвфемистическая замена, она ведь не только неласкова или не «добра», но даже колюча и неприятна для прикасающихся к ней. Морскую крапиву упоминает в «Амфиарае» Филиппид [Kock.III.302]:

Передо мною устриц и крапив морских
Он выставлял, моллюсков ставил блюдечек.

В «Лисистрате» это слово обыгрывает Аристофан [549]: «О, самая мужественная из бабушек (τηθω̃ν) и злых, как крапива, матерей (μητριδίων)», поскольку τηθών может означать не только «бабушек», но и «асцидии», а для смеха к этому добавляются еще и «матери»[63] (μήτηρ).
40. Пишет Дифил и о других панцирных моллюсках: «Сердцевидки [c] малых размеров с шероховатыми раковинами имеют нежное мясо и называются устрицами; они благотворны для желудка и легко перевариваются. Гладкие же, называемые царскими (некоторые даже называют их исполинскими (πελώριαι, венерки) [cp.92f], питательны, но плохо перевариваются; они вкусны и полезны для желудка, особенно самые большие из них. Теллины в больших количествах водятся возле Каноба, в особенности они изобилуют во время нильских разливов. Те из них, что называются [d] царскими, мягче и легче, они питательны и быстро проходят кишечник; однако речные теллины слаще. Питательные качества мидий весьма средние, они мочегонны и тоже быстро проходят кишечник. Лучше всех эфесские, особенно пойманные осенью. Мюиски меньше мидий, но слаще них и вкуснее, а также очень питательны. Так называемые черенки, которых зовут еще и дудками, и тростинками, и ноготками, содержат много невкусной жидкости, кроме того, они клейки. Самцы черенков имеют разноцветные, покрытые бороздками раковины, они полезны страдающим камнями [e] и другими нарушениями мочеиспускания. Самки черенков одноцветны и гораздо слаще. Их едят и вареными, и жареными, но лучше всего те, которых пекли на углях, пока их створки не раскрылись».
Как свидетельствует Фений Эресийский в сочинении «Убийства тиранов из мести», собирателей черенков называли «череночниками». Он пишет: «Филоксен пришел к тиранической власти из демагогов. За то что начинал он с ловли рыбы и собирания черенков, его прозвали череночником, однако, собрав некоторый капитал и занявшись торговлей, он [f] добился немалого влияния».
«Из гребешков более нежное мясо имеют белые, они не пахнут и благотворны для кишечника. Из черных и рыжих гребешков очень вкусны и мясисты крупные экземпляры. Вообще же они все очень полезны, легко перевариваются и благотворны для кишечника, если есть их, приправляя перцем и тмином». Упоминает их и Архипп в «Рыбах» [Kock.I.683; ср.86с]:

С ежами и с иглами, блюдечками, эсхарами и гребешками.

«Морские желуди, называемые так из-за сходства с плодами дуба, (91) различаются в зависимости от местообитания. Египетские, например, сладки, мягки, вкусны, питательны, содержат много сока, обладают мочегонным действием, благотворны для кишечника; остальные желуди слишком соленые. Морские ушки же плохо перевариваются, в жареном виде питательны. Камнеточец (φωλάς [ср.88а]), вкусен, но плохо пахнет и малосочен.
41. [Морские] ежи имеют нежное мясо, они сочны, сильно пахнут, сытны и легко перевариваются. Если их есть вместе со смесью меда и уксуса, а также сельдереем и мятой, то они полезны для желудка, сладки и сочны. Наиболее приятны и жирны ежи красного и яблочного цветов, также и те, мясо которых выделяет молочко, если его поскрести. Те же, что водятся [b] поблизости от Кефаллении, а также в Икарийском и Адриатическом морях … [лакуна] … некоторые их них горьковаты, живущие же на сицилийских утесах вызывают расстройство желудка».
Аристотель же пишет [ИЖ.IV.530а], что существует много родов морских ежей: один из них съедобен — тот, в котором есть «яйца», два же других называются спатанги и брисы. Спатангов упоминают и Софрон, и Аристофан в «Грузовых ладьях» [Kock.I.497]:

Спатанги же меня[64]
[с] На части рубят, жрут и гложут косточки.

Говорит о ежах в «Свадьбе Гебы» и Эпихарм:

Прибыли ежи и крабы, лишь они по влаге плавать
Не умеют, но отважно путешествуют пешком.

Деметрий из Скепсиса рассказывает в двадцать шестой книге «Троянского строя», как один наконец был приглашен на пир, где на стол были выставлены морские ежи; он взял одного из них, но не умел обращаться с этим кушаньем, а посмотреть, как это делают сотрапезники, не догадался. [d] Он схватил его зубами и принялся грызть вместе со скорлупой. Без толку провозившись и не понимая, почему еда такая жесткая и неподатливая, он воскликнул: «Негодная жрачка! Я не какой-нибудь слабак, чтобы бросить, но уж в другой раз ни за что с тобою не стану возиться».
Эти ежи, как сухопутные, так и морские, огораживают себя от нападающих частоколом колючек, превращаясь в собственных телохранителей: это подтверждает Ион Хиосский в «Финикийце» или «Кенее» следующим образом [TGF2.739]:

У сухопутных тварей я приветствую
Повадки льва, а не ежа презренного:
[e] Еж чуть заметит сильного противника,
Тотчас свернется в шар, торчащий иглами,
И ляжет, недоступный для зубов и лап.

42. «Одни из моллюсков-блюдечек, — продолжает Дифил, — малы, другие достигают размеров устриц. Они жестки, малосочны, однако запах у них совсем не едкий. Они очень вкусны и легко усваиваются; в вареном виде они также довольно вкусны. Пинны обладают мочегонным действием и питательны, но плохо перевариваются и усваиваются. Сходны с ними и трубачи, шейки которых очень полезны, несмотря на то что долго перевариваются; поэтому они хороши для больных со слабым желудком, хотя плохо проходят через кишечник и не весьма питательны. Их так называемые «маковки» у основания мягки и хорошо усваиваются. Поэтому они [f] полезны больным, страдающим слабостью кишечника. Багрянки занимают промежуточное положение между пиннами и трубачами: шейки их сочные и вкусные, остальное мясо имеет солоновато-сладкий привкус и легко усваивается; оно хорошо в качестве приправы. Устрицы зарождаются (92) в реках, бухтах и в открытом море. Наилучшими являются морские, если рядом находится река или бухта, — тогда они урождаются сочными, крупными и сладкими. Те же, что выросли на побережье или у скал, не имея доступа к илистой или свежей воде, — мелки, жестки и раздражают язык. Лучше всего они весной или в начале лета — набухшие, пахнущие морем, со сладковатым привкусом, они полезны и легко перевариваются. Сваренные с мальвой или со щавелем[65] или с рыбой, даже и сами по себе, они питательны и благотворны для кишечника».
43. Мнесифей Афинский пишет в сочинении «О пище»: «Мясо устриц, конхов, мидий и им подобных плохо переваривается из-за содержащейся в нем соленой жидкости, поэтому, если их съесть сырыми, своей соленостью они угнетают кишечник. Во время же варки они испускают в воду, в которой варятся, или всю свою соль или ее избыток, и в результате их [c] отвар вызывает спазмы кишечника, а вареное их мясо, лишенное соков, скрипит на зубах. Если же их умело поджарить, то жар уничтожает все эти их недостатки. Поэтому они не так трудно перевариваются, как сырые: ведь жидкости, от которых кишечник вяло работает, испаряются. И вообще все панцирные моллюски представляют собой пищу водянистую и трудно перевариваемую, но в то же время не мочегонную. Актинии же и икра морских ежей, будучи пищей водянистой и незначительной по сухому остатку, расслабляют кишечник и способствуют выделению больших количеств мочи».
44. Никандр Колофонский дает в «Георгиках» следующее перечисление моллюсков:

Все моллюски, которых питает пучина морская:
[d] Мидии и нереиты, затем трубачи и венерки,
Скользкие дети самой Галосидны,[66] укромные норы
Пинны.

Также Архестрат пишет в «Гастрономии»:

Энос мидий больших приносит, Абидос — устриц,
Парий — цикаду морскую,[67] несет гребешки Митилена,
Также Амбракия нам несет очень много громадных
…………………………
Конхов же в узком проливе Мессенском возьмешь исполинских,
Или в Эфесе, а устриц отменно добротных и гладких [см.87b]
Даст Калхедон. А всех трубачей[68] — и людей, и моллюсков —
[e] Пусть грозный Зевс истребит, пощадив одного человека, —
Это мой друг, он живет на богатом лозой виноградной
Лесбосе, имя ему Агафон.

Также Филиллий, или иной автор «Городов» [Kock.I.785; ср.86а, 104f]:

Черенков, сердцевидок, и мидий, и пинн,
гребешков из Мефимны и блюдца.

Слово «устрица» встречается у ранних авторов только в форме ‘όστρεια. Кратин в «Архилохах» [Kock.I.14]:

Она подобна пинне или устрице.

И Эпихарм в «Свадьбе Гебы» [cp.85d]: [f]

Устрица захлопнувшаяся.

Платон в «Федре» [250с] пишет ‘όστρεον подобно ‘όρνεον: «связанный на манер улитки». И в «Тимее» [92b]: «устриц (ο̉στρέων) и вообще всех водяных животных». В десятой же книге «Государства» [611d] он пишет ‘όστρεια: «оброс ракушками (‘όστρεια) и водорослями».
Венерки-пелориды получили свое название от слова πελώριον «исполин»; они действительно больше сердцевидок и достигают необычайных размеров. Аристотель пишет, что они водятся в песчаных (93) местах. Сердцевидок (χήμη) упоминает в «Посещениях» Ион Хиосский [FHG.II.47]. Возможно, эти ракушки получили свое имя от слова κεχηνέναι (зевнуть).
45. Об индийских устрицах вот что пишет Феофраст в книге «О камнях» (будет кстати вспомнить о них по поводу жемчуга) [36]: «Жемчуг — один из самых удивительных камней;[69] он блестящ по природе, и из него [b] делают драгоценные ожерелья. Образуется он в некоторых раковинах, подобных пиннам, только поменьше. Величиной он с довольно большой рыбий глаз». А вот что пишет Андросфен в своем «Плавании вокруг Индии»: «И витые раковины, и мелкие двустворчатые, и прочие разнообразны по виду и непохожи на те, что встречаются у нас. Водятся там и багрянки, и множество других моллюсков. Но есть среди них один особенный, местные жители называют его бербери. Из него получают камень жемчуг, который высоко ценится по всей Азии и продается в Персии и в верхней Азии на вес золота. Раковина этого моллюска с виду напоминает [c] гребешок, но ее гладкие, плотные створки лишены бороздок; кроме того, у нее не два ушка, как у гребешка, а только одно. Камень образуется в мякоти моллюска, как затвердения в свином мясе. Одни жемчужины — золотистые, так что даже нелегко отличить их, когда они лежат рядом с золотом, другие похожи на серебро, третьи — совсем белые, как рыбий глаз». Харет из Митилены говорит в седьмой книге [d] «Истории Александра»: «В Индийском море, а также в Армении, Персии, Сузиане и Вавилонии ловят моллюска с крупной продолговатой раковиной, внутри которой много душистого белого мяса. Из этой мякоти извлекают белые косточки, называемые жемчужинами. Они идут на изготовление ожерелий и браслетов для рук и ног: у персов, мидян и прочих азиатов такие украшения ценятся дороже золотых».
46. Исидор из Харакса в своем «Описании Парфии» говорит, что в [e] Персидском море есть остров, возле которого находят очень много жемчуга. Поэтому вокруг острова сделали мостки из тростника, и люди ныряют с них на глубину двадцати саженей за двустворчатыми раковинами. Говорят, что в пору гроз, когда непрерывно гремит гром и идут проливные дожди, у моллюсков-пинн чаще всего начинается беременность, больше всего рождается жемчужин, и к тому же самых крупных. Зимою пинны обычно [f] забиваются в норы на большой глубине; летом по ночам они раскрываются и плавают свободно, а днем закрываются. Моллюски, которые прирастают к скалам и утесам, пускают корни и, оставаясь на одном месте, рождают жемчуг. Пищу и остальные средства к существованию они при этом получают через ту часть своего тела, которая непосредственно прилегает к мягким тканям: она сращена с устьем раковины и продолжается щупальцами, которые ловят добычу, подобно маленькому крабу-стражу [cp.89d]. Мягкая ткань простирается отсюда, подобно корню, к середине раковины; там-то, однажды зародившись в самом толстом месте ракушки, и вырастает жемчужина, получая питание всё время, пока моллюск прикреплен к скале. Когда же, постепенно разрастаясь под жемчужиной, мягкие ткани отделяют ее от раковины (94) и обволакивают со всех сторон, то жемчужина лишается питания и от этого становится гладкой, блестящей и чистой. Глубоководные пинны производят самый блестящий, крупный и чистый жемчуг, а те, что над водой и под солнечными лучами, рождают жемчужины поменьше и цветом похуже. Ловцы жемчуга не без риска просовывают руку в открытую раковину, так как она тотчас же захлопывается и часто отрезает им пальцы: некоторые даже сразу умирают. [b] А те охотники, которым удается подсунуть руку сбоку, легко отделяют раковину от скалы.
О смарагдах упоминает Менандр в пьесе «Дитя» [Kock.III.108]:

Марагд и сердолик должны здесь были быть.

Это слово нужно произносить без начального «с», потому что оно происходит от глагола μαρμαίρειν «сверкать».

[О требухе]

47. После этого нас обнесли подносами, на которых было навалено множество вареного мяса ,[70] — ног, голов, ушей, челюстей, кишок, требухи, языков, — как в александрийских лавочках под вывеской «Мясо вареное».
«Слово «требуха», Ульпиан, есть у Посидиппа в комедии «Дитя»! [Kock.III.341]. И опять наша компания стала дознаваться, что из выставленного было упомянуто у поэтов. Кто-то сказал: «О требухе упоминает Аристофан в комедии «Всадники» [300]:

Скажу: «торгует требухой беспошлинной!» —

и далее [160]:

[d] Что ты смеешься? Не даешь промыть кишки
И с требухою торговать колбасами! —

и еще [356]:

А я нажрусь свиных кишок, заем их требухою,
Отваром этим же запью, рук даже мыть не стану,
Говорунов перекричу и Никию дам трепку; —

и еще [1178]:

А «Дочь могучего» тебе дарует
Вареного из супа мяса, также
И требухи: кишки, рубец, желудок.

[e] Челюсть упоминается в «Богатствах» Кратина [Kock.I.63]:

За бычью челюсть бьющийся.

И у Софокла в «Амике» [TGF2. 154]:

Он размягчает челюсти.

Платон в «Тимее» пишет [75d]: «…соединив с ними края челюстных костей под лицом». И Ксенофонт в «Искусстве верховой езды» [1.8]: «маленькую [f] аккуратную челюсть». Некоторые произносят это слово (σιαγών) через ипсилон (συαγών) по аналогии со словом «свинья» (υ̉ός).
О колбасах упоминает Эпихарм, называя их ο̉ρύαι, этим словом он даже озаглавил одну из своих пьес. Аристофан в «Облаках» [455]:

Пусть меня изотрут в колбасу
И на ужин дадут мудролюбцам.

Кратин во «Фляжке» [Kock.I.72]:

Кусочек колбасы — он очень тоненький.

Также Эвполид в «Козах» [Kock.I.264]. Также Алексид в «Левкадянке» или (95) «Беглых рабах» [Kock.II.344]:

Колбасочки кусочек прибыл и мясцо,
Нарубленное мелко.

Антифан в «Свадьбах» [Коск.II.40]:

Вырезая середину колбасы.

48. Ноги, уши и рыла упомянуты Алексидом в «Кратейе», или «Торговке снадобьями»; однако эту цитату я приведу немного позднее [107b], так как в ней есть много и других слов, интересных для обсуждения. Феофил в «Панкратиасте» [Kock.II.475; ср.417b]:

[b] — Вареных кушаний
Почти три мины.
— Дальше говори.
— Свиных
Ноги четыре, рыльце, окорок.
— Геракл!
— Да три ноги воловьих.

Анаксилай в «Поварах» [Коск.II.269]:

— Стихов Эсхила мне вкуснее кажется
Рыбешечки нажарить.
— Что? Рыбешечки?
Как за больными, хочешь ты ухаживать
За сотрапезниками? Лучше выварить
Им потроха, да рыло, да конечности.

Анаксилай в «Кирке» [Коск.II.267]:

И с рылом, мой Кинесий, со свиным.
Вот ужас был!

А также в «Калипсо» [Kock.II.266]:

[с] И понял я, что с рылом я свиным хожу.

Ушки же упомянуты Анаксандридом в «Сатириасе» [Коск.II.155]. Аксионик пишет в «Халкидянине» [Kock.II.415]:

Пока похлебку стряпаю, горячими
Держу я рыб — объедки сгреб вчерашние,
Смочил вином, добавил потрохов туда,
Подсыпал соли и приправил сильфием;[71]
Потом рублю кусочки требушиные
И колбасу, вымачиваю в уксусе
Свиное рыло; всеми будет признано:
Похлебка лучше вышла, чем вчерашнее
Застолье свадебное.

Аристофан в «Предварительном состязании» [Коск.I.510]:

[d] Я с потрохами съел своих детенышей —
На жареные рыльца как смотреть теперь?

Ферекрат в «Безумцах» [Kock.I.173]:

Свиное рыло это просто-напросто!

Так называется и местность Ринх [т. е. рыло] в Этолии в окрестностях Страта, о чем говорит Полибий в шестой книге своих историй [VI.59]. И Стесихор пишет в «Охотниках на вепря»:[72]

Скрыть кончик рыла под землей.

А что слово «рыло» (ρ̉ύγχος) относится собственно только к свиньям, уже было сказано ранее. [e] Однако оно может прилагаться и к другим животным и даже, как это делает во втором издании своего «Амфитриона» Архипп, в шутку относиться и к человеческому лицу [Kock.I.679]:

Хоть было у него
Такое рыло вытянутое.

И Арарот в «Аониде» [Kock.II.215]:

Ведь божество к нам рылом обращается.

49. Свиные конечности упоминает Аристофан в «Эолосиконе» [Kock.I.393; ср.: Аристофан. «Лягушки».558]:

Такие уж я нежные
[f] Сварил тебе четыре оконечности.

И в «Геритадах» [Kock.I.430]:

Крабы, хлеб, конечности.

Антифан в «Коринфянке» [Kock.II.61]:

— Как? Афродиту чтить свиной конечностью?
— Забыл, хозяин, что богиня Кипрская
Так любит всех свиней на этом острове,
Что и навозом у нее питаются
Не свиньи, а быки.

От том, что Афродите действительно приносится в жертву свинья, (96) свидетельствует в «Исторических записках» Каллимах или Зенодот: «Аргосцы жертвуют Афродите свинью, и даже сам праздник называется Свиным (‛Υστήρια)».
Ферекрат в «Рудокопах» [Kock.I.175; ср.269а]:

Нежнейшие на блюдах подле цельные
Окорока лежали, оконечности
Проваренные дважды.

Алексид в «Игроках в кости» [Kock.II.339]:

Позавтракали мы свиной конечностью.

И в «Ночной страже», или «Поденщиках» [Kock.II.363]:

Ведь мясо не прожарено, испорчены
Обрезки мяса, угорь выварен,
[b] Свиные не готовы оконечности.

О вареных ножках упоминает Ферекрат в «Учителе рабов» [Kock.I.157]:

— Скажите, что же на обед готовите для нас вы.
— Итак: есть засоленный угорь для вас,
Кальмар, немного ягненка, кусок
Колбаски, вареная ножка, ребро,
Печенка, птицы, сырок в меду,
Говядины порция.

Антифан в «Парасите» [Kock.II.87]:

— Копченая
Нога свиная.
— Завтрак замечательный,
Клянусь богиней Гестией.
— И плавленый
Шипящий сыр.

[c] Экфантид в «Сатирах» [Kock.I.9]:

Поскольку должен был купить и ноги съесть вареные.

Язык упоминается в следующих стихах из «Любителей жареного» Аристофана [Kock.I.522; cp.110f]:

Довольно анчоусов!
Устал я от жирного!
Несите печень перепела,
Загривок от козленочка,
Да язычок, да легкое,
Брюшину, селезеночку,
Подсвинка осеннего выводка
С горячим пирогом!»

50. После стольких речей об этих предметах, не преминули внести [d] свой вклад и присутствовавшие врачи. Дионисокл, например, сказал: «Мнесифей Афинский пишет в трактате «О пище» следующее: «Голова и ноги свиньи содержат мало питательных веществ и жира»». А Леонид процитировал Демона, который пишет в четвертой книге «Истории Аттики» [FHG.I.378]: «Тогдашний царь афинян Афидант был убит своим незаконнорожденным младшим братом Фимэтием, который и воцарился после него. Во время его правления мессенец Меланф, изгнанный из своего отечества, вопросил Пифию, где ему надо поселиться. Ему был дан ответ: [e] там, где, принимая его в качестве почетного гостя, за пиром ему подадут голову и ноги. Это и случилось с ним в Элевсине, когда, справляя какой-то местный праздник, жрицы израсходовали всё мясо, кроме голов и ног, и послали их Меланфу».

[Современные педанты]

51. Тут подали свиную матку, родоначальницу и подлинную мать сыновей Гиппократа,[73] которых, я знаю, не раз высмеивали в комедиях за их [f] свинство. Взглянув на нее, Ульпиан сказал: «Ну, друзья, у кого мы встречаем слово «матка»? Мы уже вдоволь поели, пора нам и побеседовать. А киникам, которые нажрались до отвала (κεχορτασμάνοι), я посоветую молчать. Пусть, если хотят, грызут челюсти и головы и всякие кости: ведь никто не запретит им лакомиться, словно собакам, всеми этими отбросами. Впрямь, они собаки, и прозвищем своим гордятся.

Закон велит бросать объедки псам, —

сказал Еврипид в «Критянках» [TGF2. 504]. Так вот и киники хотят есть и (97) пить всё без разбора, и им нет дела до того, что сказал божественный Платон в «Протагоре» [347с]: «Разговаривать о поэзии — всё равно что пировать у дурных и пошлых людей. Из-за своей необразованности они не могут за столом общаться друг с другом своим голосом и своими словами; поэтому они так ценят флейтисток, и нанимают за большие деньги чужой голос — голос флейт, — и при его помощи общаются между собою. А где [b] собираются добрые и образованные сотрапезники, там не видно ни флейтисток, ни танцовщиц, ни арфисток: сами гости способны поддерживать беседу без всего этого вздора и пустяков, по очереди говоря и слушая друг друга; они сохраняют благопристойность, даже если выпьют очень много вина». Вот и с вами так же, Кинульк: когда вы выпьете, или, вернее напьетесь, то, наподобие флейтисток и танцовщиц, мешаете остальным получать удовольствие от беседы. И живете вы, говоря словами того же Платона, сказанными им в «Филебе» [21с], не по-человечески, а словно [c] какой-нибудь моллюск или иная морская тварь, у которой дух спрятан в твердой раковине».
52. А Кинульк отвечал в сердцах: «Ах ты обжора и чревоугодник! Ничего-то ты не умеешь: ни говорить связно, ни вспомнить что-нибудь из истории, ни ввернуть красивое слово, — и всё время только [d] допытываешься: «Встречается это слово где-нибудь или не встречается? Сказано уже каким-нибудь автором или не сказано?» Ты прямо ногтем скребешь каждое слово собеседника и цепляешься за каждую колючку, словно продираешься

через чертополох и грубые сорные травы[74]

и никогда не собираешь красивых цветов. Не ты ли утверждал, будто «эпиномида»[75] — это то, что римляне называют strena и, по отеческому обычаю, дарят друзьям? Если в этом объяснении ты рвешься вслед Платону, то мы хотим знать… [текст испорчен]… Если же ты нашел это слово, употребленное в таком смысле у другого автора, то открой нам, у кого? Я, например, знаю, что «эпиномидой» называется еще и часть триеры, как установил в своем трактате «О триерах» Аполлоний. И не ты ли сказал о [e] новом плаще-феноле, — да, да, милейший, он называется «фенол», а не «фенола», — который тебе еще ни разу не пригодился: «Дай мне, раб мой Левк, этот непригодный плащ?» А однажды, направляясь в баню, разве не ответил ты на вопрос: — Куда ты? — Спешу смыться. — И в тот же день воры, промышляющие чужой одеждой, украли у тебя прекрасный канусийский плащ, так что вся баня хохотала, когда ты искал свой «непригодный фенол».[76] В другой раз, милые друзья (вам-то нужно знать правду!), он [f] ударился о камень и разбил голень. Когда же, вылечившись, он вновь вышел и его спросили: — Что у тебя на ноге, Улышан? — он ответил: — Фонарь! — А я (я был тогда с ним) не мог удержаться от смеха, и потом, когда один мой приятель-врач смазывал мне под глазами густой мазью, на вопрос: — Что с тобой? — я ответил: — Споткнулся!»
(98) 53. Есть и другой ревнитель подобной мудрости, Помпейян Филадельф. Будучи человеком небезыскусным, этот ловец словес кричит рабу: «Стромбихид! Принеси мне в гимнасий невыносимые сандалии и непригодную мантию, потому что, подвязав бороду, обращусь я к приятелям; ибо зрим уже мне Ларих. Принеси мне и кувшинчик оливкового масла, дабы нам с ним сперва натиратися, а засим омыватися».[77] Тот же мудрец, [b] встретившись в феврале с приятелем, которого давно не видел, — а месяц этот, как пишет мавританский царь Юба [FHG.III.470], называется так по избываемым страхам перед покойниками, поэтому в самые холода несколько дней подряд чтут усопших возлияниями, — так вот, этот умник ответил своему приятелю: «Я несколько дней не показывался из-за жары».[78] Когда же в Афинах справляли Панафинеи, праздник, во время которого суды закрыты, он сказал: «Сегодня неправый день рождения неложной[79] Афины». А однажды он назвал бесполезным (‘άχρηστον) одного нашего товарища, ходившего в Дельфы за прорицанием оракула (χρησμός) и возвратившегося ни с чем. Выступая с парадной речью и разливаясь в похвалах стольному граду, он выдал: «Неосновательное[80] (α̉νυπόστατος) [c] владычество римлян восхищает нас».
54. Вот каковы, друзья, эти ульпиановы мудрецы, готовые назвать печным сосудом (ι̉πνολέβητα) и римский miliarium, служащий для нагревания воды [в банях]. Эти изобретатели множества новых словечек на много парасангов оставили позади сицилийца Дионисия, который деву [d] называл «менандром», потому что она ждет мужа (μένει τὸν ‘άνδρα), столп — «менекратом», потому что он стойко и твердо держится (μένει καὶ κρατει̃), копье — противобросом[81] (βαλάντιον), потому что его бросают против кого-нибудь (ε̉ναντίον βάλλεται), а мышиные ходы — «мистериями», потому что они оберегают мышей (τοὺς μυ̃ς τηρει̃). Афаний рассказывает в первой книге «Сицилийских историй» [FHG.II.82], что этот самый Дионисий даже быка называл «гаротаном» (землерезом), а свинью — иакхом.[82] Таков же был и Алексарх, брат македонского царя Кассандра, [e] основавший Уранополь: Гераклид Лемб пишет о нем в тридцать седьмой книге «Истории» так [FHG.III.169]: «Основав Уранополь, Алексарх принялся насаждать в нем особую речь, называя петуха с-утра-криком, цирюльника людостригом, драхму серебрянкой, хойник[83] кормильцем дня, глашатая выгонялой. Однажды он послал правителям, назначенным Кассандром, письмо следующего содержания:

«Алексарх передовым Сородного [желает] хорошеть! Считая мне известным о солнцебаранах, властвующих оставленными делами держателей, назначенных роком [f] подземелъным богам, натеревших маслом себя и горних стражей».

Что значит это послание, думаю, даже Пифия не отгадает! Это же утверждает Антифанов «Клеофан»[84] [Kock.II.58]: «И это властвование? Что сказать, клянусь Зевсом, о достойном человеке, который идет за ликейскими софистами, тощими, голодными, негодными, бормочущими, что если вещь возникает, то ее нет, потому что то, что возникает, еще не возникло; а если оно (99) было, то оно не возникает, потому что чего нет, то не есть; а что не возникает, то не может быть, пока не возникло, так как оно не возникло из того, что есть; но если оно не возникло из того, что есть, то как оно могло возникнуть из того, чего нет? Это невозможно. Но если оно из чего-то возникло, то не может быть, чтобы из того, что есть, возникает то, чего нет, потому что ничто не может стать тем, чего нет. Что это значит — самому [b] Аполлону не понять».
55. Я знаю также, что поэт Симонид называл Зевса аристархом (вождем наилучшим), Эсхил же называл Аида агесилаем (водителем народа), а Никандр Колофонский животное аспида — иохейром (метателем стрел). Подобным же образом и удивительнейший Платон в диалоге «Политик», рассуждая о животных, передвигающихся на суше и в воздухе, упоминает «сухоядение» и «водопастьбу» и «воздуховыпас» сухопутных, плавающих [с] и летающих животных, как бы предостерегая этим любителей изобретать новые словечки; дословно же он пишет следующее [261е]: «Если ты не будешь особенно заботиться о словах, то к старости станешь богаче мнениями». Известно мне также, что оратор Герод Аттик называл колесными путами деревянный брус, прижимавшийся к колесам, когда дорога шла под гору, хотя Симарист в сочинении «Синонимы» назвал этот брус наколесником (ε̉ποχέα). И поэт Софокл в следующем стихе из какой-то пьесы [d] назвал стражника засовом страха:

Мужайся, я ведь крепкий страха этого
Тебе засов.

В другом месте он называет якорь держалом (ι̉οχάδα) за то, что тот держит корабль:

Держало корабля
Матросы размотали.

Оратор Демад называл Эгину «бельмом Пирея», Самос «осколком Города (Афин)», юношество «весной народа», стены «платьем города», а глашатая «общественным петухом афинян». Этот же ловец слов даже женщину, [e] имевшую задержку месячных, называл «нечистой». И как тебе, Ульпиан, только пришло в голову сказать «нажравшиеся» (κεχορτασμένοι) [cp.96f], когда отлично можно было взять глагол «насытиться» (κορεσθήναι)?»
56. Весело рассмеявшись его словам, Ульпиан ответил: «Полно тебе тявкать, дружище, и не очень-то свирепей: эти песьи дни[85] — еще не повод, чтобы набрасываться на нас с собачьей яростью. Скорее тебе надо [f] ласкаться к пирующим и вилять хвостом, иначе день нашего пира превратится в аргосский праздник «Псоубийства». А «нажраться», любезнейший, сказано в следующем стихе из «Одиссеев» Кратина [Kock.I.57]:

День провели в наслажденьях они, обжираяся белым
Млеком.

И Менандр в «Трофонии» [Коск.III.133] говорит «обожравшийся». Аристофан же пишет в «Геритадах» [Kock.I.429]:

Монодиями пусть хоть обожрется он.

И Софокл в «Тиро»:

…их всевозможными обжорствами (παγχόρτοισιν)
Мы угощали до отвала.

(100) Эвбул в «Долоне» [Kock.II. 175]:

Я так нажрался, так раздулся спереди,
Что еле в силах подвязать сандалии.

Софил в «Филархе» [Kock.II.446]:

Здесь знатное застолье ожидается,
Уже я вижу, что нажрусь я досыта,
Уже как в масле сыр катаюсь.

Амфид в «Небесах» [Kock.II.244]:

Нажрусь я до отвала нынче вечером.

Вот что, Кинульк, могу сказать тебе сейчас; «завтра же иль [b] послезавтра», — так Гесиод называет третий день [«Труды и дни». 410], — угощу тебя до отвала плетьми, если ты не разъяснишь мне,.к чему подходит слово «чревобесие» (κοιλιοδαίμων)». И когда тот замялся с ответом, Ульпиан сказал: «Прекрасно, тогда я сам скажу тебе: Эвполид называет так льстецов в своей одноименной комедии [Kock.I.306; ср.97с]. Цитату же ты услышишь не раньше, чем отведаешь моих плетей».

[О свиной матке]

57. Развеселив всех своим остроумием, Ульпиан продолжил: «Мало того, я представлю вам и речь о свиной матке . Алексид в пьесе, [c] озаглавленной «Понтиец», следующим образом высмеивает оратора Каллимедонта, занимавшегося государственными делами во времена Демосфена [Kock.II.368]:

Мы жизнь отдать готовы за отечество,
Каллимедонт-Лангуст же за вареную,
Наверно, матку на тот свет отправится.

Этот Каллимедонт был ведь знаменит и своим гурманством. А вот как упоминает матку Антифан в «Маменькином сынке»[86] [Kock.II. 108]:

[d] Росток у древа в чреве распускается,
Зовется град не «отце-«, — метрополией,
На рынке матки продают сладчайшие,
И друг хиосец Метр народу нашему.

Эвфрон в «Преданной» [Коск.III.322]:

Такую матку мой наставник выделал —
Каллимедонт, жуя, скакал от радости:
С того и прозван был Каллимедонт-Лангуст.

Диоксипп во «Враге содержателей притонов» [Kock.III.358]:

[e] А блюд каких он требует изысканных:
Сычуга, маток, потрохов!

И в «Историографе» [Коск.III.359]:

Через портик пробивался и Амфикл; заметив матки
(Их висело там две штуки), указал на них и крикнул:
«Шли его сюда скорее, коль увидишь».

Эвбул в «Девкалионе» [Kock.II. 173]:

Куриная печенка, тощая
Кишка, рубец бараний, матка.

58. Близкий друг Феофраста самосец Линкей знал рецепт [f] приготовления ее с соком сильфия:[87] на пиру Птолемея, говорит он «гостей обносили маткой в соке сильфия с уксусом». Сок сильфия упоминается также Антифаном в «Несчастном влюбленном»; речь идет о Кирене [Kock.II.46]:

Не поплыву туда, откуда выслали,
Скажу «прощай» всему: упряжкам, сильфию,
Коням и лихорадкам, листьям сильфия,
Горячке, соку сильфия и скакунам.

(101) О вырезанной матке в следующих стихах упоминает Гиппарх, сочинивший «Египетскую Илиаду»:

Пусть веселит мое сердце кастрюля или же матка,
Что плодовита была и вырезана, поросенок,
Пахнущий в печке приятно.

Сопатр в «Ипполите»:

Как превосходна матка вырезанная,
Прекраснощекая, что в белом соусе
Отварена была и дивный стан ее
Подобен сыру.

В «Естествоиспытателе»:

[b] Кусок свинины — матки недоваренной,
Внутри которой едкий уксус.

В «Книжных червях»:

Чтоб ты поел кусочек матки сваренной,
Макая в горечь едкой руты.

[Классические пиры. Эпикур]

59. Никто из древних не обносил гостей перед обедом ни матками, ни латуком, ни еще чем-нибудь в этом роде, как принято в наше время. Зато, как свидетельствует кулинарный кудесник Архестрат, по окончании пира[88] поднимали тосты и душились благовониями:

[c] Всенепременно главу украшай на пире венками.
Всеми, какими цветет счастливое лоно земное,
Также ее умащай редчайшими из благовоний,
В мягкой золе очага пускай у тебя непрестанно
Смирна и ладан курятся, подарки благоуханной
Сирии. К выпивке пусть тебе желудок подносят
Или вареную матку свиную, что вся пропиталась
Сильфием, уксусом едким и тмином, а также пернатых
Жареный род благородный, каких время года позволит.
Сиракузян презирай, что только пьют, как лягушки,
Не заедая ничем, и закусывай тем, что назвал я.
[d] Вся же другая еда стала признаком нищенства злого:
Яблоки или горох вареный, сушеные смоквы
Или бобы. Но когда пирог ты плоский увидишь,
В славных Афинах рожденный, прими его непременно:
Если же он у тебя из града другого, то меду
[е] Надо афинского взять, чтобы сделать пирог превосходным.
Так надо жить человеку свободному или под землю,
В Тартара бездны на гибель уйти и зарыться глубоко.

Описывая пир флейтистки Ламии,[89] который она устроила в честь Деметрия Полиоркета, Линкей показывает, что как только гости входили в обеденный зал, им сразу же подавали мясо и всевозможную рыбу. Подобным же образом из его описания застольного порядка на пире царя Антигона, праздновавшего Афродисии, а также пира царя Птолемея видно, что [f] прежде всего подавались рыба и мясо.
60. Все-таки восхищения достоен оставивший нам эти великолепные заповеди Архестрат, предвосхитивший учение мудрого Эпикура о наслаждении! Не уступая в назидательности аскрейскому мудрецу,[90] он предостерегает нас от подражания кому не следует и призывает довериться ему и питаться только согласно его советам, проделывая это ничем не хуже повара из пьесы комедиографа Дамоксена «Сводные братья», который рассуждает следующим образом [Kock.III.349]:

— Воспитанника Эпикура мудрого
(102) Во мне ты видишь! Знай же: у него в дому
В два года и неполных десять месяцев
Четыре нажил для тебя таланта я.
— Но где ж таланты?
— Божеству пожертвовал.
Был повар Эпикур, того не ведая.
И что за повар! Слушай, сиротинушка:
«Источником, вожатым и помощником
Природа служит нам в любом занятии.
Ее мудрей помыслить невозможно нам».
Любое дело пустяки познавшему
[b] Ученье это, и ему всё на руку.
Напротив, распознав невежу-повара,
Который Демокрита не штудировал,
А хуже, сердцем чтенье не принявшего, —
Презри его как пустозвона; если же
Канона Эпикурова не слыхивал, —
Гони с позором, как из школы. Дорогой,
Всё надо знать! В чем, например, различие
[с] Меж двух главкисков, летнего и зимнего?
Какие рыбы осенью полезнее.
Какие — в зимнее солнцестояние?
Подумай! Перемены и движения —
Опаснейшее зло, они ведь качества
Еды меняют. Понял? А когда живут
С календарем согласно, не печалятся.
А многие ль заветам могут следовать?
[d] Нарушишь — будут ветры, будут колики,
Что заставляют нарушать приличия.
Мои же кушанья насытят каждого,
Усваиваются и должным образом
Выводятся. И в результате правильно
По всем сосудам соки разделяются.
Не в соках, учит Демокрит, а в том беда.
Что нарушает их, плодя подагриков.
— Так ты и в медицине разбираешься!
— Как и любой, природы суть изведавший.
[e] Взгляни, ради богов, что за невежество
Царит средь поваров: солянку рыбную
Творят, в одно сводя несовместимое!
Натрут еще кунжута — пусть отведавший
Подряд такие блюда задом пукает!
— Великолепно!
— Ничего хорошего,
Когда мешают частности бессмысленно,
Плетя несоразмерное объятие.
Всё это знать — искусство вдохновенное,
[f] А дымом пахнуть, миски мыть — не главное.
Я в кухню, например, и вовсе не вхожу.
— Но как же так?
— Сижу в дверях, советую.
Другие трудятся, а я диктую им
Примерно так причины и последствия:
«Стаккато слишком остро рубишь, понежней».
— Ты музыкант, не повар.
— «Огоньку прибавь!
Ровнее темп веди! Кастрюля первая
(103) С другими не созвучно пахнет». Понял ты
Мой метод?
— Аполлон!
— Искусство нравится?
Пойми, тарелки наобум не выставлю
Я ни одной, но как из нот гармонию
Творю из них.
— Как так?
— Одни из кушаний
С другими кварту образуют, третьи же
Построят квинту, зазвучат октавою —
Я всё свожу по интервалам, свойственным
Продуктам, и всегда веду секвенцию
К развязке должной. Спрашиваю повара:
«К чему привяжешь? С чем собрался смешивать?
[b] Смотри: здесь диссонанс звучит натянуто».
Так Эпикур умело удовольствия
Жевал прилежно и кормился мудростью.
В чем благо знал он. А вот эти стоики
Всё время благо ищут, каково ж оно,
Не знают, — стало быть, не обладая им,
Другим не могут передать.
— Согласен я.
Дальнейшее оставим: всё понятно мне.

61. И Батон пишет в «Обманщике», изображая отца, который распекает раба-педагога за то, что тот приучал мальчика к неправильному образу жизни [Kock.III.328; ср.279а]:

[с] — Подлец! Забрав мальчишку, ты сгубил его.
И в жизни путь внушил, совсем не свойственный
Его натуре. Вот и пьянки ранние,
Чего за ним доселе не водилося.
— Хозяин, не бранись: умеет мальчик жить.
— И это жизнь?!
— Так утверждают мудрые:
Сам Эпикур сказал, что удовольствие
Есть благо величайшее. Его ж нельзя
[d] Никак поймать иначе — только вольностью:
Сам будешь счастлив и других порадуешь!
— Скажи, ты видел пьяного философа
Хоть одного, всем этим обольщенного?
— Да всех! Они хоть важно лоб наморщивши
Разгуливают, спорят и, подумаешь,
Рассудок ищут, как раба сбежавшего;
А только рыбку перед ними выставишь —
Уж знают за какую взяться «топику»,
И «сущность» так тебе ее разделают.
[e] Что все вокруг дивятся многоумию.

62. Также у Антифана в «Воине», или «Тихоне»,[91] некий персонаж дает следующий совет [Kock.II.98]:

Я говорю: кто в доле человеческой
Добро свое считает в безопасности,
Тот сильно просчитается! как хищники,
Придут налоги, судные взыскания,
[f] Стратегия введет в долги, хорегия
Оденет хор в багрец, хорега — в рубище,
В удавку вгонят траты триерархии,
К пиратам попадешь или к разбойникам,
Или рабы тебя пристукнут сонного —
Ничто не прочно, только то, что в этот день
(104) Ты сам себе добудешь в удовольствие.
И то будь зорок: вдруг опередят тебя
Да всё съедят? А вот когда урвал кусок
И уж его зубами держишь стиснувши, —
То в этом лишь и можно быть уверенным.

То же самое он пишет и в «Гидрии».
[b] 63. Кто же, друзья мои, слыша всё это, не поразится проницательности благородного Хрисиппа, который глубоко проник в самую сердцевину эпикурейского учения о природе и сделал вывод, что в центре его находится «Гастрология» Архестрата? Сей великолепный эпос наиболее прожорливые философы признают своей Феогнидианой.[92] Высмеивая этих господ, Феогнет пишет в «Привидении» или «Сребролюбце» [Коск.III.364]:

Меня уморишь! Доверху наполнился
Стоическими пестрыми словечками:
[с] «Богатство чуждо людям, вроде инея,
Присуща мудрость только, это глыба льда.
Ей завладев, не потеряешь». Горе мне!
Я должен, бедный, жить с глупцом-философом.
Ты буквы левые учил,[93] негоднейший!
Всё книги эти жизнь тебе испортили:
О небесах и землях философствуешь,
Которым дела нет до благоглупостей».

[Снова о морских животных]

64. Ульпиан еще продолжал свою речь, а в залу уже входили [d] слуги, неся нам на круглых подносах лангустов , размерами с оратора Каллимедонта, который сам был прозван Лангустом за то, что обожал это блюдо. Так Алексид, например, подобно другим комедиографам, представляет его любителем рыбы в пьесе «Доркида», или «Причмокивающие женщины» [Kock.II.316]:

Как слышал я, торговцы рыбой приняли
Решение в рядах своих на празднествах
Панафиней Каллимедонта статую
Из бронзы водрузить с лангустом жареным
В деснице. Он их ремесла единственный
[e] Спаситель, все ж другие — наказание.

То, что лангусты были очень любимым блюдом, подтверждается многими отрывками из комедий. Сейчас достаточно будет сослаться на комедию Аристофана «Женщины на празднике Фесмофорий»[94] [Kock.I.473]:

— Кто покупал здесь рыбу? Каракатицу?
Креветок плоскоспинных? Осьминожиков?
Тевфид, нестид, акул, кальмаров жареных?
— Не я!
[f] — А скатов?
— Видит вышний Зевс, не я!
— А требуху, утробу с почкой, с печенью,
А потроха свиные и козлиные,
А крабов, а угрей? Клянусь, великое
В них облегчение усталым женщинам!

Под плоскоспинными креветками здесь следует разуметь омаров. О них упоминает в «Городах» и Филиллий [Kock.I.785; ср.86е]. К такому заключению можно придти, исходя из того что Архестрат в своей знаменитой поэме ни разу не использует слова «лангуст», называя их омарами, как например, в следующих стихах:

Бредни, однако, оставив, омара бери: его клешни
(105) Длинны, и тело свое тяжело на малюсеньких ножках
Тащит он по земле. Всего более их — и отличных! —
Водится на островах Липарских, еще собирает
Многих таких Геллеспонт.

Эпихарм в «Свадьбе Гебы» тоже со всей ясностью показывает, что так называемый омар Архестрата есть не что иное, как лангуст:

[b] Есть омары, есть и крабы (κολύβδαινα), есть с клешнями существа
Длинными, на малых ножках, их лангустами зовут.

65. Лангусты представляют особый род, отдельный от омаров и креветок. Слово «омар» (α̉στακτός) аттики произносят через омикрон (ο̉στακτός), так же как и слово «изюм»[95] (ο̉σταφίς). Эпихарм же в «Свадьбе Гебы» пишет его через альфу:

И омары (κα̉στακοί) с кривыми клешнями.

Спевсипп пишет в «Подобиях», что среди мягкоскорлупных подобны друг другу лангуст, омар, нимфа, морская цикада, обыкновенный краб, краб-пагур. Диокл Каристийский пишет: «Креветки, крабы, лангусты, омары вкусны и мочегонны». Как говорит Никандр, слово с κολύβδαινα, которое употребляет Эпихарм в процитированной выше пьесе, означает «морской фаллос», однако Гераклид в «Кулинарном искусстве» утверждает, что это обычная креветка. Аристотель пишет в пятой книге сочинения «О частях животных» [ИЖ.V.541b]: «Мягкоскорлупные, как-то: лангусты, омары, креветки и им подобные, совокупляются так же, как четвероногие, испускающие мочу назад, таким образом, что одна особь поворачивает хвост брюшной стороной, а другая накладывает на него свой хвост. Совокупление происходит у берегов в начале весны (это замечено у всех), а иногда в пору созревания смокв. Омары и креветки [d] совокупляются таким же образом». [ИЖ.549b] «Водятся лангусты в неровных и скалистых местах, омары же в гладких. В местах илистых нет ни тех, ни других. Поэтому в Геллеспонте и около Фасоса водятся омары, а около Сигея и Афона лангусты. Живут все лангусты долго». Феофраст тоже утверждает в книге «О животных, обитающих в норах», что омары, лангусты и креветки доживают до глубокой старости.
66. Рассказывая о креветках (ΚΑΡΙΔΕΣ), Эфор пишет в третьей книге «Истории» [FHG.I.242], что недалеко от острова Хиос есть город Кариды; его будто бы основали спасшиеся от Девкалионова потопа, предводителем которых был Макар, и вплоть до Эфорова времени город [e] назывался Каридами (Креветки). Кулинарный же кудесник Архестрат дает следующий совет:

Если когда-нибудь в град Иасон ты карийский прибудешь,
Крупных креветок возьми, но там они все-таки редки:
Их в Македонии много, а также в краю Амбракийском.

Арарот пишет в «Горбуне» слово «креветка» (καρίς) с долгой йотой [Kock.II.217; cp.86d]:

И в тростниковом верше, как дельфинчики,
[f] Креветки (καρι̃δες) изгибалися и прыгали.

Также Эвбул в «Сиротке» [Kock.II. 192]:

Креветку (καρι̃δα) я
Засунул вниз, потом обратно вытащил.

И Анаксандрид в «Ликурге»[96] [Kock.II. 144]:

Он забавляется с креветочками,
А также окуньками среди фракияночек,
С камбалочками среди рыб-губанчиков,
И с горбыльками посреди пескариков.

Он же в «Пандаре» [Kock.II. 149]:

(106) Дорогой ты мой!
Нельзя прямым остаться, изогнувшися;
И вот она, креветкою ссутулившись,
К мужчине, словно якорь, прицепляется.

И в «Хвосте» [Kock.II. 143]:

Красней креветки сделаешься сваренной.

Эвбул в «Няньках» [Kock.II.204]:

Креветки — это тоже твари гнутые.

Офелион в «Уродливом красавце» [Kock.II.294]:

Кривых креветок куча на сухой земле.

И в «Завывании» [Kock.II.293]:

[b] Кривым креветкам, пляшущим на угольях,
Подобные.

Однако у Эвполида в «Козах» йота краткая [Kock.I.259]:

Разве что
Однажды у Феака я креветок (καρίδας) ел.

И в «Демах» [Kock.I.286]:

C лицом как у креветки (καρίδας), красной как ремень.

67. Получили же свое имя креветки (καρι̃δες) от слова «голова» (κάρα), потому что именно голова занимает большую часть их тела. Аттические авторы, хотя и пишут слово «креветки» с краткой йотой (καρίδες), тоже образуют его от слова «голова» (κάρη), так как голова креветки громадна. Точно так же образованы γραφίς «резчик» от γραφή «картина», [c] βολίς «метательный снаряд» от βολή «бросок», как и καρίς от κάρη. После же удлинения предпоследнего слога удлинился и последний, и слово «креветка» стало произноситься подобно словам ψηφίς (камешек) и κρητίς (основание).
Вот что пишет об этих панцирных Дифил Сифнийский: «Среди панцирных следует различать принадлежащих к одному роду креветку, омара, лангуста, краба и омара-льва. Омар-лев больше омара. Лангусты называются также грапсеями; в них больше мяса, чем в крабах. Мясо краба тяжело [d] для желудка и плохо переваривается». Мнесифей Афинский в сочинении «О пище» пишет: «Лангусты, крабы, креветки и все им подобные тяжелы для пищеварения, однако все-таки намного легче других рыб. Их лучше жарить, чем варить».
Софрон в «Женских мимах» называет креветок куридиями:

[e] Вот прекрасные куридии, вот омары — красота!
Посмотри,
Как красны, шелковолосы!

И Эпихарм в «Земле и Небесах»:

И красные куридии.

В «Слове и Речи» он пишет это слово через омегу:

Кривых коридий (κωρίδας) и сардин.

Также и Симонид:

Кальмар с тунцами, с пескарями коридии.

68. Следом была внесена жареная печенка, завернутая в так называемый эпипл (сальник), который Филетер в «Терее» [Kock.II.235] называет эпиплоон. Посмотрев на нее, Кинульк обратился к Ульпиану: [f] «Объясни мне, ученейший муж, упоминается ли у какого-нибудь автора обернутая таким образом печенка?» А тот в ответ: «Не ранее, чем ты скажешь мне, у кого жировая перепонка названа эпиплом».
Услышав это, Миртил принял вызов и начал: «Эпипл встречается в «Вакханках» Эпихарма:

(107) Вождя укрыл он в сальнике.

И в «Послах»:

Вокруг подбрюшия и сальника (эпипл).

Также Ион Хиосский пишет в «Посещениях» [FHG.II.47]: «…укрыв в эпипле». Сторонишься же ты сальных перепонок, дорогой мой Ульпиан, потому что когда-нибудь тебя завернут в них и должным образом поджарят,[97] раз и навсегда освободив нас от твоих расспросов. Однако это хорошо, товарищ, что пока мы обсуждали уши и ноги, ты напомнил нам [b] [ср.95а], что именно так сервируют печень в комедии Алексида «Кратейя», или «Торговка снадобьями». Весь этот отрывок будет очень нам полезен, и поскольку памяти твоей может сейчас не хватить, я предложу свои услуги. Итак, комедиограф пишет следующее [Kock.II.335; cp.314d]:

69. Вначале я заметил у какого-то
Нерея, старика морского, устрицы,
Обернутые водорослями, и взял,
Потом ежей морских: они прелюдия
Перед прелестно выстроенным пиршеством.
Уладив дело, я набрел на махоньких
Рыбешек, трепетавших перед будущим,
И успокоил их, сказав, что от меня
Обиды им не будет; и громадного
[с] Взял горбыля да ската, понадеявшись,
Что женские изнеженные пальчики
Ущерба не потерпят от шипов его.
Для жарки я набрал губанов, камбалу,
Креветок, спара, пескаря и окуня,
И скоро сковородка в рыбной мелочи
Пестрее сделалась хвоста павлиньего.
Взял мяса: ножки, рыло, ушки свинские
И печень в оболочке — эта скромница
[d] Стесняется своей природной бледности.
Такими повар блюдами побрезгует,
Однако, Зевс свидетель, пожалеет он!
И без него могу я с этим справиться,
И так сготовлю сам изобретательно,
Что гости будут у меня тарелки грызть [cp.l69d].
Всех этих вкусных блюд приготовление
И сервировку я готов желающим
[e] Бесплатно объяснять и демонстрировать.

70. То, что этот способ сервировки печени был в обычае, можно видеть из «Записок» Гегесандра Дельфийского, который, рассказывая случай с гетерой Метанирой, пишет [FHG.IV.419], что, когда она развернула жировую обертку и обнаружила там [вместо печенки] кусок легкого, она воскликнула:

Пропала я,
Меня сгубили складки одеяния!

Пожалуй, к Алексиду, назвавшему такую печенку стыдливой, можно добавить и комического поэта Кробила, пишущего в «Лжеподкидыше» [Kock.III.381]:

И жесткую клешню, и столь стыдливую
[f] Печенку дерьмоеда-кабана.

В форме η̉πάτιον печень упоминается в «Любителях жареного» Аристофаном [Kock.I.522; ср.96с], Алкеем в «Палестре» [Kock.I.762], а также Эвбулом в «Девкалионе» [Kock.II.173;ср.100е]. Произносить слово «печень» (η̉παρ) нужно с густым придыханием; это доказывается оглушением стоящего перед ним предлога (ε̉πί) в следующем стихе Архилоха:

Ведь желчи у тебя нет в печени (ε̉φ’ η̉παρ).

Есть даже некая рыба, называемая печенкой; тот же самый Эвбул (108) говорит в «Лаконцах» или «Леде», что у нее нет желчи [Kock.II. 185]:

А ты считал,
Нет желчи у меня, печенкой-рыбою
Срамил? Но тоже ведь из чернозадых я.[98]

Гегесандр рассказывает в «Записках» [FHG.IV.420], что в голове у рыбы-печенки есть два камня ромбовидной формы, блеском и цветом подобные тем, что встречаются в раковинах-жемчужницах.
71. Кроме названной комедии [107с], Алексид упоминает о жареных рыбах и в «Деметрии» [Kock.II.315]. Также и Эвбул в «Сиротке» [b] [Kock.II.190; cp.228f]:

Прохаживаются
Влюбленные красотки и бездельники,
Мальчишечки, у сковород возросшие,
Откормленные жирными лепешками.
С кальмаром рядом девица фалерская[99]
Справляет свадебку с бараньим потрохом,
И прыгает и пляшет, как ретивый конь,
Что на свободу из упряжки вырвался.
И распаляет веер раскаленное
Дыханье сковород, уж псы Гефестовы
Сторожевые пробудились: манит их,
[c] Бьет в ноздри запах и приводит в бешенство.
Готов пирог, дитя Деметры! вдоль него
Руками выдавленная расщелина
Пустая тянется, на след похожая
Тарана корабельного, — вступление
К обеду наилучшее.

Жарили также каракатиц. Никострат или Филетер в «Антилле» [Kock.II.221]:

И больше никогда
Со сковородки каракатицу
Есть в одиночку не отважусь.

И у Гегемона в «Филинне» герои поедают мелкую жареную рыбешку со сковороды [Kock.I.700; cp.285b]:

Нет, быстренько пойди, купи полипчиков
И дай поесть хотя бы мне рыбешечек
Со сковородки».

[d] 72. Тут Ульпиан, которого это выступление отнюдь не радовало, а больше раздражало, бросил на нас пронзительный взгляд и продекламировал ямбы из «Сиротки» Эвбула [Kock.II.192]:

«Как славно оплошал на сковородочке
Богопротивный… —

конечно, богопротивный Миртил: я же знаю, что сам он никогда не покупал поесть ничего подобного, — я слышал, как один его раб однажды декламировал стихи из «Содержателя притона» Эвбула [Kock.II. 194]:

У фессалийца я живу жестокого;
Сребролюбивый грешник он, богач, гурман,
[e] На целых три обола продовольствия
Нам закупает!

Парень этот получил образование — не у Миртила, конечно, но у какого-то другого хозяина, потому что, когда я спросил, как его угораздило попасть к Миртилу, он ответил мне стихами из «Уточки» Антифана [Kock.II.79]:

Сириец я,[100] в Афины вывезен
Сюда с сестрою был я во младенчестве
Купцом каким-то. На продажу выставлен
Я с нею был. Купил нас ростовщик один,
Никем не превзойденный по сквалыжности,
Такой, что в дом не принесет ни крошечки,
[f] Опричь тимьяна, — даже то, что Пифагор
Вкушал тот самый триждыприснопамятный».

[Речи о хлебе]

73. Ульпиан еще продолжал свои шуточки, но Кинульк уже заревел: «Где же хлеб?[101] Я говорю не о царе мессапиев [по имени Арт, т. е. Хлеб], проживающих в Япигии, о котором Полемон написал книгу. В седьмой книге «Истории» о нем упоминает и Фукидид [VII. 33], а комический поэт Деметрий в пьесе «Сицилия» пишет так [Kock.I.795]:

(109) — Оттуда южным ветром нас в Италию
По морю занесло в страну мессапиев;
Царь Хлеб нас принял, угощал отличнейше.
— Хозяин он приятный!
— Был он там велик
И пышен

Итак, не этого Хлеба пришло время, но подаренного нам Деметрой, именуемой Кормилицей и Изобилием, ибо именно под такими именами почитается это божество в Сиракузах, как свидетельствует тот же Полемон в сочинении, озаглавленном «О Морихе». А в первой книге своего «Ответа Тимею» он пишет, что в беотийском городе Сколе были установлены статуи Мегаларта (Сверхкаравай) и Мегаломадза (Сверхлепешка)».
[b] Пока он разглагольствовал, в залу были внесены хлебы, а вместе с ними в изобилии всевозможные кушанья; поэтому, увидев это великолепие, он процитировал стихи из пьесы Алексида «В колодец» [Kock.II.319]:

«О сколько западней
Для хлеба[102] ставят смертные несчастные!

Давайте же скажем что-нибудь и о хлебе».
74. Однако, опередив его, слово захватил Понтиан: «Трифон Александрийский в сочинении «О растениях» дает следующее перечисление сортов хлеба, если только мне не изменяет память: квашеный, не квашеный, из муки тонкого помола, с крупой, из непросеянной муки (он замечает, что этот сорт менее крепит, чем хлеб из очищенной муки), из ржи, из [с] полбы и из проса. Крупяной хлеб, пишет он, приготовляется из рисовых зерен, так как из ячменя крупу не делают. Духовой (ι̉πνίτης) хлеб получил свое название, потому что его выпекают в печи; о нем упоминает Тимокл в «Лже-разбойниках» [Kock.II.465]:

Заметив неостывший противень,
Поел печеных хлебцев я горяченьких.

Жаровенные лепешки (ΕΣΧΑΡΙΤΗΣ). О них упоминает Антидот в «Первом танцовщике» [Kock.II.411]:

Он в руки взял
Горячие лепешки, — почему бы нет?
Затем он их свернул и обмакнул в вино.

[d] И Кробил в «Удавленнике» [Kock.III.379]:

Схватив какой-то противень
С горячими лепешками жаровными.

А Линкей Самосский пишет в послании Диагору, сравнивая афинские кушанья с родосскими: «Кроме того, на пирах у них никогда нет недостатка в продающемся на местных рынках хлебе, которым они очень гордятся; [e] его подают в начале и в самом разгаре трапезы. Когда едоки насытятся и уже не смотрят на выставленные кушанья, в качестве соблазнительной приманки выносят так называемые помазанные жаровенные лепешки, которые, сочетая неповторимую прелесть с нежностью, тают на языке с такой сладостью, что одно их появление приводит к удивительному результату: подобно тому как пьяный частенько трезвеет, точно так же и сытый от полученного наслаждения превращается в голодного».
Атабирит (ATABYPITHN). Сопатр в «Девушке из Книда»:

Атабирийский хлеб на обе челюсти.

Ахены (ΑΧΑΙΝΑΣ). Об этих хлебах упоминает Сем в восьмой книге «Истории Делоса» [FHG.IV.494], поясняя, что пекут их на Фесмофорий. Это большие караваи, праздник же называется Мегалартия (Велехлебье). [f] Приносящие их приговаривают:

Вот козел, полный жира, для Скорбящей.[103]

Печеный хлеб [104] (KPIBANITHN). О нем упоминает Аристофан в пьесе «Старость», где представляет торговку хлебами, у которой омолодившиеся [старцы] растаскивают товар [Kock.I.422]:

— Что там такое?
— А вот кому горячего!
— С ума сошла ты?
— А вот кому печеного (κριβανίτης)!
— Печеного?
— А вот кому пшеничного!

(110) Испеченый в горячей золе (ΕΓΚΡΥΦΙΑΝ). О нем упоминает Никострат в «Иерофанте» [Kock.II.223], а также кулинарный кудесник Архестрат, чье свидетельство я в свое время представлю [см.111.f]
Дважды печеный (ΔΙΠΥΡΟΝ). Эвбул в «Ганимеде», так же как и Алкей в своем «Ганимеде» [Kock.I.757]:

— Горячий дважды выпеченный.
— Что это?
— Роскошнейшие хлебцы!

Вафли (ΛΑΓΑΝΟΝ). Они тонкие и легкие, в этом их превосходит только так называемая эпантракида (ΕΠΑΝΘΡΑΚΙΣ). Первые упоминаются Аристофаном в «Женщинах в народном собрании» [843]:
…пекутся вафли; —
а об апантракидах Диокл Каристийский пишет в первой книге [b] «Здоровья»: «…апантракиды мягче вафель». Возможно, что и они пекутся на углях, подобно афинским энкрифиям; во время празднеств, посвященных Крону, александрийцы приносят их в его храм, чтобы ими мог угоститься каждый желающий.
75. Эпихарм в «Свадьбе Гебы», а также в «Музах» (последняя книга представляет собой переработку первой) дает следующее перечисление сортов хлеба: «печеный, «соседский», пшеничный, на меду с маслом, жирный, полу-каравай». О них упоминает в «Женских мимах» и Софрон: «Трапеза богинь — печной хлеб, соседская лепешка, а для Гекаты полу-каравай».
[с] Известно мне, дорогие друзья, что аттики произносят слова «печь» (κρίβανον) и «печной» хлеб (κριβανίτην) через букву р, Геродот же пишет во второй книге «Истории» [II. 92]: «в раскаленной печи (κλιβάνω)» [через букву λ]. И Софрон: «Кто выпекает пшеничные булки, или печные (κλιβανίτας), или полу-караваи?» В этих же мимах он упоминает и о каком-то хлебе, называемом плакита (ΠΛΑΚΙΤΑ): «Она обещала угостить меня ночью хлебом-плакитой». О сырных (ΤΎΡΟΝΤΟΣ) булках Софрон упоминает в миме «Теща»: «Советую поесть, ведь кто-то прислал [d] детям сырные булки».
Никандр Колофонский называет в «Глоссах» недрожжевой хлеб даратом [ср.114b]. Платон-комик в следующих стихах из комедии «Длинная ночь» называет огромные караваи из неочищенной муки киликийскими [Kock.I.624]:

А потом купил и выслал он нам караваев.
Не подумай, что из тонкой и очищенной муки,
Нет, громадных киликийских.

В «Менелае» [Kock.I.622] же какие-то булки он называет агелайями (ΑΓΕΛΑΙΟΥΣ, букв, «стадные»]. автопир , хлеб из непросеянной муки [e] (ΑΥΤΟΠΥΡΟΣ), упоминается в пьесе Алексида «Девушка с Кипра» [Kock.II.340]:

Он только что ел булку-автопир.[105]

Фриних в «Полольщицах» называет эти булки автопиритами [Kock.I.380]:

Булками-автопиритами,
Выжимками жирными масличными.

Софокл упоминает в «Триптолеме» [TGF2. 265] об оринде , то есть хлебе, выпеченном из зерен риса, растения, произрастающего в Эфиопии и похожего на кунжут. О выпечке, называемой коллаб (род печенья), [f] упоминает в «Любителях жареного» Аристофан [Kock.I.520, 522; ср.96с]:

По коллабу каждый получит.

И еще:

Брюшнину, [селезеночку]
Подсвинка осеннего выводка
С горячим пирогом!

Выпекается он из свежесобранных зерен, в Авге на это указывает Филиппин [Kock.I.782]:

С плодами зерен прихожу, трехмесячных пшеничных,
С горячими коллабами, белее молока.

О маковых хлебцах упоминает Алкман в пятой книге:

(111) Вот семь столов и столько же сидений.
На тех столах — все маковые хлебцы,
Льняное семя и сесамовое семя,
И для детей в горшочках — хрисокола.

Это — кушанье из льняного семени, приготовленного на меду.
О хлебах, называемых коллирами , упоминает в «Мире» Аристофан [122]:

Будет большой каравай (κολλύραν), и пинков я вам дам на закуску.

[b] 76. Так называемые обелии получили свое имя или потому что, как, например, в Александрии, продаются они за обол, или потому что их поджаривают на рожнах-оболах. Аристофан в «Земледельцах» [Kock.I.417]:

Какой-то малый жарит хлеб на вертеле.

Ферекрат в «Забывчивом» [Kock.I.160]:

На хлебы — на обелии — набросился,
Не пощадил, конечно же, ни крошечки.

«Обелиафорами» назывались участники процессий, которые несли на плечах обелии. Сократ в шестой книге «Наименований» пишет, что обелии придумал во время своих походов Дионис.
Согласно Эвкрату, хлеб из бобовой муки называется лекифитом. У [с] мессапиев хлеб называется паном. Отсюда и насыщение называется панией, а то что насыщает — панионом, об этом свидетельствуют Блэс в «Полуизношенном», Динолох в «Телефе» и Ринфон в «Амфитрионе». Римляне тоже называют хлеб panis.
Наст (ΝΑΣΤΟΣ), согласно Полемарху и Артемидору, — это большой каравай, испеченный из дрожжевого теста, однако Гераклеон утверждает, что это разновидность плоского круглого пирога (плакунты). Никострат в «Ложе» [Kock.II.223]:

Мой господин, наст был громаден, бел и толст;
Настолько, что он даже перевесился
[d] За край корзины, а чуть только подняли
Мы крышку, то ударил прямо в ноздри нам
Медовый запах с паром — так горяч он был.

Артемидор Эфесский пишет в «Ионийских записках», что у ионийцев был в ходу тертый хлеб.
Трон (ΘΡΟΝΟΣ) — это тоже наименование сорта хлеба. Неанф Кизикский пишет во второй книге «Истории Греции» [FHG.III.31: «Кодр принимает нарезанные ломти хлеба, называемого троном, и вместе с кусками мяса передает это старейшему».
Никандр во второй книге «Глосс» рассказывает, что у элейцев хлеб, [e] испеченный в золе, называется бакхилом . Упоминает о нем в «Ошибшейся» и Дифил [Kock.II.548]:

И обнести [гостей] в золе печеными
Хлебами из муки просеянной.

Сортом хлеба является и так называемый апопирий ; его поджаривают прямо на угольях. Некоторые называют его дрожжевым. Кратин в «Неженках» [Kock.I.45]: «Прежде всего, у меня здесь есть поджаренные дрожжевые хлебцы, а не ваша жвачка, полная оческов шерсти».
77. А вот как повествует о ячменном и пшеничном хлебе в своей «Гастрономии» Архестрат:

Прежде всего мы дары Деметры прекрасноволосой
[f] Вспомним, Мосх дорогой, а ты прими это сердцем.
Лучше всего и прекрасней, что только добыть нам возможно, —
Прекрасноплодный ячмень, просеянный мелко и чисто,
Тот, что на волнообъятом холме Эреса на славном
Лесбосе снега белей небесного. Ежели боги
Хлеб ячменный жуют, то Гермес его там покупает.
(112) Также ячменный хорош хлеб на Фасосе и в семивратных
Фивах, в других городах, но, поверь, по сравнению с этим
Все они косточками покажутся от винограда.
Также кругловерченый, отменно промятый руками
«Колликс» пускай фессалийский в дому твоем будет, кримнитом
[b] Кличут его фессалийцы, зовут крупяным все другие.
Также тончайшей тегейской муки тебе рекомендую
Отпрыска, выпечен он в золе и зовется «энкрифий».
Делают хлеб на продажу и смертным его доставляют
Также и славные наши Афины, и он превосходен.
Белый же хлеб из печей в Эритрах, лозою богатых,
Славно тебя усладит на пирах, в прелестное время
Года всегда расцветая.

Продолжая описание, лакомка Архестрат советует брать пекарем финикийца или лидийца; он не знал, что наилучшие хлебопеки живут в [c] Каппадокии. Пишет он так:

Пусть же в дому у тебя будет муж финикиец, лидиец, —
Пекарь умелый, затем чтобы печь для тебя ежедневно
Хлеба любые сорта, какие ты только прикажешь.

78. Превосходными называет аттические хлебы в «Сиротке» Антифан [Kock.II.83]:

Ведь как бы человек с образованием
Покинул эти своды? Белотелые
[d] Когда он хлебы видит, что на выходе
Толпятся из печей рядами тесными.
Когда он наблюдает, как меняется
Их вид в горниле, или же любуется
Искусными фигурами, аттической
Руки работой, даром Теариона.

Это тот самый пекарь Теарион, о котором наряду с Митеком упоминает в диалоге «Горгий» Платон [518b]: «Если бы я спрашивал, кто из мастеров ухода за телом хорош или был хорош в прежние времена, — а ты бы, нисколько не шутя, отвечал: — Пекарь Теарион, и Митек, написавший книгу о [e] сицилийской кухне, и трактирщик Сарамб, все — удивительные мастера ухаживать за телом: у одного дивный хлеб, у другого — приправы, у третьего — вино». Аристофан также говорит о Теарионе и в «Геритадах» и в «Эо-лосиконе» [Kock.I.392; ср.: Еврипид.»Гекуба».1]:

Пришел я из пекарни Теариона,
Обители печей.

В следующих стихах из «Сиротки» Эвбул называет превосходным кипрский хлеб [Kock.II. 192]:

[f] Как тяжело, заметив кипрский хлеб,
Проехать мимо! Он ведь голодающих
Притягивает как магнетский камень.

О колликиях (это то же самое, что и коллабы [см. 110f]) упоминает в «Артемиде» Эфипп [Коск.II.250]:

От Александра, хлебоеда (κολλικοφάγου) фессалийского,
Печь, полная хлебов.

Аристофан в «Ахарнянах» [872]:

А, хлебоед (κολλικοφάγε)! Здорово друг беотянин».

(113) 79. После этого слово взял один из присутствовавших грамматиков по имени Арриан: «Друзья мои, все эти хлебы — из доисторических времен. Нас ведь «не соблазнит ячменный хлеб — завален город булками пшеничными» [Kock.III.488], ни какой-либо другой из прочитанного перечня. А вот мне попался не упоминавшийся здесь трактат Хрисиппа Тианского, озаглавленный «Хлебопечение», и поскольку об описанных в нем хлебах я навел справки у многих моих друзей, поэтому я тоже попытаюсь сказать что-нибудь о хлебе. Качества хлеба, называемого артоптикием (ΑΡΤΟΠΤΙΚΙΟΣ) [b] сильно зависят от того, выпекался ли он в духовке или на открытом огне. Если, например, вы заквашиваете его на твердых дрожжах, он будет великолепен и хорош для еды всухомятку; если же вы разведете дрожжи (ослабите), он будет легим, но не таким белым. Хлеб, выпекаемый в духовке и на открытом огне, требует самых слабых дрожжей. У эллинов есть и хлеб под названием мягкий (ΑΠΑΛΟΣ); для него нужно только немного молока и оливкового масла и много соли. Форма для выпечки должна быть очень слабой. Зовут этот хлеб каппадокийским, [c] потому что в Каппадокии почти все сорта хлеба «мягкие». Сирийцы же называют такой хлеб «лахман»; они его очень любят, потому что его можно есть очень горячим, к тому же он … [напоминает] … цветы.
Существует и хлеб болетин (ΒΩΛΗΤΙΝΟΣ), выпекаемый в форме гриба. Квашню смазывают маслом и посыпают маковыми зернами, и только потом выкладывается тесто, чтобы оно не прилипало ко дну. Потом его ставят в печь в глиняной посуде, предварительно посыпанной мукой грубого помола, в результате хлеб приобретает прекрасный цвет копченого сыра.
Для кренделя (ΣΤΡΕΠΤΙΚΟΣ) нужно немного молока, перца, a [d] также оливкового масла; если его нет, то добавляется сало. В так называемый артолаганон (ΑΡΤΟΛΑΓΑΝΟΝ, пшеничные вафли [ср. 110а]) добавляют немного вина, а также перца, молока и оливкового масла или сала. Такую же смесь кладут и в капирии , которые римляне называют tracta».
80. Когда славный римский знаток закончил свой доклад, достойный самого Аристарха, Кинульк воскликнул: «Матерь Деметра, что за пропасть учености! Стоит ли после этого удивляться, что у восхитительного Остроглаза учеников, что песка морского, а богатств его прекрасная [e] наука принесла ему больше, чем Горгию и Протагору. Клянусь обеими богинями,[106] я просто не знаю, что и сказать: сам он слеп, или это у преданных ему учеников один глаз на всех, и его не хватает, чтобы видеть? Вот уж блаженные, чтобы не сказать «блаженной памяти»! Вот чему научили их наставники!». Ему ответил Магн, который любил поесть и восхищался усердием Арриана: [f]

«Вот мудрецы, что с ногами немытыми ночи проводят,
Лежа на голой земле, бродяги под небом открытым, —

или, как сказал комик Эвбул [Коск.II.212]:

Вы, нечестивые глотки,
Тянетесь вечно чужим добром поживиться!

Разве ваш праотец Диоген, пожирая за обедом пирог, не ответил на попрек, что ест хорошо приготовленный хлеб![107] «О вы», — по словам того же Эвбула, — «вылизыватели мисок из-под мяса белых тунцов», никогда-то вы другим не уступите, но всегда галдите и не успокаиваетесь, пока вам не бросят, как шавкам, кость или кусок хлеба. Откуда вам знать, что (114) кубики — это не игральные кости, с которыми вы вечно возитесь, а хлебы прямоугольной формы, приправленные анисом, сыром и оливковым маслом, как свидетельствует Гераклид в «Искусстве Кулинарии»? Наш Остроглаз пропустил этот род хлеба, также как и таргел (ΘΑΡΓΕΛΟΝ), который иногда называют «талисием», — а ведь Кратет пишет в первой книге «Об аттическом диалекте», что таргелом называется первый хлеб из [b] зерна нового урожая. Он пропустил также сезамовый хлеб и не заметил даже анастата , который выпекают для аррефор.[108] А еще ведь есть и хлеб пирам из семян кунжута — скорее всего, тот же сезамовый. Все эти сорта хлеба описывает в первой книге своей «Жизни растений» Трифон, также как и хлебы, называемые тиагонами (ΘΙΑΓΟΝΟΣ) — их выпекают в Этолии для богов. А у афамантийцев какие-то хлебы называются драмиками или драмами .
81. Перечисляют названия хлеба и составители словарей. Селевк упоминает некий хлеб, называемый македонцами драмином , фессалийцы же называют его даратом . Он же пишет, что этнит выпекается из тертых бобов, а эрикит из непросеянной пшеничной муки грубого [c] помола. Америй называет хлеб из непросеянной пшеницы ксеропиритом , точно так же и Тимахид. Никандр же пишет, что этолийцы посвящают богам хлебы, называемые ими тиагонами [ср.114b]. Египтяне называют свой кисловатый хлеб килластисом : в «Данаидах» о нем упоминает Аристофан [Kock.I.457]:

Болтают по-египетски:
«Килластис! Петосирис!»

Упоминают о нем также Гекатей [FHG.I.20; ср.418с], Геродот [11.77] и Фанодем в седьмой книге «Истории Аттики» [FHG.I.367]; Никандр Тиатирский [d] тоже пишет, что хлеб из ячменной муки египтяне называют килластисом. «Грязные» хлебы Алексид в «Киприоте» называет «серыми» (φαιός) [Kock.II.340; ср. 110d]:

— Ну, с чем ты прибыл-то?
— Забрал едва-едва
Из выпекавшихся хлебов я несколько.
— Чтоб провалился ты! И сколько же принес?
— Шестнадцать.
— Заноси сюда…
— Взял восемь белых я и серых столько же.

«Броском » (ΒΛΗΜΑ), пишет Селевк, называется горячий хлеб, пропитанный вином. Филемон в первой книге «Предметов для жертвоприношений» пишет, что пирн ‘ом называется хлеб, выпекаемый из муки [e] непросеянной и сохранившей всё, что было в зернах, а бломиеями называются хлебы с надрезами, которые в Риме зовут квадратами; хлеб же из отрубей называется браттим ‘ом или, по Америю и Тимахиду, эвконом. Далее, Филит в «Беспутных» называет сполеем какой-то хлеб, который едят только в узком семейном кругу.
82. Что же касается ячменного хлеба (ΜΑΖΑ), то упоминания о нем можно найти и у Трифона и у многих других авторов. Афиняне называют фистой лепешки из муки не самого тонкого помола, кроме того, у [f] них есть кресс-салатная лепешка, берека, колобки, ахилловы хлебцы (похоже, они выпекаются из ахилловой, очень тонкого помола муки), салатная лепешка (θριδακίνη), винная лепешка, медовая и так называемая лилейная (лилией называется фигура хоровой пляски, упоминаемая в «Невесте» Аполлофана [Kock.I.797]). А «салатницы» (θριδακίσκαι) Алкмана — это то же самое, что афинские салатные лепешки. Пишет же он так:

Гора духовых лепешек и салатницы.

Сосибий пишет в третьей книге «Комментариев к Алкману», что «(115) духовыми» называются сырные лепешки в форме женской груди. На здоровье называются ячменные лепешки, раздаваемые при жертвоприношениях всем желающим. Гесиод же называет ячменную лепешку сдобной (α̉μολγαίη) [«Труды и дни».590]:

Сдобного хлеба к нему, молока от козы некормящей.

Это сказано о крепком пастушеском хлебе: α̉μολγός ведь и значит крепкий. Что же касается всех видов жертвенных лепешек и печений, описанных афинянином Аристоменом в третьей книге «О священнослужении», [b] то здесь память моя пасует, хотя в юности моей я был знаком со старым Аристонимом. Он был актером в пьесах Древней комедии, впоследствии он стал вольноотпущенником ученейшего императора Адриана, который называл его «аттической куропаткой».
И тут Ульпиан не удержался: «У какого автора встречается термин «вольноотпущенник»?» Кто-то ответил, что одна из пьес Фриниха имеет заглавие «Вольноотпущенник», а у Менандра в пьесе «Получающая пощечины» есть и слово «вольноотпущенница»; были названы и другие примеры. Тогда Ульпиан спросил: «А какая разница между понятиями[109] «вольноотпущенник» (α̉πελεύθερος) и «отпущенник» (ε̉ξελευθέρος)? Однако было решено отложить эту проблему до более удобного случая.
83. Мы уже было протянули руки к хлебу, но Гален воскликнул: [с] «Мы не начнем трапезы, пока вы не прослушаете, что сказано о хлебах, печеньях и пище вообще сынами Асклепиадов![110] Начну с того, что пишет Дифил Сифнийский в сочинении «О пище для больных и здоровых»: «По сравнению с ячменным пшеничный хлеб и более питателен и лучше усваивается, и вообще он во всех отношениях лучше. Первое место занимает хлеб из отборной муки (σεμιδαλι̃ται), потом из обычной муки (α̉λευρι̃ται), и наконец, из непросеянной муки (συγκομιστοί): они считаются самыми питательными». Филистий Локрийский говорит, что больше всего сил [d] придает хлеб из отборной муки, затем хлеб из муки грубого помола и, наконец, хлеб из обычной пшеничной муки. Тем не менее вкус у хлеба из отборной муки хуже и питательности в нем меньше. Любой свежий хлеб питательнее, вкуснее и переваривается гораздо лучше черствого; кроме того, он облегчает дыхание[111] и легко усваивается.
Черствый хлеб легко насыщает, но плохо переваривается. А лежалый и засохший хлеб совсем не питателен, невкусен и крепит кишечник. Хлеб, [e] испеченный в золе, из-за неравномерного обжаривания тяжел для желудка и плохо переваривается. Хлеб, испеченный в маленькой печке или очаге, расстраивает кишечник и плохо переваривается. Испеченный на сковороде или в жаровне хлеб пропитывается оливковым маслом, легко проходит кишечник, однако бывает продымлен и этим вреден для здоровья. Хлеб, испеченный в больших печах (κλιβανίτης), превосходен во всех отношениях: он вкусен, полезен для желудка, хорошо переваривается и очень легко усваивается: не крепит и не расслабляет кишечника. [f] Врач Андрей рассказывает, что в Сирии выпекают хлеб из шелковичных ягод, от которого выпадают волосы. Мнесифей же пишет, что пшеничный хлеб переваривается легче ячменного, однако самый питательный хлеб — полбенный, который легче всего переваривается. Рисовые лепешки в больших количествах тяжелы для желудка и перевариваются плохо, поэтому постоянно есть их вредно. Следует также помнить, что плохо пропеченное (116) тесто из грубой муки производит ветры, вялость, колики и головные боли».

[О солонине]

84. После столь продолжительной дискуссии было решено приступить, наконец, к трапезе. И вот, когда нам вынесли так называемую царицу закусок, Леонид сказал: «Друзья, Эвтидем Афинский в своем сочинении «О солонине» приводит следующие стихи о засоленной пище, якобы принадлежащие Гесиоду:

Изо всех рыб осетра с обоюдоострою пастью
Первым признать мы должны; его прежде еще называли
«Челюстью» те рыбаки, что покрывшись одеждой простою
Били его острогой. Наслаждается им и богатый
[b] Рыбой соленой Боспор, где, брюхо его нарезая
Прямоугольно и ровно, народ мастерит солонину.
Да, осетра не бесславен меж смертными род острорылый,
Коего и целиком и кусками шершавая дарит
Соль нам. Также созревших тунцов питает Византии,
[c] Скумбрий глубокопучинных и меч-рыб, откормленных жирно.
Город же Парий — кормилец испанской славной макрели.
По ионийским волнам из Гадиры, Тарента святого,
Или Кампании или от Бруттия нам доставляют
Сердце тунца-исполина, что в тесно набитых сосудах
Ждет, не дождется начала обеда.

Вирши эти, мне кажется, вышли из-под пера какого-то повара, но никак не могут принадлежать вдохновенному Гесиоду. Да и откуда ему было [d] знать про Парий, Византии, не говоря уже о Таренте, Бруттии и Кампании, когда он жил за много лет до того, как эти местности были заселены? Поэтому я склоняюсь к мысли, что стихи эти принадлежат скорее всего самому Эвтидему».
На его слова отозвался Дионисокл: «Чьи это стихи, — судить вам, мой добрый Леонид, знаменитым словесникам, однако раз уж речь зашла о солонине [112] (ΤΑΡΕΧΟΣ), то я могу привести даже пословицу, на которую обратил внимание Клеарх из Сол:

[e] Душицу любит солонина тухлая, —

и попытаюсь рассказать кое-что об этом предмете. 85. Например, Диокл Каристийский в книге «Здоровье» пишет, что лучше всего из тощей соленой рыбы — ранние (ω̉ραι̃α) тунцы, а из жирной — взрослые. А Гикесий пишет, что и пеламиды и ранние тунцы крепят кишечник. Самые молодые тунцы очень похожи на тунцов-кибий (κύβιοι) и совсем не так похожи на ранних тунцов.[113] Точно так же, — говорит он, — есть большая разница не только между ранними тунцами Византия и всеми другими, но и всеми прочими рыбами, которые ловятся в Византии ив [f] других местах».
Его замечания продолжил эфесец Дафн: «А вот Архестрат, объехавший целый мир ради вожделений желудка и того, что ниже, пишет:

Мосх дорогой, солонину тунца сицилийского надо
Есть, когда резать его для засолки в горшках начинают.
(117) Прелесть понтийскую, рыбу сапердиду, шлю я подальше,
Также и тех, кто ее восхваляет: немногим известно,
Что из нее и плоха и невзрачна бывает закуска.
Скумбрию три дня подряд подержи, перед тем как положишь
В слабосоленый рассол, и ешь, когда в нем пролежала
Очень недолго она. Когда посетишь ты Византии,
Град многославный, святой, умоляю, тунца молодого
[b] Съешь солонины, она нежна, ее вкус благороден.

Однако лакомка Архестрат упустил в своем перечне упоминаемую комедиографом Кратетом в пьесе «Самосцы» слоновую солонину,[114] о которой тот говорит так [Kock.I.139]:

Нарубив ветвей сосновых, черепаха на костре
Солонину из слоновой кости в кожаном ведре
Отварила. Волки в перьях, крабы быстрые гурьбой
Храбро с тучей выходили разлохмаченной на бой.
Бей! Души его! Какое, друг, на Кеосе число?

О том, что «засоленная слоновая кость» Кратета была у всех на устах, [c] свидетельствуют следующие стихи из «Женщин на празднике Фесмофорий» Аристофана [Kock.I.480; ср.104е]:

Здорово для нас, комедийщиков,
Выдумал Кратет, не поморщившись,
Рыбину из бивня слонового
И таких затей на посмешище!

86. О сырой солонине упоминает в «Ослепшем» Алексид, он же в «Беспутной» выводит повара, следующим образом рассуждающего о приготовлении солонины [Kock.II.366]:

[d] Присяду все-таки и тихо сам с собой
Здесь поразмыслю о закупках надобных
И как всё приготовить. Я понять хочу:
С чего начать и чем мне блюдо каждое
Приправить. Взять хотя бы этот вот кусок
Тунцовой солонины. В два обола он
Мне обошелся; хорошенько вымочить
Его мне прежде надо, а потом приправ
В кастрюлю я насыплю, положу его,
Залью вином всё белым да оливковым
Заправлю маслицем и буду уж тушить,
Пока мозгов нежней не станет, сверху же
Покрою щедро сильфием.

[e] В «Ослепшем» же некий персонаж препирается с требующим уплатить взнос за складчинный обед [Kock.II.301]:

— Пока не дашь отчета в каждой мелочи,
На медный грошик даже не рассчитывай!
— Имеешь право. Где же счеты, камешки?
— Выкладывай!
— За солонину пять кладу
Я медяков.
— Согласен. Дальше говори!
[f] — На мидий только — семь.
— Ты не кощунствуешь.
— Да за ежей морских обол.
— По совести.
— Капусты вы не ели после этого,
Которую хвалили?
— Здесь не спорю я:
Действительно, прекрасна.
— Это стоило
Мне два обола.
— Чем же восхищались мы?
— На три обола — солонины «кубовой».
— Надул! А на цикорий не потрачено
(118) И вовсе ни обола.
— Видно, ты, простак,
Давно на рынке не был: долгоносики
Всю зелень нынче съели.
— И поэтому
За солонину вдвое переплачено?
— На рынке есть торговец: подойди, спроси.
Да десять за угря оболов.
— Дешево.
Что дальше?
— Накупил я рыбы жареной
На драхму.
— Горе! Список твой горячечный:
То чуть полегче, то опять огнем горю.
— Прибавь вино: средь пира прикупить его
Кувшина три, за них оболов по десять.

87. Гикесий пишет во второй книге трактата «О пище», что пеламида — это большая рыба-кибия. Упоминает кибий и Посидипп в «Перебежчике» [b] [Kock.III.430]. Эвтидем же пишет в сочинении «О солонине», что рыба делькан (δελκανός) названа по реке Делькону, где ее ловят; в соленом виде она очень полезна для желудка. Дорион, упоминая в сочинении «О рыбах» «лебия», пишет, что, по мнению некоторых, это тот же делькан, а коракина многие называют «сапердидой», и лучшие из них водятся в Меотидском озере. Он пишет также, что замечательных серых кефалей (κεοτρει̃ς) ловят недалеко с от Абдер; немногим уступают им кефали из окрестностей Синопы; в соленом виде они очень полезны для желудка. Разновидность кефалей-муллов (μύλλοι) некоторые называют «агнотидиями», другие (их же!) — «платистаками». (Точно так же одна и та же рыба хеллария имеет несколько имен:[115] ее называют и «вакхом» и «осленком».) «Платистаками» называются самые крупные экземпляры, средние — муллами, а мелочь — «агнотидиями». [d] Упоминает муллов и Аристофан в «Грузовых ладьях» [Kock.I.499]: «Скумбрии, испанская макрель, лебии, муллы, сапердиды, самки тунцов».
88. На этом Дионисокл[116] умолк, и речь продолжил грамматик Вар: «Однако эту соленую рыбу упоминает и Антифан в «Девкалионе» [Kock.II.43]:

Кому по вкусу, вот осетр засоленный
Или тунец гадирский, соблазняемый
Благоуханьем самки из Византия.

Также в «Парасите» [Kock.II.87]:

Соленый, жирный посредине был осетр,
Весь белый и горячий.

Также Никострат или Филетер в «Антилле» [Kock.II.220]: [е]

Засоленная рыба пусть участвует
В гулянке нашей, из Гадир подбрюшие
Пускай войдет.

И далее:

Купил у мужика я, (боги правые!),
Торговца солониной благородного,
Очищенный от шкуры и громаднейший
Кусок ценою в драхму, и всего за два
Обола.[117] Нам и за три дня не съесть его,
Не съесть и за двенадцать — так уж он велик».

[f] На этих словах Ульпиан сказал, поглядев на Плутарха: «А ведь кажется, сударь, никто не упомянул в этом перечне вашу александрийскую рыбу «мендесия», которой даже бешеная собака в рот не возьмет, а также твоих «полу-солений» (η̉μίνηρος) и соленых сомов».
(119) Плутарх ответил: «А чем, по-вашему, отличается «полу-соленье» от «полу-соленой рыбы» вашего прекрасного Архестрата [ср. 117а]? К тому же, полу-соленье упоминает пафиец Сопатр в «Слуге Мистака»:

Дунайского питомца, осетра он взял,
Полу-соление, утеху скифскую.

Упоминает он и раннего мендесия:

Прелестный, мастерски слегка подсоленный
Мендесий и лобан, что в желтом пламени
Зажарены.

Все знатоки подтвердят, что они куда вкуснее котт и лепидий, [b] которыми у вас так хвалятся. Ты скажи-ка нам лучше, мужского ли рода у аттиков слово «солонина»[118] (τάριχος)? У Эпихарма это именно так».
89. Однако замявшегося Ульпиана опередил Миртил: «Прежде всего, Кратин пишет в «Дионисалександре» [Kock.I.24]:

Я солонину принесу понтийскую (ταρίχους)
В корзинах.

Платон в «Зевсе оскорбленном» [Kock.I.613]:

Итак, я, значит, все свое имущество
На солонину выброшу.

Аристофан в «Пирующих» [Kock.I.441]:

[c] Взмочу я эту рыбину соленую (τάριχον)
За все проказы, что за нею водятся.

Кратет в «Зверях» [Kock.I.135]:

Надо отварить капусту,
Рыбу сжарить, солонину (ταρίχους),
И при этом свои руки
Далеко держать от нас.

По-особенному оно коверкается в «Хлеботорговцах» Гермиппа [Kock.I.228]:

И жирный солонин.[119]

Но у Софокла в «Финее» [TGF2. 285]:

На вид
Он солонины был мертвей египетской.[120]

Уменьшительная форма — в «Мире» у Аристофана [563]: [d]

… купим вкусный полоточек балыка (ταρίχιον).

У Кефисодора в «Свинье» [Kock.I.892]:

Кусок мясца иль солонинки плохонькой.

У Ферекрата в «Перебежчиках» [Kock.I.151]:

Каждого жена ждет дома, варит тертые бобы,
Чечевицу или жарит нам козлятинки кусок
Или солонинку.

И Эпихарм пишет слово «солонина» (ο̉ τάριχος) в мужском роде; и у Геродота в девятой книге [IХ.120]: «…соленые рыбы (οι̉ τάριχοι) запрыгали и стали биться в огне»; и в пословицах тоже мужской род:

[е] Вприглядку солонина может жариться.
Душицу любит солонина тухлая.
Заслуг своих соления не ведают.

Но аттики пишут это слово в среднем роде, и родительный падеж получается у них του̃ ταρίχους. Например, Хионид в «Нищих» [Kock.I.5]:

О боги, так бы съел и солонины (του̃ ταρίχους) он?

А дательный падеж «солониной» — ταρίχει, как ξίφει («мечом»). Менандр в «Третейском суде»[121] [Kock.I.5]:

[f] На солонину (τω̃ ταρίχει) порубить их следует!

Там же и винительный падеж этого слова [Kock.III.52]:

Я в этих случаях
На солонину (ε̉πί τάριχος) соли посыпать привык.

Когда это слово пишется в мужском роде, родительный падеж теряет сигму (ταρίχου).
90. И так любили афиняне эту соленую рыбу, что, как утверждает в «Эпидавре» Антифан, даровали гражданство сыновьям торговца солониной Хэрефила [Kock.II.322]:

Сыночков Хэрефиловых вы сделали
(120) Афинянами лишь за то, что выучил
Он солонину есть. Верхом увидев их,
Тимокл сказал в своих Сатирах: «Что это
За пара скумбрий?»[122]

Упоминает их и оратор Гиперид. Другого торговца солониной, Эвфима упоминает в «Цирюльнике» Антифан [Kock.II.63]:

Сходи к торговцу солониной, Парменон,
Я от него ношу обычно, если мне
Удача улыбнется …………………..
Эвфим …………………. на месте разочтя,
Чего-нибудь, да повкуснее, Парменон,
И прикажи порезать.

Еще одного торговца солониной, Фидиппа, упоминает Алексид в «Шарфике» и в «Корзинках» [Kock.II.299, 377]:

[b] Другой — Фидипп, чужак и солонины вождь».

91. Так как мы ели солонину, у многих возникло желание выпить, однако Дафн вскинул руки вверх и сказал: «Друзья мои, в сочинении, озаглавленном «Пир», Гераклид Тарентский пишет: «Перед выпивкой нужно [c] в меру наесться, и лучше всего закусками при начале трапезы. Ибо, если пища попадает в желудок после вина, она его перестраивает, и начинается ноющая боль. Некоторые даже полагают, что разные виды зелени и едкие сорта солонины ведут к заболеваниям желудка, и предлагают заменять их пищей клейкой и вяжущей. Однако они забывают, что пища, [d] расслабляющая кишечник, хорошо умеряет еду противоположного свойства: это так называемый пастернак (о нем упоминает Эпихарм в «Деревенщине» и «Земле и Небе» и Диокл в первой книге «Здоровья»), также спаржа, белая свекла (красная свекла угнетает кишечник), моллюски-конхи, черенки, морские мидии, сердцевидки, гребешки, хорошо засоленная рыба без запаха и различные виды рыб с сочным мясом. Хорошо также для возбуждения аппетита выставлять на стол закуски из зелени, свеклу и солонину… [текст испорчен] … не злоупотребляя тяжелой пищей. Обильных же возлияний в начале трапезы следует избегать, ибо они препятствуют впитыванию жидкостей, поступающих после них». Только македоняне, как [e] свидетельствует Эфипп Олинфский в сочинении «О погребении Александра и Гефестиона», никогда не признавали умеренного питья и сразу напивались допьяна уже к первым переменам блюд, так что уже не могли наслаждаться едой.
92. Дифил Сифнийский пишет: «Солонина из морской, озерной и речной рыбы малопитательна, мало-сочна, суха, легко переваривается и возбуждает аппетит. Из нежирных сортов лучше всего кибии, ранние тунцы и подобные им виды рыб, из жирных — кусочки тунцового мяса и молодые [f] тунцы. С возрастом их мясо становится лучше и острее, особенно у рыб из Византия. Кусочки тунцового мяса, — пишет он, — делают из пеламид, тунцы поменьше похожи вкусом на мясо тунцов-кибий, к этому же классу (121) относятся и ранние тунцы. Сардинские тунцы по величине такие же, как ml панская макрель. Мясо скумбрии очень легко и не задерживается в желудке. Испанская макрель слабит кишечник, она очень едкая и невкусная, однако очень питательна. Лучше нее аминкланская и сакситанская из Испании: она гораздо легче и слаще». Страбон в третьей книге «Географии» пишет [III. 159], что город Секситания стоит на Геракловом острове напротив Нового Карфагена [156]; от его имени получила свое название соленая рыба. Есть там и другой город, называемый Скомбрарией от [b] «скумбрий»; эту рыбу здесь ловят и приготовляют из нее наилучший соус. Есть еще и рыба «чернодубровка» (μέλανδρυς), о ней упоминает Эпихарм в «Одиссее-перебежчике»: «Был полезен кусок тунцовой солонины, похожей на чернодубровку». Эта чернодубровка, по словам Памфила в «Ономастиконе», является самой крупной разновидностью тунца; солонина из нее самая жирная.
93. «Сырую солонину, — продолжает Дифил, — называют кетема[123] (κήτημα); она тяжела, клейка и к тому же плохо переваривается. Речная нильская рыба коракин (κορακι̃νος), которую называют также пельтой, а в Александрии еще полусоленой, — довольно жирная, очень вкусная, мясистая, питательная; она легко переваривается и усваивается во всех отношениях лучше мулла. [c] Икра же и свежих и соленых рыб в равной степени тяжела для желудка, особенно от жирных и крупных рыб, ибо она твердая и плохо дробится. Однако она становится пригодной для желудка, если ее окунуть в рассол и поджарить. Вообще же всю соленую рыбу надо отмачивать, пока вода не станет пресной и не потеряет запаха. Если отварить солонину в морской воде, она становится более пресной; особенно она вкусна, пока не остыла».
Мнесифей Афинский пишет в книге «О пище»: «Как соленые, так и [d] пресные соки возбуждают кишечник, кислые и едкие мочегонны, горькие еще более мочегонны, кроме того, некоторые из них прослабляют, а терпкие [крепят]». Утонченнейший Ксенофонт, осуждая в сочинении «Гиерон или Тиран», подобные кушанья, пишет [1.22]: » — К чему все эти [e] кулинарные измышления, которые вы напридумывали для тиранов: кислое, едкое, терпкое и всё тому подобное? — Конечно, — ответил Симонид, — всё это мне кажется противным природе человека. — Не думаешь ли ты, — сказал Гиерон, — что эти кушанья предназначены для возбуждения их низких и больных душ? Ведь кто вправду ест с удовольствием, тот нисколько не нуждается в таких исхищрениях, ты это знаешь».

[О прохладительных напитках]

94. После этих слов, Кинульк попросил выпить декокта,[124] — ему, мол, нужно оросить пресной влагой круто просоленные речи. Рассердившись на него, Ульпиан хлопнул по своей подушке и воскликнул: [f] «Долго ли вы будете изъясняться варваризмами? Или уйти мне прочь, покинув пир? Я не в силах переносить вашу болтовню!»
«Драгоценный мой! — отвечал ему Кинульк, — раз уж я сейчас нахожусь в царственном Риме, то и пользуюсь словом, привычным в местном наречии. Ведь и у древних поэтов и прозаиков, писавших на чистейшем эллинском языке, можно обнаружить персидские слова, ставшие уже (122) привычными: парасанги [мера длины], астанды [гонцы], ангары [царская почта] и схены в мужском или женском роде — это путевая мера длины, которой многие пользуются и в наше время. Известны мне у многих аттиков и слова, заимствованные от македонян при общении с ними. Лучше было бы мне

Напиться бычьей кровушки,
Ведь гибель Фемистокла предпочтительней[125]

встречи с тобой. Я нарочно не сказал «упиться бычьей влагою», потому что ты не понял бы, что это такое. Ты не знаешь, что и у лучших поэтов и прозаиков можно найти что-то неудачное. Ведь и Кефисодор, ученик оратора [b] Исократа, пишет в третьей книге «К Аристотелю», что любой при желании найдет у других поэтов и ученых одно-два неудачных выражения. Например, у Архилоха сказано: «…шкурник всякий человек», Феодор велит обогащаться, но восхваляет равенство, у Еврипида сказано: «…клялся язык…» [«Ипполит».612], у Софокла в «Эфиопах» сказано [TGF2.136]:

[c] Ведь для твоей же пользы, не во вред тебе
Я предлагаю: поступай как мудрые:
Хваля достойное, не забывай барыш.

И в другом месте он говорит, что слово, приносящее выгоду, не может быть плохим.[126] А у Гомера Гера злоумышляет против Зевса [Ил.ХIV.159сл.], и Арес прелюбодействует [Од.VIII.266сл.], и за это все их бранят. 95. Так что, если я оплошал в чем-нибудь, не прогневайся, о ловчий лучших имен и словес! Говорит ведь милетский поэт Тимофей:

[d] Старого я не пою, новое мое — лучше.
Царь наш — юный Зевс, а Кроново царство миновало:
Прочь ступай, древняя Муза!

Опять же Антифан говорит в «Алкесте» [Kock.II.22]:

Всегда старайся непременно новое
Изобретать: одно нововведение
Легко побьет старинные обычаи,
Хотя бы и казалось опрометчивым.

[e] Но чтобы ты снова не разгневался на меня, я докажу, что и древним был известен напиток, который я назвал декоктом. Как говорит Ферекрат в «Лжегеракле» [Kock.I.194]:

Сказал бы очень ловкий в измышлениях
……………….
Но я отвечу так: не суетись и будь
Любезен, обрати вниманье, выслушай».

«Умоляю, — сказал Ульпиан, — не откажи сперва сказать, что такое бычья влага, — у меня просто жажда до таких выражений».
И Кинульк: «Позволь тогда сперва выпить за тебя, зачерпнувши [f] слов, которых ты жаждешь, из «Пифагореянки» Алексида [Kock.II.370]:

Я пью
Воды прокипяченной чашу: если же
Сырую выпьет кто, — обременит его
И утомит она.

Бычьей же, дорогой мой, назвал Софокл в «Эгее» [TGF2.135] воду из Бычьей реки в Трезене, подле которой протекает и ручей, называемый Гиоессой. (123) 96. Известно, что в древности заздравно пили даже очень холодную воду, но я не приведу свидетельств, пока ты не просветишь меня, пили ли наши предки на пирах также и горячую воду? Ведь если кратеры получили свое название[127] от того, что в них смешивали питье до краев, то ведь не огонь под ними разводили, как под котлами. А что горячая вода была им знакома, свидетельствует в «Демах» Эвполид [Kock.I.286]:

Воды нагрей нам медный таз, испечь вели
Нам жертвенных лепешек, чтобы сгрудились
Над требухой мы.

И Антифан в «Омфале» [Kock.II.84]: [b]

И чтоб никто навстречу не попался мне
С горшком воды кипящей, — я не болен ведь,
Избави бог нас от недомогания!
А если и заноет что под ложечкой
Иль у пупка, то перстенек имеется
Заговоренный, у Фертата купленный
За драхму.

И в «Умащивательнице» — эта пьеса также приписывается Алексиду [Kock.II. 19]:

А если мастерскую мне ославите,
Клянусь Деметрой, кипятком ошпарю вас,
[с] Из таза зачерпнув громадным ковшиком.
И если так не сделаю, пускай тогда
Вовек не пить воды мне избавительной.

Платон в четвертой книге «Государства» [IV.437d]: «Возникает ли в душе человека еще и дополнительное желание? Например, если речь идет о жажде, будет ли это желанием пить непременно горячее или холодное, много или мало — словом, пить какой-нибудь определенный напиток? Если человеку жарко, не прибавится ли к его жажде желание чего-нибудь горячего,[128] а если ему холодно, то — холодного? Если налицо большой выбор напитков, жажда принимает различные оттенки, [d] и начинают желать многого; если же это просто жажда, то — немногого. Но жажда сама по себе никогда не будет вожделением к чему-нибудь другому, кроме естественного желания пить, а голод сам по себе — кроме естественного желания есть».
Сем Делосский пишет во второй книге «Истории островов»[129] [FHG.IV.493], что на острове Кимоле летом копают холодильные ямы и ставят в них глиняные сосуды, полные теплой воды; когда же их вынимают обратно, они холодны как лед. Афиняне, как свидетельствует в [e] «Андрокле» Софил [Kock.II.444], называют теплую воду смешанной (μετάκερας). Алексид в «Локрах» [Kock.II.347]:

И разливали воду две прислужницы:
Та — смешанную, эта же — горячую.

И Филемон в «Коринфянке» [Kock.II.488], Амфид в «Бане» [Kock.II.237]:

И вопил один: «Горячей принесите мне воды!»
Рядом смешанной с горячей громко требовал другой».

97. Киник еще собирался продолжить свое нагромождение цитат, но Понтиан оборвал его: «Любезные мои! Но ведь древние знали и очень холодное питье. Ведь Алексид говорит в «Парасите» [Kock.IL364]:

Ибо я хочу,
[f] Чтоб ты отпил воды моей колодезной:
Она прекрасна — виршей Араротовых
Прохладней.[130]

Колодезную воду упоминает также Гермипп в «Керкопах» [Kock.I. 234]:
…….. [цитата утеряна] ……
Алексид говорит в «Упившейся мандрагорой», что пили и ледяную воду [Kock.II.348]:

Ну разве человек не суетливое
Создание, что вечно меж двух крайностей
Без толку мечется? Мы увлекаемся
Людьми чужими, а роднёю брезгуем.
(124) А ведь бедняк последний, без гроша, богат
Своими близкими! При взносах складчинных
Донельзя скряжничаем, каждодневно же
Роскошествовать белою лепешкою
Хотим, ячменной и похлебкой черною,
(Природный цвет ее черним красителем),
К питью нам нужен лед, но чуть остывшие
Освищем кушанья и разбраним вино
Чуть кислое, сходя с ума по соусам.
Выходит, верно говорится многими
[b] Людьми неглупыми, что совершенства нет,
А коли возникает, то немедленно
Ему конец приходит.

И Дексикрат пишет в комедии, озаглавленной «Сам себя обманувший» [Коск.III.374]:

Когда я спьяну ледяную воду пью,
Иль о египтских благовоньях думаю…

И Эвтикл в «Мотах» или «Послании» [Kock.I.805]:

Он первым узнавал, торгуют ли
На рынке льдом, и соты съесть медовые
Всегда готов был первым по любой цене.

И превосходный Ксенофонт упоминает в «Воспоминаниях [о Сократе]» [c] питье со льдом [II.1.30], а Харет Митиленский, рассказывая в «Истории Александра» об осаде индийской крепости Петры, описывает способ хранения льда: Александр приказал вырыть тринадцать холодильных ям, их наполнили льдом, завалили дубовыми ветками, и лед сохранялся в них очень долго.
98. О том, что и вино охлаждали, чтобы пить его очень холодным, пишет в «Холодильщиках» Страттид [Kock.I.728]:

Вино горячее
Никто не стал бы пить, для нас приятнее
[d] Вино со льдом, в колодце охлажденное.

И Лисипп в «Вакханках» [Kock.I.700]:

— Гермон, ты как? И что случилось?
— Ничего!
В колодец только опустил отец меня,
Как летом опускал в жару кувшин с вином.

Дифил в «Памятке» пишет [Коск.II.559]:

Дорида, охлади вино!

Протагорид, описывая во второй книге «Забавных историй» [FHG.IV.485] речное плавание царя Антиоха[131] по Нилу, рассказывает о некоторых [e] способах получения холодной воды: «Днем они выставляют воду на солнце, на ночь же, сцедив осадок, оставляют в глиняных гидриях на открытом воздухе, как можно выше, и всю ночь два раба смачивают стенки сосудов. Утром сосуды спускают вниз и снова сцеживают осадок. Таким способом вода делается чистой и очень здоровой. После этого они укрывают гидрии в мякине и пьют воду, не нуждаясь ни во льде, ни в чем-нибудь подобном».
[f] О колодезной воде упоминает Анаксилай во «Флейтистке» [Коск.II.264]:

Воду из моего колодезя
Считай своею.

И снова:

(125) Испортил воду он в моем колодезе.

Аполлодор из Гелы упоминает в «Потерявшей мужа» и о самом колодце, используя это слово (λάκκος) в нашем сегодняшнем значении [Kock.III.278]:

Веревку отвязавши от колодезя,
Ты бросилась на брань вооруженная».

Услышав это, Миртил воскликнул: «Друзья, как любитель солонины (φιλοτάριχος), я тоже хотел бы выпить ледяной воды на манер Симонида!»
[b] Ульпиан в ответ: «Выражение любитель солонины было в «Омфале» у Антифана [Коск.II.84]:

Нет, дева, не любитель солонины я.

Алексид в комедии «Власть женщин» обзывает кого-то похлебкой из солонины (ζωμοτάριχος) [Kock.II.312]:

Гиппокл-то киликийский — ну, актеришко!
Похлебка с солониной!

Но вот что значит «на манер Симонида», я не знаю».
99. Миртил отвечал: «Тебя ведь, пузан, история нисколько не интересует. Ты жиро-лиз (κνισολοιχός), и даже, говоря на манер старинного самосского поэта Асия, жиро-угодник (κνισοκόλαξ). [c] Каллистрат рассказывает в седьмой книге «Смеси», что однажды «в пору могучего зноя» поэт Симонид обедал у кого-то в гостях, и виночерпии, положив лед в питье остальных гостей, обошли его; тут же экспромтом сочинил он следующую эпиграмму:

Тот, кто был принесен Бореем из Фракии ярым,
Больно кусая всех, кто не закутался в плащ,
Тот, кто покрыл пеленою Олимп и заживо умер.
Тягость простерши свою на Пиэрийской земле, —
[d] Пусть, растопившись, послужит и мне, потому что негоже
Теплым поить питьем доброго гостя в дому».

Когда Миртил выпил, Ульпиан снова спросил: «Где же ты нашел жиролиза, и в каких стихах Асия упоминается жироугодник?» Миртил ответил: «Стихи Асия такие:

В час, когда свадьбу справлял Мелес, согнутый годами
Жироугодник пришел, жалкий, клейменный, хромой,
Нищий, незваный, просящий похлебки; посередине
[e] Свадьбы стоял герой, вылезший из нечистот.

Жиролиза же можно найти в «Филархе» Софила [Коск.II.446]:

Ты лакомка и жиролиз.

А в пьесе, озаглавленной «Бегущие вместе» [Kock.II.446], сказано «жиролизание»:

Притона содержатель, весь снедаемый
Жиролизаньем, приказал вот этою
Кровяной колбасой его полакомить.

[f] Упоминает жиролиза и Антифан в «Шмеле» [Kock.II.37].
О том, что за едой пили сладкие вина, говорит в «Дропиде» Алексид [Kock.II.317]:

Вино внесла девица сладкое
В серебряной пузатенькой посудине,
На вид приятной; но ни чаша, ни фиал, —
В себе она соединяла формы их».

[О запеканках]

100. После этого внесли пирог из молока, лепешек и меда,[132] который римляне называют libum. Кинульк заметил: «Подкрепись, Ульпиан, (126) отеческим «хтородлапсом», которого, клянусь Деметрой, ты не найдешь ни у одного древнего автора за исключением, быть может, твоих соотечественников Санхуниатона и Моха,[133] писавших об истории Финикии».
«Хватит с меня, клещ [Ил.ХХI.394], — отвечал Ульпиан, — и медовой лепешки! Впрочем, с удовольствием поел бы я и запеканки с моллюсками или с орешками пинии». Когда ее принесли, он сказал: «Подайте мне «мистилу» (μυοτίλης), не стану же я называть ложку[134] словом «мистрон» (μύστρον), ибо до нашего времени так не говорил никто».
«Ты удивительно забывчив, — возразил ему Эмилиан, — не ты ли [b] всё время превозносишь эпического поэта Никандра Колофонского за его ученость и любовь к старине? Не ты ли цитировал нам его стихи о перце? А ведь он, описывая в первой из двух книг «Георгик» приготовление запеканки (χόνδρος), воспользовался словом «мистрон» [ср. 129с]:

Если варить каплуна или свежеубитого станешь
Мясо козленка, ягненка, — крупу пшеничную (χίδρα) высыпь
[с] В полый сосуд, разотри, смешай ее с маслом душистым.
А как бульон закипит, залей ………..
…………… и, прикрыв его крышкой,
После оставь упревать: ведь сильно мука разбухает.
В полые мистры его подавай, когда кушанье станет
Теплым.

В этих стихах, — удивительно, что ты забыл их! — Никандр описывает приготовление пшеничной или ячменной запеканки и велит вливать в нее бульон, сваренный на мясе ягненка, козленка или каплуна. Он пишет, что пшеничную крупу надо истолочь в ступке, смешав с оливковым маслом, и [d] влить в нее мясной бульон, когда он только начнет закипать. Когда после этого варево загустеет, надо размешать его разливным черпаком, не добавляя более ничего другого, а только снимая ложкой всплывающую жирную накипь. Вот почему он говорит: «Оставь ее упреть, накрыв крышкой»: ведь мука грубого помола (κρι̃μνον) сильно разбухает. И наконец, когда она остынет до приятной тепловатости, ешь ее полыми мистронами. [e] Более того, и македонец Гипполох, описывая в письме к Линкею македонский пир небывалой роскоши, упоминает и о том, что всем приглашенным были розданы золотые ложки (μύστρα). Если же, дорогуша, ты предпочитаешь быть древнелюбом и не хочешь знать ни одного слова, которое не встречалось бы у аттических авторов, то скажи-ка мне, о чем говорится в пьесе «Брюхотруженики» автора Древней комедии Никофонта. По-моему, он упоминает здесь именно о ложках (των μύστρων) [Kock.I.779]:

Торговцам рыбешкой, торговцам углями,
Сушеными фигами и кожухами,
[f] Торговцам мукою и пирогами,
Решетами, ложками (μυστριοπώλαις) и семенами,
И книготорговцам.

Кем еще могут быть эти μυστριοπώλαι, как не торговцами ложками? Итак, мой аттичнейший из сирийцев, научись на этих примерах пользоваться ложкой и от души поешь этой каши, чтобы ты не мог говорить «убог ведь я и немощен».[135]
101. Мне даже странно, почему ты не вопросил: «Откуда эта (127) запеканка? Из Мегар или Фессалии, отечества нашего Миртила?».
Ульпиан на это: «Я не притронусь к еде до тех пор, пока ты не разъяснишь мне, у каких авторов встречаются упоминания об этих запеканках!»
Эмилиан ему: «Не могу отказать тебе. Однако, видя, какой пышный пир здесь готовится, я хочу, чтобы ты поел каши и, распушив перья как петух, рассказал бы нам о кушаньях (έδέσματα), которые нас ожидают».
[b] Но Ульпиан возмущенно воскликнул: «Какие еще «кушанья»? Неужели нельзя хоть немного передохнуть от вечных вопросов к этим натасканным недоумкам?»
«Ну хорошо, — отвечал Эмилиан, — я расскажу тебе и об этих запеканках. И начну со стихов из «Антеи» Антифана [Kock.II. 24]:

— А что в корзинках у тебя, любезнейший?
— В трех — запеканка (χόνδρος) славная мегарская.
— Но правду ль говорят, что фессалийская
Всех лучше?
— Несомненно, финикийскую…
… муки тончайшей и просеянной (σεμίδαλις).

[c] Эта же комедия с очень малыми разночтениями приписывается и Алексиду. Тот же Алексид пишет в «Блуднице» [Kock.II.368]:

И запеканкой фессалийской полон дом.

Однако Аристофан называет в «Пирующих» словом χόνδρος кашицу-размазню [Kock.I.422]:

Заварит кашу, бросит муху в варево
Да мне и поднесет.

Мука очень тонкого помола под именем σεμίδαλις упоминается также Страттидом в «Человеке-молоте» [Kock.I.712] и Алексидом в «Равновесии» [Kock.II.328], хотя точных цитат я привести не могу. В той же пьесе [d] Страттида это слово появляется и в родительном падеже (σεμιδάλιδος) [cp.242d]:

…Близнецов, потомков семидалиды…

Словом же кушанья (ε̉δέσματα) воспользовался в «Близнецах» Антифан [Kock.II.45]:

Я смаковал прекраснейшие кушанья,
И выпивал по три-четыре здравицы;
Напировался всласть, и поглотил еды,
Наверно, четверым слонам достаточной».

— Пора мне кончать и эту книгу, Тимократ! Пусть же ее завершат речи о предвкушаемых кушаньях, а к самому пиру мы приступим в следующей книге.
— Но не прежде, Афиней, чем ты расскажешь о пире македонца Гипполоха.
— Хорошо, если тебе это интересно, я поищу рассказ о нем.

Конец книги третьей


[1] Каллимах — он фигурирует здесь не только как поэт, написавший более 800 свитков, но и как глава Александрийской библиотеки, хорошо знакомый с изнурительным процессом чтения свитков с длинными литературными произведениями, которые приходилось постоянно разворачивать и сворачивать по мере продвижения по тексту.

[2] Египетские бобы — произрастающий в теплых заболоченных местах от Юго-Восточной Азии до Северной Африки лотос орехоносный (Nelumbo nucifera Gaertn.), съедобное корневище которого в античности называли колокасией по аналогии с клубнем истинной колокасии или таро (Colocasia antiquorum Schott.), растения совершенно другого рода, который древние греки издавна употребляли в пищу. Истинная колокасия оставалась в моде и во времена Империи: поэт Марциал (ΧΙΠ.57) жаловался на ее чрезмерную волокнистость, а в кулинарной книге Апиция («De re coquinaria». 322 et al.) содержится несколько рецептов ее приготовления.

[3] …они по бобам стосковались. — В Греции пиры состояли из двух частей: сначала участники приносили жертву богам и утоляли голод, а затем, совершив омовение и умастившись благовониями, пили вино, беседовали и всячески развлекались. Молодым людям, вероятно, желателен переход от трапезной части пира (δει̃πνον) к собственно питейной (συμπόσιον), традиционно сопровождаемой закуской из мелких лакомств (τραγήματα), в частности различными бобовыми, сухофруктами и орехами (ср.: Платон. «Государство». 72с).

[4] Эдепс — город на северо-западном побережье Эвбеи, знаменитый своими целебными серными источниками.

[5] …трагасейскую соль… — Из поселения Трагасы, на южном берегу Троады; об этих соляных залежах упоминают и другие авторы.

[6] Огурец — Cucumis sativus L., давно одомашненный в Средиземноморье овощ, который в античности ели как сырым, так и приготовленным, но в те времена огурцы горчили гораздо больше, поэтому их нередко подавали на стол с медом или сладким вином. Что касается самого слова, принцип аналогии — достраивание редких словоформ по словам с известной падежной парадигмой — был весьма популярен у античных грамматиков, таких как александрийские ученые Аристофан Византийский, Аристарх, Дионисий Фракиец, а позже, в римские времена, его поддерживали Сципионы, Варрон, Цезарь и Кальв; в противоположность принципу аномалии, при которым за каждым словом признавали право индивидуальных отклонений в его формах, как это делали стоики (Хрисипп), пергамская грамматическая школа (Кратет Маллосский), а в Риме — Цицерон, Гораций и Квинтилиан.

[7] Лахет — безвестная личность, не прославившаяся на литературном поприще, поэтому Кайбель предлагает две конъектуры: Диевх (врач 1И в. до н.э., создатель работы по диететике, фрагменты которой приводит Орибасий, а Плиний пользуется ею как источником) или Лесх (лесбосский поэт, некоторыми считается автором «Малой Илиады», одной из многих поэм гомеровского цикла).

[8] Сковородка с рукоятью… — Конъектура Кайбеля στελεόν букв, «рукоять»; в рукописи — маловразумительное στέλνω, возможно, искаженная форма глагола «посылать».

[9] Редька — Raphanus sativus L., весьма распространенный овощ в античности, предок современных редек и редисок, образец скромной сельской пищи, противопоставленный городским гастрономическим изыскам.

[10]  Здесь начинается текст основной рукописи.

[11] …так называемые драконтии… — Названия различных ползучих растений; какое именно здесь имеется в виду и действительно ли это сорт огурца, определить не представляется возможным.

[12] …слово «огурец» (σικυός) образовано от глаголов… — Типичный фантастический пример этимологии, как ее понимали в античности, возможно потому, что первые случаи этимологии зафиксированы уже у Гомера и трагиков и естественно являются скорее поэтическим приемом, чем попыткой научного обоснования происхождения слов. В дальнейшем этимологией занялись философы, в ведомстве которых она и оставалась до конца античности в практически неизменном виде, так что основанием для этимологизации чаще всего служили семантические толкования того или иного порядка, ср. труд Исидора Севильского «Этимологии, или Начала» (I. 29) VII в. н.э.

[13] Поручейник — сладкий корень, или поручейник, зонтичное растение Sium sisaram L. (до XVIII в. был деликатесным овощем в западной Европе) или, возможно, водяной кресс, или жеруха, Nasturtium officinale R. Br.

[14] …растут главным образом в полнолуние… — Теория о влиянии луны на ей «посвященные» предметы и явления, такие как приливы, беременность и даже огурцы и морские ежи (шарообразное иглокожее, известно более 700 видов), восходит к основам стоического учения о мировой гармонии и всеобщей согласованности.

[15] Смоквы — инжир, он же фига, плод смоковницы Ficus carica L., практически повсеместно присутствующий в ежедневном рационе грека в античности, вне зависимости от его имущественного положения. К периоду Римской империи в садах Средиземноморья выращивалось уже множество сортов фиг (всего для той эпохи зафиксировано 44 сорта, больше нам известно только сортов груш и винограда).

[16] …плод же ее они зовут Предводителем… — Эти смоквы связаны также с празднеством Плинтерий. В мае-июне в Афинах устраивалась торжественная процессия, сопровождавшая изображение Афины-Полии, которое несли купаться на побережье, сняв с него украшения и одежды, а в начале процессии несли местные смоквы как первый культурный плод — возможно, вариант мифа о состязании Афины и Посейдона за господство над Афинами (с маслиной и соленым ключом).

[17] …первыми стали называться тогда сикофантами… — Выявляющие смоквы, а позднее, в переносном значении, доносчики, соглядатаи, плуты.

[18] Сминфийские празднества — празднества в честь Аполлона-Сминфея, архаическая полузооморфная крито-мисийская ипостась: вождь мышей и их губитель одновременно.

[19] О так называемых фибалийских смоквах… — По названию местности в Аттике или Мегариде.

[20] …и сорт миртовых ягод… — Некогда популярное в Греции лакомство, особенно на закуску к вину. В Риме ягоды мирта Myrtus communis L. чаще использовались как пряность, отсюда название современной итальянской колбасы мортаделла, которая некогда была щедро приправлена именно миртовыми ягодами, создававшими легкий перченый эффект.

[21] …форминские… — Возможно, сорт из окрестностей города Формии в области Наций, что вокруг Рима, отличавшейся хорошим климатом, развитым сельским хозяйством вообще и виноделием в частности.

[22] …Линкей… стал бы куда зорче своего тезки… — Наделенный острым зрением рыси и именем, производным от того же корня, Линкей, брат-близнец Идаса, — мессенская параллель спартанским братьям-близнецам Диоскурам, Кастору и Полидевку. Линкей и Идас принимали участие в Калидонской охоте, а также в плавании на первом корабле Арго за золотым руном.

[23] О диких смоквах… — Без диких смоковниц и насекомых, живущих в их плодах, невозможно естественное опыление смоковниц культурных, ср.: Феофраст. ИР. II. 8.3.

[24] Мушмула — плод и дерево вида Mespilus germanica L. семейства розоцветных, распространенного на территории южной Европы. Красновато-ржавые плоды собирают незрелыми и оставляют вызревать и слегка подгнить на соломе, только тогда бело-розовая мякоть с косточками, заключенная внутри, становится съедобной, сладковатой с вяжущей кислинкой.

[25] …называемого на Крите кипрской смоковницей… — Сикомора, Ficus sycomorus L., два раза в год приносит обильный урожай мелких фиг низкого качества.

[26] …Феофраст говорит, что дикая смоковница плодоносит дважды в год… — В тексте Феофраста нет этого пассажа о дикой смоковнице, но об этом упоминается у Плиния (XXVI. 113); тот же случай с речью философа из второй книги «Истории растений» в 77f-78a.

[27] …все, что посажено в «морском луке»… — Растение Scilla maritima L., оно же Urginea maritima Baker, действительно обладает полезными свойствами отвращать грызунов (для них оно сильнейший яд), так что в античности его нередко использовали при посадках в профилактических целях.

[28] Так называемая индийская смоковница… — Ficus religiosa L., фикус священный, или баньян.

[29] Трифон — греческий грамматик второй половины I в. до н.э. Последующие поколения активно пользовалось его дошедшими до нас лишь фрагментарно трудами: «Грамматическое искусство», «Чтение вслух в древности», «Аттическая просодия» и пр. Он также создал гигантский ономастикой с разделами «растения» и «животные», так что Магн, вероятно, ошибочно приводит здесь заголовок «История растений», это была скорее история их имен.

[30] …производит название смокв… — Характерная для поздней эпической поэзии мифологизация реальности. Орей, горный дух (’όρος — «гора»; подобным образом, от названий деревьев и их плодов, образованы и приведенные ниже имена гамадриад) и отец Оксила и Гамадриады, породивших нимф-гамадриад, живущих каждая в своем дереве и умирающих вместе с ним; интересно, что среди них как плодоносные, так и другие деревья. Впрочем, грецкие орехи (Juglans regia L.), съедобные желуди (одного из видов дубов Quercus L., но могут подразумеваться еще и каштаны или даже финики), плоды кизила (Cornus mas L.) и шелковицы (Moms nigra L.), а также виноград (Vitis vinifera L.) и инжир (Ficus carica L.) при всей их пользе никак не умаляют пользу для античного сельского хозяйства вязов (Ulmus campestris L.) и тополей (разнообразные варианты Populus L.), которые применяли как деревья-подпорки для тех же виноградных лоз и т.д.

[31] …жители Наксоса рассказывают… — Наксос и Диониса, после его бракосочетания с Ариадной, покинутой Тесеем на этом острове, вероятно, связывали особенно важные религиозные отношения. Возможно, потому там и было целых два знаменитых священных изображения Диониса, которые, вероятно, находились в двух разных святилищах.

[32] Царь! Ты собираешься в поход на людей… — Речь идет о Крезе, последнем лидийском царе, собирающемся в поход на царя персов Кира, невзирая на предостережения некоего лидийского мудреца. В результате в 546 г. до н.э. Сарды, прекрасная столица лидийской державы, были взяты Киром.

[33] Филипп, отец Персея… — Речь идет о Филиппе V, царе Македонии с 222 по 179 г. до н.э., прекрасном полководце с отвратительным характером, и его войне против Родоса, в которой он поработил половину Малой Азии (Магнесия — город на реке Меандр в Ионии, Миунт — город в южной Ионии на северо-восток от Милета , т. е. к югу от Магнесии). Грекам пришлось воззвать к Риму о помощи, и римские войска в конце концов разгромили Филиппа.

[34] Смоквы из Тралл… — Наконец-то упоминаются знаменитые карийские смоквы (город Траллы находится на границе Ионии, Карий и Лидии), по имени которых у римлян сушеные фиги назывались carica.

[35] …относящиеся к смоквам общеизвестные пословицы… — По мнению Евстафия Византийского, комментатора «Одиссеи» в XII в., в первой пословице «за рыбой смоква» принижается ценность фиг по сравнению с рыбой (но может также служить знаком перехода от застольной части к попойке, так как и фиги, и бобы в древности подавали на закуску к вину, после того как с основной едой — мясом и рыбой — было покончено), а вторая смеется над дикостью и ленью.

[36] Яблоки — Pirns malus L., в античности было выведено немало сортов яблок (в источниках упоминается как минимум 32 сорта); в связи с климатическими условиями лучшие сорта выращивались на территории Италии: так, матианские яблоки (ср. 82с) — знаменитое произведение агронома Гая Матия времен императора Октавиана Августа и упоминаемые здесь орбиклата — «круглые» яблоки (так же назывался сорт италийских груш), о которых даже упоминает Цицерон в одном из своих писем и пр. Названия греческих сортов платании и сетании менее ясны; платании могут быть как-то связаны только с названием дерева платан, а сетании (от прилагательного οητάνιος — «этого года») — распространенное сортовое название различных зерновых, овощей и фруктов: в том числе для мушмулы и лука! С перечислением сортов яблок (в частности, римских) заканчивается цитата из Дифила, который в III в. до н.э. не мог быть столь хорошо знаком с римскими садоводческими достижениями.

[37] Что же касается кидонских яблок… — Айва, Cydonia vulgaris Pers., не отличалась столь великим разнообразием сортов: их было всего 4 — 5; зато один римский сорт можно было есть сырым без всякого вяжущего эффекта: так называемую мульвианскую айву (результат прививки обычной айвы на воробьиную — собственно, упоминаемые в тексте воробьиные яблоки — ср.: Плиний. XV. 38). Интересно, что один из сортов (крупный, по свидетельству лексикографа Гесихия) назывался фавлии, как и крупные грубые зеленые оливы (ср. 56с).

[38] О кидонских яблоках упоминает в «Елене» и Стесихор… — Розы, фиалки, мирт и яблоки (пусть даже кидонские) относятся к атрибутам Афродиты, а следовательно, и ее проекции — Елены.

[39] …аромат… притупляет… действие смертельных ядов. — В античности бытовало представление о нейтрализации ядов ароматами: поэтому в качестве классических противоядий выступали особенно пахучие предметы — самый ранний появившийся в Европе вид цитрусовых цедрат (см. 83а и сл.), пряная трава рута (интересно, что и рута, и все цитрусовые по современной ботанической классификации относятся к единому семейству рутовых). Фаросский яд — более не упоминается; возможно, египетский — от острова Фарос; объяснить это сочетание при нынешнем состоянии источников не представляется возможным.

[40] Яблоки рвать принялся, вырезать на них Кадмовы знаки. — Кадмовы знаки — буквы (финикийскому герою Кадму приписывалось изобретение алфавита), а писать на яблоках — традиция, заложенная еще богиней раздора в завязке Троянской войны; так что, учитывая, какую большую роль обычно играли яблоки в играх влюбленных в древности (перекидывание яблока, вручение яблока, отбирание яблока, что традиционно со времен мифических Мелеагра и Аталанты, которую во время их состязания по бегу задержали его золотые яблоки), речь, вероятно, идет о подарке, совмещенном с любовной запиской.

[41] …холмистой Эфире… — Родина знаменитого царя-обманщика Сизифа в Аргосе, позже отождествлялась с Коринфом.

[42] …стол богов… — Теоксения в Греции и lectisternium в Риме, празднование прихода богов в гости к людям. Считается, что боги посещают невидимо частный или общественный пир: для них устраивается специальное ложе и особо накрывается стол; разумеется, на него выставляется то, что прекрасно выглядит и благоухает, а на вкус можно не обращать внимания, так что несъедобные яблоки при таком обряде вполне естественны (ср. историю о Прометее и жертвоприношении Зевсу: Гесиод. «Теогония». 535 сл.).

[43] …называют их гесперидскими яблоками. — Яблоки вечной молодости из сада Гесперид, расположенного за горизонтом на Западе; с ними связан 11-й подвиг Геракла. Яблоки ассоциировались с молодостью у всех индоевропейских народов, ср. скандинавскую богиню молодости Идун, всегда держащую при себе корзинку с яблоками вечной юности, ср. молодильные яблоки славянских сказок. Однако слово «яблоко» с определением могло обозначать любой яблокообразный плод, и в дальнейшем (83а) появляется представление о цедрате, мидийском яблоке, как о гесперийском яблоке (хотя цедрат впервые оказался в Европе не раньше IV в. до н.э. и пришел не с запада, а с востока), а в Песни Песней, наоборот, гранатовые яблоки, которыми надо освежать изнемогающих от любви, при переводе превращаются в яблоки обыкновенные.

[44] Персики — здесь смешиваются понятия о самом персике как фрукте, Persicus vulgaris Mill., и его косточке, которая воспринимается как орех, похожий на миндаль (о косточках идет речь, когда упоминается маслянистость). Дискуссия на тему, что считать орехом, а что фруктом, продолжалась на протяжении всей эпохи античности, ее окончательные результаты на закате Римской Империи были обобщены Макробием в «Сатурналиях» (III. 18).

[45] …Феофраст пишет… — Далее приведенный текст отсутствует в «Истории растений»; ср. примеч. 25 к этой книге.

[46] …тогда как другие зовут их адриями. — Сицилийцы, согласно лексикографу Гесихию.

[47] Цедрат — он же цитрон, Citrus medica Risso, предшественник лимона в Средиземноморье. Долгое время этот привозимый с Востока плод, 90% которого составляет толстая горько-ароматная кожура и лишь в самом центре находится маленький и кислый комочек мякоти, поделенный на дольки, как и у всех цитрусовых, использовали только в парфюмерных целях. Однако постепенно, к I в. н.э., его научились выращивать, избавившись от заблуждения, что это плод туи (или других хвойных деревьев), которая носила то же название, и плоды стали использовать в кулинарных целях: так у Апиция («De re coquinaria». 169) встречается рецепт рагу с цедратом (главным образом туда идет кожура).

[48] …к диким козам… — Греческие бранные реплики, как правило, являются завуалированными посланиями собеседника в Аид, и эта не составляет исключения, ср.: «пошел к воронам!»

[49] …сохранит ее от моли. — Различные цитрусовые плоды, главным образом лимоны и апельсины, используют в этих целях и в наше время, а в XVIII-XIX вв. пользовались еще и листьями лимонов.

[50] …Эриф продолжил… — В следующих стихах Артемида, вероятно, упоминается как Артемида-Геката, богиня подземного царства, которое, как считалось, находилось на Западе, а к Афродите прилагается нигде более не зафиксированный эпитет Бербея, возможно, связанный с ее культом на Кипре, подверженным сильному финикийскому влиянию.

[51] …выпивать аконит. — Яд из растений рода аконит (Aconitum L.) семейства лютиковых, который, подобно цикуте, применяли при казни преступников; в малых дозах его использовали также врачи в качестве болеутоляющего. О способности цедрата и руты противостоять ядам см. примеч. 38 к этой книге.

[52] …устриц и других родов панцирных моллюсков. — В этой части книги речь в основном пойдет именно о моллюсках, хотя будут встречаться упоминания и об иглокожих (морские ежи), оболочниках (асцидии), морских членистоногих (омары, креветки и пр.) и даже кишечнополостных (актинии). Часть моллюсков, чьи названия здесь встретятся, до сих пор не идентифицирована учеными достоверно, поэтому при переводе приходится пользоваться транскрипцией греческих названий. Часть — идентифицирована только в самом общем виде (например, нереита — спиральный одностворчатый моллюск, возможно рода Cassis, или теллины и скифидрии — моллюски двустворчатые). К тому же подобные названия часто используются для обозначения представителей совершенно разных родов одновременно, а иногда даже разных отрядов: так, словом «морской желудь» (βάλανος), согласно словарю Дарси Вентворта Томпсона «А glossary of Greek Fishes» (Лондон, 1947), обозначается не только моллюск-сверлильщик, но и ракообразный морской желудь. В довершение всего некие общие названия упоминаются как частные и наоборот. Так, «сердцевидки» или «устрицы» могут обозначать «моллюсков вообще», а общее название «конх» для моллюсков может быть и названием моллюска одного из их видов, очевидно, в зависимости от узуса того или иного автора. Та же проблема возникает при переводе названий рыб с древнегреческого на современные языки.

[53] Крабизов и кикибалов… — Незафиксированные более нигде названия даров моря, возможно комическое подражательное словообразование, как в речи хвастливого повара у Плавта («Псевдол». 831-832), когда тот, рассказывая о своем мастерстве, сыпет всякими «профессиональными словечками», вставляя свои выдумки, типа «секаптида», «маккида» и «кокилендрум» и «кеполендрум», похожие на названия реально существующих пряностей.

[54] …в сочинении, озаглавленном «О сломанной скитале»… — Грамматик Аристофан воспользовался для названия своего сочинения цитатой из Архилоха (фрагмент 89=185), в котором тот рассказывает историю о встрече обезьяны и лисы, где фигурирует сломанная скитала. Скитала — специальный жезл для спартанских депеш, на который наматывали ленту и писали на ней секретное сообщение. Ленту снимали и отправляли с гонцом, а получатель ее мог прочитать текст, только намотав ее на точно такой же жезл, всякий другой давал бы абракадабру. Возможно, в этой работе Аристофана, одного из первых создателей филологической науки и главы Александрийской библиотеки, шла речь о трудных местах и разночтениях (непременно возникающих, если скитала сломана) в древних текстах, тем более, что в следующей цитате приводится его разногласия с Дикеархом по поводу чтения стиха Алкея (в духе своего времени Аристофан хочет видеть стих более мифологичным, на место ракушки-блюдечка помещая черепаху, из панциря которой младенец Гермес когда-то создал первую в мире лиру и вручил ее Аполлону), еще одного древнего для того века (III — II в. до н.э.) поэта. Интересно, что в 45Id упоминается трактат об Архилохе современника Аристофана, также побывавшего главой великой библиотеки, поэта и филолога Аполлония Родосского, в котором подробно рассказывается о спартанских скиталах.

[55] Флиаки — южно-италийский драматический жанр IV в. до н.э., о котором можно судить лишь по изображениям на местных краснофигурных вазах того периода, вероятно представлял собой бурлески из жизни богов и героев и даже обычных граждан — жизнерадостные сельские сценки, которые разыгрывались актерами с непомерными фаллосами и гротескными масками.

[56] …он называет их херамбами… — В обоих случаях речь идет о других названиях мидий: меланиды — морские мидии, херамбы — пресноводные.

[57] …в «Персах» Эсхила сказано… — Цитата отсутствует в сохранившемся тексте трагедии.

[58] …мак трубачей… — Так рыбаки называли все, что относится к внутренним органам моллюсков, что по большей части для невооруженного глаза представляет собой некую мало дифференцированную смесь.

[59] …Пиррейского залива… — У города Пирры на острове Лесбос, который вообще был знаменит дарами моря; главный город острова, возможно, получил имя Митилены по одному из названий мидий (μίτυλος).

[60] …в землю попадает ихор… — Мифическое название крови богов (тем самым связанное с оплодотворяющей силой), позже — бесцветная внутренняя жидкость, лимфа.

[61] …у большинства из них цветок черный, у некоторых же красный и небольшой. — Цветком называется железа багрянок (несколько видов: Murex trunculus, Murex brandaris и Purpura haemastoma), из которой изготовляли драгоценную пурпурную краску двух видов, фиолетово-пурпурную и багряно-пурпурную (последняя ценилась выше), на редкость долговечную (сохраняла цвет 500 лет; ср.: Плиний. VIII. 197) и стойкую. Об этом писал даже Лукреций в своей поэме «О природе вещей» (VI. 1074-1075): «Раковин пурпурных сок сочетается с шерстью столь тесно, / Что никогда от нее отделиться он больше не может». Пурпур в античности и в средние века был одним из атрибутов власти, его носили цари и императоры, им окрашивали самые драгоценные книги (так в Публичной библиотеке Санкт-Петербурга можно увидеть старинное так называемое «пурпурное Евангелие», фиолетово-пурпурные страницы которого исписаны серебряными «чернилами»), и вплоть до падения Константинополя (основной экспортер пурпурных тканей) одежды западных кардиналов были пурпурны, а не окрашены кошенилью в красный цвет, к которому мы теперь привыкли. Тем не менее в отдельных местах ремесленное производство пурпура иногда встречалось еще в XVII в.

[62] …в них обитают стражи… — Классический пример симбиоза, совместного проживания и борьбы за существование представителей разных биологических видов и даже классов (моллюски и членистоногие); однако представление, что без симбионта пинна не приспособлена к самостоятельному существованию, неверно. Согласно современным биологическим описаниям пинны, или раковины-перья, вполне самостоятельны, в них часто зарождается жемчуг, а еще они ценны своим биссусом — достигающими 20 см похожими на шелк шелкопрядов прочнейшими и тончайшими нитями, которыми они крепятся ко дну моря. Эти нити со времен античности использовали для создания драгоценной легкой и шелковистой ткани виссон (от того же βύσσος), которая была столь ценной, что даже в Италии XVIII в. за пару перчаток из биссуса пинн давали 20 золотых дукатов.

[63] …еще и «матери». — Можно читать также как: «О самая мужественная (дочь) бабок-асцидий и матерей актиний». Асцидии, как и актинии, напоминают по форме скорее растения, чем животных, и слегка похожи друг на друга (асцидия — надутый чехол, актиния — надутый чехол, увенчанный стрекалами-лепестками), так что возникает родственная картина, хотя на самом деле они относятся к совершенно разным биологическим типам.

[64] Спатанги же меня… — У Аристофана в приапическом смысле: «пожирая, вычерпывая ложкой, и вылизывая начисто морского ежа-спатанга у меня внизу»; моллюски нередко становились материалом для эротических аллюзий, чему, как и многовековому убеждению в том, что их поедание способствует играм Венеры, немало способствовал их внешний вид.

[65] Сваренные с мальвой или со щавелем… — Мальва различных видов (Malva L.), любимая зелень античных диетологов, и щавель (Rumex patientia L.), греческое название которого произошло от глагола λάπάσσω — «расслаблять», действительно улучшали пищеварение, даже чрезмерно, на это жаловался в своих письмах Цицерон.

[66] Скользкие дети самой Галосидны… — «Морерожденная» — эпитет Амфитриты; в «Одиссее» детьми Галосидны названы тюлени (IV. 404).

[67] …Парий — цикаду морскую… — Вид насекомоподобного морского членистоногого (возможно, Scyllarides latus Latreille или Squilla mantis L.), размером меньше лангуста, но гораздо больше креветки, с очень нежным мясом.

[68] А всех трубачей… — Здесь игра слов, так как κήρυξ не только «моллюск-трубач» (чье мясо жестковато и не слишком вкусно), но и человек, занимающий мало оплачиваемую государственную должность глашатая, требующую весьма зычного голоса. В его обязанности входило объявлять о принятии тех или иных постановлений, поддерживать порядок в народном собрании, театре, при жертвоприношениях и т.д., по поручению проводить распродажу имущества и пр.

[69] …один из самых удивительных камней… — Жемчуг появился в греко-римском мире достаточно поздно, в отличие от изумрудов, сердоликов и прочих драгоценных и полудрагоценных камней, упоминаемых уже в гомеровскую эпоху. О жемчуге начинают впервые говорить во времена Страбона и Плутарха, из-за своей необычности он входит в моду в Римской империи, а затем становится идеальной «христианской» драгоценностью и средневековым символом чистоты.

[70] …множество вареного мяса… — В разряд вареного мяса входят все субпродукты. Их, как правило, продавали в любое время после жертвоприношения, и они никак не были связаны с ритуалом еды, а поэтому представляли собой поле деятельности для чревоугодника.

[71] Сильфий — пряная камедь (застывший сок) и корень исчезнувшего ныне вида ферулы с очень сильным запахом, на монопольной торговле которыми было во многом основано благосостояние Кирены, — этот город изображал сильфий даже на своих монетах. Во времена Римской империи плантации сильфия пришли в упадок, город исчерпал свои ресурсы и впоследствии место сильфия заняла асафетида (Ferula asafetida L.), поставляемая с Ближнего Востока. Последняя до сих пор используется в кухнях народов Средней Азии.

[72] И Стесихор пишет в «Охотниках на вепря»… — Темой поэмы была знаменитая Калидонская охота Мелеагра и других героев, которая происходила невдалеке от вышеупомянутого Страта.

[73] …подлинную мать сыновей Гиппократа… — Имеется в виду племянник Перикла, а не знаменитый врач. Каламбур строится на созвучии слов «свиньи» (υ̉ω̃ν) и «сыновья» (υι̉ω̃ν), которое, кстати, обыгрывается и у Аристофана в «Облаках» (1001). В реплике Ульпиана продолжается «скотская» тема: «нажрались до отвала», форма глагола «кормить скот» (χορτάξω).

[74] …через чертополох и грубые сорные травы… — Стих неизвестного поэта, который упоминает также Плутарх в «Моралиях» (II. 44е).

[75] Не ты ли утверждал, будто «эпиномида»… — Здесь и далее высмеивается педантизм Ульпиана и похожих на него любителей языковых диковинок и изощренных словарных игр, которые предпочитают в обычной речи пользоваться как можно более редкими и необычными словами, наслаждаясь своей образованностью. Эпиномида, название философского трактата, приписываемого Платону (букв. «Послезаконие», воспринималось как добавление к его «Законам»), по Ульпиану означает еще и то же, что латинское strena, — благоприятный знак и подарок-пожелание счастья, изначально — веточки из специальной священной рощи, которые было принято дарить на Новый год, в январские календы. По Кинульку (который на самом деле так же в восторге от редких слов, как и Ульпиан), эпиномида — часть триеры: это он вычитал в специальном трактате. И то, и другое словоупотребление, кроме как здесь, в сохранившихся текстах древнегреческой литературы больше не встречается.

[76] …когда ты искал свой «непригодный фенол», — Фенола или фенол (в разговорной речи обычно использовался мужской род), плотный плащ, ср. латинское paenula, канусийский — из знаменитой овечьей шерсти из-под города Канусий в Апулии, на родине Горация. Ульпиан здесь использует прилагательное «непригодный» как «неиспользованный», а при ответе «смыться» в оригинале стоит архаическая форма от глагола «мыться», которая во времена Ульпиана употреблялась только как форма глагола «погибнуть».

[77] …натиратися, а засим омыватися. — В оригинале педантичное использование форм двойственного числа в первом лице, крайне редко употребляемых даже в классическое время.

[78] Я несколько дней не показывался из-за жары. — Путаются латинские глаголы februo — «совершать очистительные обряды» и febrio — «иметь жар».

[79] …неложной… — т. е. не знающей брачного ложа Афины, в оригинале еще комичней: α̉λέκτορος (петуха) вместо ’άλεκτρος.

[80] Неосновательное… — В классические времена употреблялось в значении «неодолимое».

[81] …копье — противобросом (βαλάντιον)… — Этим словом обычно называли кошель.

[82] …свинью — иакхом. — Иакх, как и Вакх — мистическое имя Диониса, производится от глагола ι̉άχω — «вопить».

[83] Хойник — мера зерна, достаточная человеку на день.

[84] Это же утверждает Антифанов «Клеофан»… — Сатира на элеатскую философию Ксенофана, Парменида и Зенона, которые были озабочены проблемами онтологии.

[85] …эти песьи дни… — Самое жаркое время года с июля по сентябрь, когда на рассвете восходит Сириус, самая большая звезда созвездия Гончих Псов (по-латыни часто называемая canicula — «собачка»). Аргосский праздник Псоубийства нигде кроме «Пира мудрецов» не упоминается.

[86] …Антифан в «Маменькином сынке»… — В этом отрывке четыре раза упоминаются слова с корнем μητρ — («матка»). Само название комедии тоже включено в шутку и может быть в контексте переведено как «Матколюб». Свиная матка действительно была одним из важнейших деликатесов как в Греции, так и в Риме, причем в Греции особым деликатесом считались матки свиней после выкидыша, о которых речь пойдет ниже, а в Риме — матки родивших первый раз, а еще лучше вообще нерожавших свиней (т. е. свиньи в возрасте до года). Три из пяти рецептов матки в римской кулинарной книге Апиция требуют силь-фия, два — сильфия вместе с уксусом. Свиную матку именно с уксусом и сильфием в дальнейшем упоминают описатель пиров Линкей и гастрономический поэт Архестрат.

[87] …с соком сильфия… — Подробнее о сильфий и Кирене см. примеч. 70 к этой книге.

[88] …как свидетельствует кулинарный кудесник Архестрат, по окончании пира… — Во времена платоновского современника Архестрата закуски сопровождали десертную (собственно питейную) стадию пира, а не подавались перед основной едой, как стало модно во времена Афинея. Архестрат изгоняет любезные Платону закуски под вино и неприличным образом роскошествует, подавая деликатесы: свиные матки и медовые пироги.

[89] …пир флейтистки Ламии… — Подробнее об истории любви Ламии, получившей 200 талантов за свою красоту, и Деметрия Полиоркета, разграбившего Афины и учредившего там божественный культ себя и своего отца (Ламии впоследствии тоже было посвящено несколько храмов, в частности храм Афродиты Ламии в Афинах и Фивах), см. 511 сА.

[90] …аскрейскому мудрецу… — Имеется в виду поэт Гесиод, родом из деревни Аскры в Беотии, основоположник греческой дидактической поэзии.

[91] Также у Антифана в «Воине» или «Тихоне»… — Еще один литературный мотив симпосия. Поскольку индивидуальная подача блюд не практиковалась, страх не успеть урвать себе кусок от общего блюда становился причиной постоянных волнений чревоугодников на пиру.

[92] …своей Феогнидианой. — Вторая книга Феогнида содержала бодрые дружеские песни, предназначенные для застольного общения.

[93] …буквы левые учил… — Следовательно, отсутствие всякой пользы от грамотности, ср.: Афиней. 571b.

[94] …на комедию Аристофана «Женщины на празднике Фесмофорий»… — Вторая, ныне утраченная редакция комедии.

[95] …и слово «изюм». — т. е. ο̉σταφίς вместо α̉σταφίς.

[96] И Анаксандрид в «Ликурге»… — О связи названий рыб и даров моря с именами гетер и уподоблении последних первым подробнее см. примеч. 22 к кн. IV.

[97] …тебя завернут в них и должным образом поджарят… — Вероятно, подразумевается, что Ульпиан запутается в изощренной беседе, как в сальнике. Популярный способ приготовления печени в сальнике сохранился на территории Италии до наших дней — так, известно тосканское блюдо fegatello, которое состоит из пряного печеночного фарша, завернутого в сальник и обжаренного.

[98] …из чернозадых я. — Этот эпитет впервые упоминается еще у Архилоха, а затем и в «Лисистрате» Аристофана и, по лексикону Гесихия, означает «отважный», «дерзкий».

[99] …девица фалерская… — Анчоус, основной улов Фалера, западной гавани Афин.

[100] Сириец я… — Тимьян в изобилии произрастал в Аттике, поэтому на его покупку не требовалось никаких затрат, а Пифагор здесь упоминается как самый суровый регламентатор еды. Его последователи практиковали весьма жалкий вид вегетарианства, подробнее об этом см. книгу IV (161a-f).

[101] Где же хлеб? — Несмотря на то что хлеб представлял собой пищу par excellence, т. е. был основой всякой трапезы, среди разных хлебов выделялись более и менее подходящие для пира. Так, основная хлебная дихотомия античности — хлеб ячменный и пшеничный. Ячменный хлеб был более доступен в древности, поэтому и является платоническим идеалом простоты в еде, тогда как пшеничный оказался доступным большинству гораздо позже; ср. цитату Арриана (113а) «завален город булками пшеничными». Так как все пирующие склонны к педантизму, то они упоминают многие сорта хлеба, фактически не существовавшие к их времени, — сведения о таких хлебах в основном были почерпнуты ими из редких старинных трактатов на эту тему.

[102] О сколько западней / Для хлеба… — Скорее всего, Кинульк несколько переиначивает цитату под тему разговора.

[103] …козел, полный жира, для Скорбящей. — Хлеб часто пекли в виде различных сакральных фигурок, а козел связан с хтоническим культом Деметры во время Фесмофорий. Эпитет «Скорбящая» (Ахея/Ахена) Деметра получила из-за ежегодной разлуки с дочерью (и своей ипостасью) Персефоной-Корой, похищенной Аидом и ставшей его супругой в царстве мертвых.

[104] Печеный хлеб — скорый хлеб, приготовляемый в переносной печи-колоколе; ср. «Сатирикон» Петрония, где у Тримальхиона на пиру для пущей роскоши такой хлеб раздается из крайне не утилитарных серебряных печей.

[105] Он только что ел булку-автопир. — Здесь каламбур ’άρτον α̉ρτίως («булку только что»).

[106] Клянусь обеими богинями… — покровительствующими зерну и хлебу Деметрой и Персефоной.

[107] …хорошо приготовленный хлеб? — Диоген, благодаря своему остроумию, показал, что не изменил нормам пресловутой неприхотливости киников в быту (он же питается хлебом!) и в то же время смог насладиться лакомством.

[108] …выпекают для аррефор. — т. е. для двух девушек, несущих хлеб впереди торжественной процессии на праздник Аррефорий в честь Афины Полиады (защитницы города) в Афинах.

[109] …какая разница между понятиями… — Разницы нет, первое более распространено.

[110] …сынами Асклепиадов — потомков детей Асклепия, бога врачевания, т. е. врачей.

[111] …облегчает дыхание… — Возможны связи с теорией медицинской школы пневматиков, объяснявшей физиологические функции деятельностью дыхательной системы.

[112] …раз уж речь зашла о солонине… — Еще одна закуска, вокруг которой в классических Афинах бушевали страсти, — находились и ревнители, и противники ее. Несмотря на то что можно было найти и очень дешевую соленую рыбу, сам интерес к ней рассматривался как отступление от норм поведения в сторону изнеженности, и потому страсть к соленой рыбе высмеивается в комедиях и обличается в речах (как у Тимокла в речах против Демосфена).

[113] …не так похожи на ранних тунцов. — Несмотря на чудовищную путаницу уже у античных авторов в многообразных названиях солонины из тунца и родственных ему рыб (таких как пеламида, или бонито) разных размеров и возраста, с некоторой уверенностью можно утверждать, что ранними тунцами и тунцами-кибиями называются все-таки способы приготовления тунцовой солонины, а не виды тунца: ранние тунцы — это, если верить лексикографу Гесихию, тунцы, засоленные весной, тунцы-кибии — это «кубические», засоленные кубами куски тунца.

[114] …упоминаемую комедиографом Кратетом в пьесе «Самосцы» слоновую солонину… — Кратет (V в.), один из основоположников Древней аттической комедии, первый снабдил свои произведения элементами фантастики и откровенной небылицы-нескладухи. Подобной техникой, слегка ее видоизменив, воспользовались и его младшие современники, в том числе Аристофан. Что касается приведенного ниже фрагмента, в нем, помимо таких очевидных сказочных мотивов, как волки в перьях, слоновая солонина и черепаха-лесоруб, присутствуют и бытовавшие тогда поверья: так, считалось, что у жителей Кеоса не было календаря.

[115] …хеллария имеет несколько имен… — Скорее всего, рыба из семейства тресковых, возможно галея, она же средиземноморский налим (Gaidropsarus mediterraneus L.).

[116] …Дионисокл умолк… — До этого говорил Дафн, и неясно, где кончается его реплика, а где начинается реплика Дионисокла; следовательно, можно предполагать лакуну в тексте.

[117] …всего за два обола. — В одной драхме шесть оболов, так что выгода получилась существенная.

[118] …мужского ли рода у аттиков слово «солонина»? — Обычно в древнегреческом это слово употреблялось в среднем роде; дальше следуют примеры его употребления в мужском роде.

[119] …солонин. — Имитация ломаного греческого языка иностранки, матери демагога Гипербола.

[120] …солонины был мертвей египетской. — Имеются в виду египетские мумии.

[121] Менандр в «Третейском Суде»… — Первый фрагмент сейчас чаще приписывают комику старой аттической комедии Хиониду, считая, что это строчка фрагмента комедии «Бедняки».

[122] Что это / За пара скумбрий? — Пассаж направлен против Демосфена, добившегося гражданства для сыновей торговца солониной.

[123] …называют кетема… — Вероятно, от κη̃τος — название произвольной громадной рыбы, часто мифологической (отсюда русское «кит»), но может употребляться и для очень крупного тунца.

[124] …попросил выпить декокта… — Латинское слово (aqua) decocta — кипяченая вода, охлажденная снегом.

[125] …гибель Фемистокла предпочтительней… — Кинульк пользуется цитатой из «Всадников» Аристофана, в которой упоминается легендарная смерть Фемистокла, вынужденного после своей блистательной победы над персами при Саламине бежать из Афин к бывшим врагам, где он через некоторое время, несмотря на роскошную жизнь, покончил с собой, принеся быка в жертву Артемиде и выпив залпом кровь, наполнившую жертвенную чашу. Бычья кровь считалась ядом; так, ставшая причиной Троянской войны Елена во фрагменте одноименной трагедии Софокла (178) говорит, что ей лучше всего было бы выпить бычьей крови и не слышать столько дурной молвы.

[126] …слово, приносящее выгоду, не может быть плохим. — Имеется в виду «Полезна речь — так значит хороша» («Электра». 611). Хотя ожидаются неудачные стилистические примеры, Кинульк приводит здесь примеры, неудачные морально и носящие антивоспитательный характер.

[127] …если кратеры получили свое название… — Кратеры, пиршественные сосуды из расписной керамики или серебра для смешивания вина с холодной или горячей водой в заданной симпосиархом пропорции, действительно названы словом, производным от глагола κεράννυμι — «смешивать». Их описание здесь несколько искажено в результате эпитомизации; ср. кратеры у Поллукса (IX. 67-70).

[128] Если человеку жарко, не прибавится ли к его жажде желание чего-нибудь горячего… — Кинульк намеренно «переиначивает» Платона, используя противоположный ему философский принцип — популярный в тогдашней медицине метод лечения «подобное подобным», здесь — в жару горячим, а в холод холодным.

[129] …«Истории островов»… — Скорее книга называлась «История Делоса»; ср. 109е.

[130] …виршей Араротовых / Прохладней. — Арарот, потомственный комедиограф, сын Аристофана и соперник Алексида. Ср. аналогичные шутки гетеры Гнафены над комиком Дифилом полвека спустя (579e-580f).

[131] …речное плавание царя Антиоха… — Протагорид описывает плавание по Нилу царя Сирии Антиоха IV Эпифана, которое тот совершил, разграбляя Египет (весь, кроме Александрии), перед своей коронацией в Мемфисе в 168 г. до н.э. Гидрии — большие сосуды для воды; были нужны для вылазок в пустынные области Египта. На обратном пути Антиох спровоцировал восстание Маккавеев, заставив построить в Иерусалиме храм Зевса Олимпийского.

[132] …внесли пирог из молока, лепешек и меда… — Подобный пирог, πλακου̃ς, в котором слои теста перемежаются слоями мягкого сыра с медом, в Риме обычно назывался тем же слегка латинизированным словом placenta; архаический рецепт его III в. до н.э. сохранился в трактате Катона Старшего «О земледелии» (76), а рецепт римского жертвенного пирога libum по Катону (75) меда не содержит вовсе — это простая лепешка из сыра, муки и яйца. Правда, четыре века спустя незамысловатая жертвенная лепешка вполне могла видоизмениться в роскошное сладкое лакомство.

[133] …твоих соотечественников Санхуниатона и Моха… — Ульпиан, родом из финикийского Тира, не единственный выходец оттуда, известный в эллинистическом мире. Полулегендарный финикиец Санхуниатон, как считалось в античности, жил до Троянской войны и от верховных финикийских жрецов приобрел эзотерические познания о мире, которые и воплотил затем в своем труде о космогонии (сотворение богов и животных, человеческие жертвоприношения и пр.). Предполагалось, что этот трактат был переведен на греческий Филоном из финикийского Библоса в I в. н.э., отрывки этого перевода сохранились в трудах Евсевия Кесарийского. Мох имеет так же мало отношения к истории, как и Санхуниатон, — судя по всему, Мох описывал финикийские представления о мире, от которых в упоминающих его греческих авторах сохранилось в основном то, что мир родился, когда мировое яйцо разбилось и распалось на две половинки: небо и землю.

[134] …не стану же я называть ложку… — Мистила и мистрон сначала представляли собой ломти хлеба, используемые для зачерпывания и поедания соусных и полужидких блюд (ср. дальше у Никандра в переложении Эмилиана: «…ешь ее полыми мистрами»), но к IV в. до н.э. появились металлические ложки, которые унаследовали от этих ломтей как название, так и функцию.

[135] …«убог ведь я и немощен». — Стих неизвестного автора.

Оцените статью
Античная мифология