Гомер. Одиссея. Песнь десятая.

Скоро на остров Эолию прибыли мы; обитает.

Гиппотов сын там, Эол благородный, богами любимый.

Остров плавучий его неприступною медной стеною.

Весь обнесен; берега ж подымаются гладким утесом.

5     Там от супруги двенадцать детей родилося Эолу,

Шесть дочерей светлоликих и шесть сыновей многосильных.

Вырастив их, сыновьям дочерей он в супружество отдал.

Днем с благородным отцом и заботливой матерью вместе.

Все за трапезой, уставленной яствами, сладко пируют.

10   В зале они, благовонной от запаха пищи и пеньем.

Флейт оглашаемой; ночью же, каждый с своею супругой,

Спят на резных, дорогими коврами покрытых кроватях.

В град их прибывши, мы в дом их богатый вступили; там целый.

Месяц Эол угощал нас радушно и с жадностью слушал.

15   Повесть о Трое, о битвах аргивян, о их возвращенье;

Все любопытный заставил меня рассказать по порядку.

Но напоследок, когда обратился я, в путь изготовясь,

С просьбой к нему отпустить нас, на то согласясь благосклонно,

Дал он мне сшитый из кожи быка девятигодового.

20   Мех с заключенными в нем буреносными ветрами; был он.

Их господином, по воле Крониона Дия, и всех их.

Мог возбуждать иль обуздывать, как приходило желанье.

Мех на просторном моем корабле он серебряной нитью.

Туго стянул, чтоб ни малого быть не могло дуновенья.

25   Ветров; Зефиру лишь дал повеленье дыханьем попутным.

Нас в кораблях по водам провожать; но домой возвратиться.

Дий не судил нам: своей безрассудностью все мы погибли.

Девять мы суток и денно и нощно свой путь совершали;

Вдруг на десятые сутки явился нам берег отчизны.

30   Был он уж близко; на нем все огни уж могли различить мы.

В это мгновенье в глубокий я сон погрузился, понеже.

Правил до тех пор кормилом один, никому не желая.

Вверить его, чтоб успешней достигнуть отчизны любезной.

Спутники тою порой завели разговор; полагали.

35   Все, что с собою имел серебра я и золота много,

Мне на прощание данных царем благородным Эолом.

Глядя друг на друга, так рассуждали они меж собою:

«Боги! Как всюду его одного уважают и любят.

Люди, какую бы землю и чье бы жилище ни вздумал.

40   Он посетить. Уж и в Трое он много сокровищ от разных.

Собрал добыч; мы одно претерпели, один совершили.

Путь с ним — а в дом свой должны возвратиться с пустыми руками.

Так и Эол; лишь ему одному он богатый подарок.

Сделал; посмотрим же, что им так плотно завязано в этом.

45   Мехе: уж верно найдем серебра там и золота много».

Так говорили одни; их одобрили все остальные.

Мех был развязан, и шумно исторглися ветры на волю;

Бурю воздвигнув, они с кораблями их, громко рыдавших,

Снова от брега отчизны умчали в открытое море.

50   Я пробудился и долго умом колебался, не зная,

Что мне избрать, самого ли себя уничтожить, в пучину.

Бросясь, иль, молча судьбе покорясь, меж живыми остаться.

Я покорился судьбе и на дне корабля, завернувшись.

В мантию, тихо лежал. К Эолийскому острову снова.

55   Бурею наши суда принесло. Все товарищи с плачем.

Вышли на твердую землю; запасшись водой ключевою,

Наскоро легкий обед мы у быстрых судов совершили.

Свой удовольствовав голод едой и питьем, я с собою.

Взял одного из товарищей наших с глашатаем; прямо.

60   К дому Эола царя мы пошли и его там застали.

Вместе с женой и со всеми детьми за семейным обедом.

В двери палаты вступив, я с своими людьми на пороге.

Сел; изумилась царева семья; все воскликнули вместе:

«Ты ль, Одиссей? Не зловредный ли демон к тебе прикоснулся?

65   Здесь мы не всё ль учредили, чтоб ты беспрепятственно прибыл.

В землю отцов иль в иную какую желанную землю?».

Так говорили они; с сокрушеньем души отвечал я:

«Сон роковой и безумие спутников мне приключили.

Бедствие злое; друзья, помогите; вам это возможно».

70   Так я сказал, умоляющим словом смягчить их надеясь.

Все замолчали они; но отец мне ответствовал с гневом:

«Прочь, недостойный! Немедля мой остров покинь; неприлично.

Нам под защиту свою принимать человека, который.

Так очевидно бессмертным, блаженным богам ненавистен.

75   Прочь! Ненавистный блаженным богам и для нас ненавистен».

Кончив, меня он, рыдавшего жалобно, из дому выслал.

Далее поплыли мы в сокрушении сердца великом.

Люди мои, утомяся от гребли, утратили бодрость,

Помощи всякой лишенные собственным жалким безумством.

80   Денно и нощно шесть суток носясь по водам, на седьмые.

Прибыли мы к многовратному граду в стране лестригонов,

Ламосу. Там, возвращаяся с поля, пастух вызывает.

На поле выйти другого; легко б несонливый работник.

Плату двойную там мог получать, выгоняя пастися.

85   Днем белорунных баранов, а ночью быков криворогих:

Ибо там паства дневная с ночною сближается паствой.

В славную пристань вошли мы: ее образуют утесы,

Круто с обеих сторон подымаясь и сдвинувшись подле.

Устья великими, друг против друга из темныя бездны.

90   Моря торчащими камнями, вход и исход заграждая.

Люди мои, с кораблями в просторную пристань проникнув,

Их утвердили в ее глубине и связали, у берега тесным.

Рядом поставив: там волн никогда ни великих, ни малых.

Нет, там равниною гладкою лоно морское сияет.

95   Я же свой черный корабль поместил в отдаленье от прочих,

Около устья, канатом его привязав под утесом.

После взошел на утес и стоял там, кругом озираясь:

Не было видно нигде ни быков, ни работников в поле;

Изредка только, взвиваяся, дым от земли подымался.

100 Двух расторопнейших самых товарищей наших я выбрал.

(Третий был с ними глашатай) и сведать послал их, к каким мы.

Людям, вкушающим хлеб на земле плодоносной, достигли?

Гладкая скоро дорога представилась им, по которой.

В город дрова на возах с окружающих гор доставлялись.

105 Сильная дева им встретилась там; за водою с кувшином.

За город вышла она; лестригон Антифат был отец ей;

Встретились с нею они при ключе Артакийском, в котором.

Черпали светлую воду все, жившие в городе близком.

К ней подошедши, они ей сказали: «Желаем узнать мы,

110 Дева, кто властвует здешним народом и здешней страною?».

Дом Антифата, отца своего, им она указала.

В дом тот высокий вступивши, они там супругу владыки.

Встретили, ростом с великую гору, — они ужаснулись.

Та же велела скорей из собранья царя Антифата.

115 Вызвать; и он, прибежав, на погибель товарищей наших,

Жадно схватил одного и сожрал; то увидя, другие.

Бросились в бегство и быстро к судам возвратилися; он же.

Начал ужасно кричать и встревожил весь город; на громкий.

Крик отовсюду сбежалась толпа лестригонов могучих;

120 Много сбежалося их, великанам, не людям подобных.

С крути утесов они через силу подъемные камни.

Стали бросать; на судах поднялася тревога — ужасный.

Крик убиваемых, треск от крушенья снастей; тут злосчастных.

Спутников наших, как рыб, нанизали на колья и в город.

125 Всех унесли на съеденье. В то время как бедственно гибли.

В пристани спутники, острый я меч обнажил и, отсекши.

Крепкий канат, на котором стоял мой корабль темноносый,

Людям, собравшимся в ужасе, молча кивнул головою,

Их побуждая всей силой на весла налечь, чтоб избегнуть.

130 Близкой беды: устрашенные дружно ударили в весла.

Мимо стремнистых утесов в открытое море успешно.

Выплыл корабль мой; другие же все невозвратно погибли.

Далее поплыли мы, в сокрушенье великом о милых.

Мертвых, но радуясь в сердце, что сами спаслися от смерти.

135 Мы напоследок достигли до острова Эй. Издавна.

Сладкоречивая, светлокудрявая там обитает.

Дева Цирцея, богиня, сестра кознодея Ээта.

Был их родителем Гелиос, бог, озаряющий смертных;

Мать же была их прекрасная дочь Океанова, Перса.

140 К брегу крутому пристав с кораблем, потаенно вошли мы.

В тихую пристань: дорогу нам бог указал благосклонный.

На берег вышед, на нем мы остались два дня и две ночи,

В силах своих изнуренные, с тяжкой печалию сердца.

Третий нам день привела светозарнокудрявая Эос.

145 Взявши копье и двуострый свой меч опоясав, пошел я.

С места, где был наш корабль, на утесистый берег, чтоб сведать,

Где мы? Не встречу ль людей? Не послышится ль чей-нибудь голос?

Став на вершине утеса, я взором окинул окрестность.

Дым, от земли путеносной вдали восходящий, увидел.

150 Я за широко разросшимся лесом в жилище Цирцеи.

Долго рассудком и сердцем колеблясь, не знал я, идти ли.

К месту тому мне, где дым от земли подымался багровый?

Дело обдумав, уверился я наконец, что удобней.

Было сначала на брег, где стоял наш корабль, возвратиться,

155 Там отобедать с людьми и, надежнейших выбрав, отправить.

Их за вестями. Когда ж к кораблю своему подходил я,

Сжалился благостный бог надо мной, одиноким: навстречу.

Мне он оленя богаторогатого, тучного выслал;

Пажить лесную покинув, к студеной реке с несказанной.

160 Жаждой бежал он, измученный зноем полдневного солнца.

Меткое бросив копье, поразил я бегущего зверя.

В спину:, ее проколовши насквозь, острием на другой бок.

Вышло копье; застонав, он упал, и душа отлетела.

Ногу уперши в убитого, вынул копье я из раны,

165 Подле него на земле положил и немедля болотных.

Гибких тростинок нарвал, чтоб веревку в три локтя длиною.

Свить, переплетши тростинки и плотно скрутив их. Веревку.

Свивши, связал я оленю тяжелому длинные ноги;

Между ногами просунувши голову, взял я на плечи.

170 Ношу и с нею пошел к кораблю, на копье опираясь;

Просто ж ее на плечах я не мог бы одною рукою.

Снесть: был чрезмерно огромен олень. Перед судном на землю.

Бросил его я, людей разбудил и, приветствовав всех их,

Так им сказал: «Ободритесь, товарищи, в область Аида.

175 Прежде, пока не наступит наш день роковой, не сойдем мы;

Станем же ныне (едой наш корабль запасен изобильно).

Пищей себя веселить, прогоняя мучительный голод».

Было немедля мое повеленье исполнено; снявши.

Верхние платья, они собрались у бесплодного моря;

180 Всех их олень изумил, несказанно великий и тучный;

Очи свои удовольствовав сладостным зреньем, умыли.

Руки они и поспешно обед приготовили вкусный.

Целый мы день до вечернего сумрака, сидя на бреге,

Ели прекрасное мясо и сладким вином утешались;

185 Солнце тем временем село, и тьма наступила ночная;

Все мы заснули под говором волн, ударяющих в берег.

Вышла из мрака младая с перстами пурпурными Эос.

Спутников верных своих на совет пригласив, я сказал им:

«Спутники верные, слушайте то, что скажу вам, печальный:

190 Нам неизвестно, где запад лежит, где является Эос;

Где светоносный под землю спускается Гелиос, где он.

На небо всходит; должны мы теперь совокупно размыслить,

Можно ли чем от беды нам спастися; я думаю, нечем.

С этой крутой высоты я окрестность окинул глазами:

195 Остров, безбрежною бездной морской, как венцом, окруженный,

Плоско на влаге лежащий, увидел я; дым подымался.

Густо вдали из широкорастущего, темного леса».

Так я сказал; в их груди сокрушилося милое сердце:

В память пришли им и злой лестригон Антифат, и надменный.

200 Силой своею циклоп Полифем, людоед святотатный;

Громко они застонали, обильным потоком проливши.

Слезы, — напрасно: от слез и от стонов их не было пользы.

Тут разделить я решился товарищей меднообутых.

На две дружины; одною дружиной начальствовал сам я;

205 Избран вождем был дружины другой Еврилох благородный.

Жеребьи в медноокованном шлеме потом потрясли мы —

Вынулся жеребий твердому сердцем вождю Еврилоху.

В путь собрался он, и с ним двадцать два из товарищей наших.

С плачем они удалились, оставя нас, горем объятых.

210 Скоро они за горами увидели крепкий Цирцеин.

Дом, сгроможденный из тесаных камней на месте открытом.

Около дома толпилися горные львы и лесные.

Волки: питьем очарованным их укротила Цирцея.

Вместо того чтоб напасть на пришельцев, они подбежали.

215 К ним миролюбно и, их окруживши, махали хвостами.

Как к своему господину, хвостами махая, собаки.

Ластятся — им же всегда он приносит остатки обеда, —

Так остролапые львы и шершавые волки к пришельцам.

Ластились. Их появленьем они, приведенные в ужас,

220 К дому прекраснокудрявой богини Цирцеи поспешно.

Все устремились. Там голосом звонко-приятным богиня.

Пела, сидя за широкой, прекрасной, божественно тонкой.

Тканью, какая из рук лишь богини бессмертной выходит.

К спутникам тут обратяся, Политос, мужей предводитель,

225 Мне меж другими вернейший, любезнейший друг мой, сказал им:

«Слышите ль голос приятный, товарищи? Кто-то, за тканью.

Сидя, поет там, гармонией всю наполняя окрестность.

Кто же? Богиня иль смертная? Голос скорей подадим ей».

Так он сказал им; они закричали, чтоб вызвать певицу.

230 Вышла немедля она и, блестящую дверь растворивши,

В дом пригласила вступить их; забыв осторожность, вступили.

Все; Еврилох лишь один назади, усомнившись, остался.

Чином гостей посадивши на кресла и стулья, Цирцея.

Смеси из сыра и меду с ячменной мукой и с прамнейским.

235 Светлым вином подала им, подсыпав волшебного зелья.

В чашу, чтоб память у них об отчизне пропала; когда же.

Ею был подан, а ими отведан напиток, ударом.

Быстрым жезла загнала чародейка в свиную закуту.

Всех; очутился там каждый с щетинистой кожей, с свиною.

240 Мордой и с хрюком свиным, не утратив, однако, рассудка.

Плачущих всех заперла их в закуте волшебница, бросив.

Им желудей, и свидины, и буковых диких орехов.

В пищу, к которой так лакомы свиньи, любящие рылом.

Землю копать. К кораблю Еврилох прибежал той порою.

245 С вестью плачевной о бедствии, спутников наших постигшем.

Долго не мог, сколь ни силился, слова сказать он, могучим.

Горем проникнутый в сердце; слезами наполнены были.

Очи его, и душа в нем терзалась от скорби; когда же.

Все мы его в изумленье великом расспрашивать стали,

250 Так рассказал он мне повесть о бедствии посланных наших:

«Лес перешедши, как ты повелел, Одиссей многославный,

Скоро мы там за горами увидели крепкий Цирцеин.

Дом, сгроможденный из тесаных камней на месте открытом.

В нем, мы услышали, пела прекрасно певица, за тканью.

255 Сидя, не знаю, богиня иль смертная. Тотчас мы голос.

Подали; вышла она и, блестящую дверь растворивши,

В дом нас вступить пригласила; забыв осторожность, вступили.

Все; я остался один назади, предузнавши погибель;

Все там исчезли они, и обратно никто уж не вышел.

260 Долго я ждал; напоследок ушел, ничего не узнавши».

Так он сказал; и немедля, надев на плечо среброгвоздный,

Медный, двуострый мой меч и схвативши свой туго согбенный.

Лук, я велел Еврилоху меня проводить, возвратившись.

Той же дорогой со мною; но он, на колена в великом.

265 Страхе упав, мне с рыданием бросил крылатое слово:

«Нет, повелитель, позволь за тобой не ходить мне; уверен.

Я, что ни сам ты назад не придешь, ни других не воротишь.

Спутников наших; советую лучше, как можно скорее,

Бегством спасаться, иль все мы ужасного дня не минуем».

270 Так говорил Еврилох, и, ему отвечая, сказал я:

«Друг Еврилох, принуждать я тебя не хочу; оставайся.

Здесь, при моем корабле, утешаться питьем и едою;

Я же пойду; непреклонной нужде покориться мне должно».

С сими словами пошел я от моря, корабль там оставив.

275 Той же порой, как, в святую долину спустяся, уж был я.

Близко высокого дома волшебницы хитрой Цирцеи,

Эрмий с жезлом золотым пред глазами моими, нежданный,

Стал, заступив мне дорогу; пленительный образ имел он.

Юноши с девственным пухом на свежих ланитах, в прекрасном.

280 Младости цвете. Мне ласково руку подавши, сказал он:

«Стой, злополучный, куда по горам ты бредешь одиноко,

Здешнего края не ведая? Люди твои у Цирцеи;

Всех обратила в свиней чародейка и в хлев заперла свой.

Их ты избавить спешишь; но и сам, опасаюсь, оттуда.

285 Цел не уйдешь; и с тобою случится, что с ними случилось.

Слушай, однако: тебя от беды я великой избавить.

Средство имею; дам зелье тебе; ты в жилище Цирцеи.

Смело поди с ним; оно охранит от ужасного часа.

Я же тебе расскажу о волшебствах коварной богини:

290 Пойло она приготовит и зелья в то пойло подсыплет.

Но над тобой не подействуют чары; чудесное средство,

Данное мною, их силу разрушит. Послушай; как скоро.

Мощным жезлом чародейным Цирцея к тебе прикоснется,

Острый свой меч обнажив, на нее устремись ты немедля,

295 Быстро, как будто ее умертвить вознамерясь; в испуге.

Станет на ложе с собою тебя призывать чародейка —

Ты не подумай отречься от ложа богини: избавишь.

Спутников, будешь и сам гостелюбно богинею принят.

Только потребуй, чтоб прежде она поклялася великой.

300 Клятвой, что вредного замысла против тебя не имеет:

Иначе мужество, ею расслабленный, все ты утратишь».

С сими словами растенье мне подал божественный Эрмий,

Вырвав его из земли и природу его объяснив мне:

Корень был черный, подобен был цвет молоку белизною;

305 Моли его называют бессмертные; людям опасно.

С корнем его вырывать из земли, но богам все возможно.

Эрмий, подав мне растенье, на светлый Олимп удалился.

Я же пошел вдоль лесистого острова к дому Цирцеи,

Многими, сердце мое волновавшими, мыслями полный.

310 Став перед дверью прекраснокудрявой богини, я громко.

Начал ее вызывать; и, услышав мой голос, немедля.

Вышла она, отворила блестящие двери и в дом дружелюбно.

Мне предложила вступить; с сокрушением сердца вступил я.

Введши в покои меня и на стул посадив среброгвоздный.

315 Редкой работы (для ног же была там скамейка), богиня.

В чашу златую влила для меня свой напиток; но прежде,

Злое замыслив, подсыпала зелье в него; и когда он.

Ею был подан, а мною безвредно отведан, свершила.

Чару она, дав удар мне жезлом и сказав мне такое.

320 Слово: «Иди и свиньею валяйся в закуте с другими».

Я же свой меч изощренный извлек и его, подбежав к ней,

Поднял, как будто ее умертвить вознамерившись; громко.

Вскрикнув, она от меча увернулась и, с плачем великим.

Сжавши колена мои, мне крылатое бросила слово:

325 «Кто ты? Откуда? Каких ты родителей? Где обитаешь?

Я в изумленье; питья моего ты отведал и не был.

Им превращен; а доселе никто не избег чародейства,

Даже и тот, кто, не пив, лишь губами к питью прикасался.

Сердце железное бьется в груди у тебя; и, конечно,

330 Ты Одиссей, многохитростный муж, о котором давно мне.

Эрмий, носитель жезла золотого, сказал, что сюда он.

Будет, на черном плывя корабле от разрушенной Трои.

Вдвинь же в ножны медноострый свой меч и со мною.

Ложе мое раздели: сочетавшись любовью на сладком.

335 Ложе, друг другу доверчиво сердце свое мы откроем».

Так говорила богиня, и так, отвечая, сказал я:

«Как же могу, о Цирцея, твоим быть доверчивым другом,

Если в свиней обратила моих ты сопутников? Мне же,

Гибельный, верно, замысля обман, ты теперь предлагаешь.

340 Ложе с тобой разделить, затворившись в твоей почивальне, —

Там у меня, безоружного, мужество все ты похитишь.

Нет, не надейся, чтоб ложе твое разделил я с тобою.

Прежде, покуда сама ты, богиня, не дашь мне великой.

Клятвы, что вредного замысла против меня не имеешь».

345 Так я сказал, и Цирцея богами великими стала.

Клясться; когда ж поклялася и клятву свою совершила,

С нею в ее почивальне я лег на прекрасное ложе.

Тою порою заботились в светлых покоях четыре.

Девы, служанки проворные, всё учреждавшие в доме;

350 Все они дочери были потоков, и рощ, и священных.

Рек, в необъятное лоно глубокого моря бегущих.

Дева одна, положивши на кресла подушки, постлала.

Пышные сверху ковры, на ковры ж полотняные ткани.

К каждым креслам другая серебряный чудной работы.

355 Стол пододвинула с хлебом в златых драгоценных корзинах.

Третья смешала в кратере серебряной воду с медвяным,

Сладким вином; на столы же поставила кубки златые.

Светлой воды принесла напоследок четвертая дева:

Яркий огонь разложив под треножным котлом, вскипятила.

360 Воду она; вскипятивши же воду в котле, осторожно.

Стала сама, из котла подливая воды вскипяченной.

В свежую воду, плеча орошать мне и голову теплой.

Влагой: и тем прекратилось томившее дух расслабленье.

Тела. Когда ж и омыт я, и чистым натерт был елеем,

365 Легкий надевши хитон и косматую мантию, с девой.

В светлый покой я вступил, и она к среброгвоздным, богатым.

Креслам меня проводила, — была там для ног и скамейка.

Тут принесла на лохани серебряной руки умыть мне.

Полный студеной воды золотой рукомойник рабыня,

370 Гладкий потом пододвинула стол; на него положила.

Хлеб домовитая ключница с разным съестным, из запаса,

Выданным ею охотно, и стала меня дружелюбно.

Потчевать вкусною пищей; но пища была мне противна.

Думой объятый, сидел я с недобрым предчувствием в сердце.

375 Видя, что думой объятый сижу и что к лакомой пище.

Рук не хочу протянуть я, печалью объятый, Цирцея,

Близко ко мне подошедши, крылатое бросила слово:

«Что у тебя на душе, Одиссей? Отчего так уныло.

Здесь ты сидишь, как немой, ни еды, ни питья не вкушая?

380 Или еще ты страшишься какого коварства? Напрасен.

Страх твой; ты слышал, тебе поклялась я великою клятвой».

Так говорила богиня, и так, отвечая, сказал я:

«О Цирцея, какой же, пристойность и правду любящий,

Муж согласится себя утешать и питьем и едою.

385 Прежде, пока не увидит своими глазами спасенья.

Спутников? Если желаешь, чтоб пищи твоей я коснулся,

Спутников дай мне спасенье своими глазами увидеть».

Так я сказал, и немедля с жезлом из покоев Цирцея.

Вышла, к закуте свиной подошла и, ее отворивши,

390 Их, превращенных в свиней девятигодовалых, оттуда.

Вывела; стали они перед нею; она ж, обошед их.

Всех, почередно помазала каждого мазью, и разом.

Спала с их тела щетина, его покрывавшая густо.

С самых тех пор, как Цирцея дала им волшебного зелья;

395 Прежний свой вид возвратив, во мгновенье все стали моложе,

Силами крепче, красивей лицом и возвышенней станом;

Все во мгновенье узнали меня и ко мне протянули.

Радостно руки; потом зарыдали от скорби; их воплем.

Дом огласился; проникнула жалость и в душу Цирцеи.

400 Близко ко мне подошедши, богиня богинь мне сказала:

«О Лаэртид, многохитростный муж, Одиссей благородный,

Медлить не должно; поди на песчаное взморье и верным.

Спутникам всем совокупно втащить повели на зыбучий.

Берег корабль твой; потом, все богатства и снасти в пещере.

405 Скрыв и товарищей взявши с собою, сюда возвратися».

Так мне сказала, и я покорился ей мужеским сердцем.

Шагом поспешным пришед к кораблю на песчаное взморье,

Близ корабля я на бреге нашел всех товарищей верных,

Стонущих громко, из глаз изобильные слезы лиющих.

410 Как запертые в закутах телята, увидя идущих.

С паствы коров, напитавшихся сочной травой луговою,

Все им навстречу бегут, из заград вырывался тесных,

Все окружают, мыча, возвратившихся с пажити маток:

Так побежали толпою, увидя меня издалека,

415 Спутники все мне навстречу; и сильно проникла их сердце.

Радость, как будто б в родную они возвратились Итаку,

В наше отечество милое, где родились и цвели мы.

Горько заплакав, они мне крылатое бросили слово:

«Радостно нам возвращенье твое, повелитель, как будто б.

420 В наше отечество, в нашу Итаку мы вдруг возвратились.

Но не скрывайся, скажи, где товарищи? Что их постигло?».

Так говорили они, вопрошая; им так отвечал я:

«Прежде, друзья, совокупною силой корабль на зыбучий.

Берег втащите; в пещере потом все богатства и снасти.

425 Скройте; потом соберитесь и следуйте смело за мною.

К спутникам вас поведу я в святую обитель Цирцеи.

Всех их, питьем и едой веселящихся, там вы найдете».

Было немедля мое повеленье исполнено ими.

Но Еврилох, вопреки мне, хотел удержать их; он смело,

430 Голос возвысив, товарищам бросил крылатое слово:

«Стойте; куда вы, безумцы? За ним по следам вы хотите.

В дом чародейки опасной идти? Но она превратит вас.

Всех иль в свиней, иль в шершавых волков, иль в лесных густогривых.

Львов, чтоб ее стерегли вы жилище; там с вами случится.

435 То ж, что случилось в пещере циклопа, куда безрассудно.

Наши товарищи следом за дерзким вошли Одиссеем.

Он, необузданный, был их погибели жалкой виною».

Так говорил Еврилох, и меня побуждало уж сердце.

Меч длинноострый схватить и его обнаженною медью.

440 Голову с плеч непокорного сбросить на землю, хотя он.

Был мне и родственник близкий; но спутники все, удержавши.

Руку мою, обратили ко мне миротворное слово:

«Если желаешь, божественный, пусть Еврилох остается.

У моря здесь с кораблем и его сторожит неусыпно;

445 Мы же пойдем за тобою в святую обитель Цирцеи».

Всех их от моря повел я, корабль наш покинув на бреге;

Но Еврилох не остался один с кораблем и за нами.

Следом пошел, приведенный моими угрозами в трепет.

Тою порой остальные товарищи в доме Цирцеи.

450 Баней себя освежили; душистым натершись елеем,

В легкий хитон и косматую мантию каждый облекся.

Я, возвратись, их нашел за роскошной трапезой сидящих.

Свидясь с друзьями и все рассказав о случившемся с ними,

Громко они зарыдали, их воплем весь дом огласился.

455 Близко ко мне подошедши, богиня Цирцея сказала:

«Царь Одиссей, многохитростный муж, Лаэртид благородный,

Все вы свою укротите печаль и от слез воздержитесь;

Знаю довольно я, что на водах многорыбного моря,

Что на земле от свирепых людей претерпели вы, — горе.

460 Бросив теперь, наслаждайтесь питьем и едою, покуда.

В вашей груди не родится то мужество снова, с которым.

Некогда в путь вы пустились, расставшись с отчизною милой,

С вашей суровой Итакою. Ныне в бессилии робком,

Все помышляя о странствии бедственном, сердце веселью.

465 Вы затворяете, — были велики страдания ваши».

Так нам сказала, и мы покорились ей мужеским сердцем.

С тех пор вседневно, в теченье мы целого года.

Ели прекрасное мясо и сладким вином утешались.

Но когда наконец обращеньем времен совершен был.

470 Круг годовой, миновалися месяцы, дни пролетели,

Спутники все приступили ко мне с убедительной речью:

«Время, несчастный, тебе о возврате в Итаку подумать,

Если угодно богам, чтоб спаслись мы, чтоб мог ты увидеть.

Светло-богатый свой дом, и отчизну, и милых домашних».

475 Так мне сказали, и я покорился им мужеским сердцем.

Весело весь мы тот день до вечернего позднего мрака.

Ели прекрасное мясо и сладким вином утешались.

Солнце тем временем село, и тьма наступила ночная.

Спутники все предались в потемневших палатах покою.

480 Я ж, возвратяся к Цирцее, с ней рядом на ложе роскошном.

Лег, и колена ее обхватил, и богине, склонившей.

Слух свой ко мне со вниманием, бросил крылатое слово:

«О Цирцея, исполни свое обещанье в отчизну.

Нас возвратить; сокрушается сердце по ней; в сокрушенье.

485 Спутники все приступают ко мне и мою раздирают.

Душу (когда ты бываешь отсутственна) жалобным плачем».

Так говорил я, и так, отвечая, сказала богиня:

«О Лаэртид, многохитростный муж, Одиссей благородный,

В доме своем я тебя поневоле держать не желаю.

490 Прежде, однако, ты должен, с пути уклоняся, проникнуть.

В область Аида, где властвует страшная с ним Персефона.

Душу пророка, слепца, обладавшего разумом зорким,

Душу Тиресия фивского должно тебе вопросить там.

Разум ему сохранен Персефоной и мертвому; в аде.

495 Он лишь с умом; все другие безумными тенями веют».

Так говорила богиня; во мне растерзалося сердце;

Горько заплакал я, сидя на ложе, мне стала противна.

Жизнь, и на солнечный свет поглядеть не хотел я, и долго.

Рвался, и долго, простершись на ложе, рыдал безутешно.

500 Но напоследок, богине ответствуя, так я сказал ей:

«Кто ж, о Цирцея, на этом пути провожатым мне будет?

В аде еще не бывал с кораблем ни один земнородный».

Так вопросил я богиню, и так мне она отвечала:

«О Лаэртид, многохитростный муж, Одиссей благородный,

505 Верь, кораблю твоему провожатый найдется; об этом.

Ты не заботься; но, мачту поставив и парус поднявши,

Смело плыви; твой корабль передам я Борею; когда же.

Ты, Океан в корабле поперек переплывши, достигнешь.

Низкого брега, где дико растет Персефонин широкий.

510 Лес из ракит, свой теряющих плод, и из тополей черных,

Вздвинув на брег, под которым шумит Океан водовратный,

Черный корабль свой, вступи ты в Аидову мглистую область.

Быстро бежит там Пирифлегетон в Ахероново лоно.

Вместе с Коцитом, великою ветвию Стикса; утес там.

515 Виден, и обе под ним многошумно сливаются реки.

Слушай теперь, и о том, что скажу, не забудь: под утесом.

Выкопав яму глубокую, в локоть один шириной и длиною,

Три соверши возлияния мертвым, всех вместе призвав их:

Первое смесью медвяной, другое вином благовонным,

520 Третье водою и, все пересыпав мукою ячменной,

Дай обещанье безжизненно веющим теням усопших:

В дом возвратяся, корову, тельцов не имевшую, в жертву.

Им принести и в зажженный костер драгоценностей много.

Бросить, Тиресия ж более прочих уважить, особо.

525 Черного, лучшего в стаде барана ему посвятивши.

После (когда обещание дашь многославным умершим).

Черную овцу и черного с нею барана, — к Эребу.

Их обратив головою, а сам обратясь к Океану, —

В жертву теням принеси; и к тебе тут немедля великой.

530 Придут толпою отшедшие души умерших; тогда ты.

Спутникам дай повеленье, содравши с овцы и с барана,

Острой зарезанных медью, лежащих в крови перед вами,

Кожу, их бросить немедля в огонь и призвать громогласно.

Грозного бога Аида и страшную с ним Персефону;

535 Сам же ты, острый свой меч обнаживши и с ним перед ямой.

Сев, запрещай приближаться безжизненным теням усопших.

К крови, покуда ответа не даст вопрошенный Тиресий.

Скоро и сам он, представ пред тобой, повелитель народов,

Скажет тебе, где дорога, и долог ли путь, и успешно ль.

540 Рыбообильного моря путем ты домой возвратишься».

Так говорила она; той порой златотронная Эос.

Встала; богиня, в хитон и хламиду меня облачивши,

Светлосеребряной ризой из тонковоздушныя ткани.

Нежные плечи одела свои, золотым драгоценным.

545 Поясом стан обвила и покров с головы опустила.

Я же, чертоги ее перешедши, товарищей верных.

Всех разбудил и, приветствие каждому сделав, сказал им:

«Время, друзья, вам от сладкого сна пробудиться; покиньте.

Ложе; пойдем; нас богиня сама побуждает к отъезду».

550 Так я сказал, и они покорились мне мужеским сердцем.

Но и оттуда не мог я отплыть без утраты печальной:

Младший из всех на моем корабле, Ельпенор, неотличный.

Смелостью в битвах, нещедро умом от богов одоренный,

Спать для прохлады ушел на площадку возвышенной кровли.

555 Дома Цирцеи священного, крепким вином охмеленный.

Шумные сборы товарищей, в путь уж готовых, услышав,

Вдруг он вскочил и, от хмеля забыв, что назад обратиться.

Должен был прежде, чтоб с кровли высокой сойти по ступеням,

Прянул спросонья вперед, сорвался и, ударясь затылком.

560 Оземь, сломил позвонковую кость, и душа отлетела.

В область Аида. Тем временем спутникам так говорил я:

«Мыслите, верно, друзья, вы, что в милую землю отчизны.

Мы возвращаемся? Путь нам иной указала Цирцея:

В царстве Аида, где властвует страшная с ним Персефона,

565 Душу Тиресия фивского должен сперва вопросить я».

Так я сказал; в их груди сокрушилося милое сердце;

Пали на землю они, в исступлении волосы рвали,

Всё понапрасну — от слез и от воплей нам не было пользы.

Все к своему кораблю, на песчаном стоявшему бреге,

570 Вместе пошли мы, печальные, льющие слезы обильно.

Тою порою на брег привела чернорунную овцу.

С черным бараном Цирцея и, там их оставя, меж нами.

Тихо прошла, невидимая… Смертным увидеть не можно.

Бога, когда, приходя к ним, он хочет остаться невидим.

 

Примечания

Стих 7. …сыновьям дочерей он в супружество отдал. — Отпечаток глубочайшей древности лежит на всем быте семьи Эола. Брак его сыновей и дочерей — отголосок древнейшего группового брака.

Стихи 81–82. …к многовратному граду… Ламосу — неверный перевод: у Гомера столица лестригонов называется Телепила (что значит «широковратная»; это слово Жуковский и перевел «многовратный»); Ламос же — царь лестригонов, основатель Телепилы.

Стих 86. Ибо там паства дневная с ночною сближается паствой. — В стране лестригонов день значительно длиннее ночи; очевидно, уже в гомеровскую эпоху греки слышали о коротких летних ночах на севере.

Стих 305. Моли — сказочная волшебная трава, вроде разрыв-травы или цветка папоротника в русских сказках. Моли — слово не греческое, поэтому автор и ссылается на «язык богов».

Стих 350. Все они дочери были потопов, и рощ… — Цирцее служат нимфы.

Стих 441. Был мне и родственник близкий… — По словам античных толкователей, Еврилох был мужем сестры Одиссея.

Стихи 494–495. …в аде он лишь с умом… — По гомеровскому представлению, души в загробном мире теряют мышление и память.

Оцените статью
Античная мифология