Гомер. Одиссея. Песнь двадцатая.

Тут приготовил в сенях для себя Одиссей богоравный.

Ложе из кожи воловьей, еще не дубленной; покрывши.

Кожу овчинами многих овец, женихами убитых,

Лег он; и теплым покровом его Евриклея одела.

5     Там Одиссей, женихам истребление в мыслях готовя,

Глаз не смыкая, лежал. В ворота, он увидел, служанки,

Жившие в тайной любви с женихами, толпой побежали,

С хохотом громким, болтая, шумя и крича непристойно.

Вся его внутренность пламенем гнева зажглась несказанным.

10   Долго не знал он, колеблясь рассудком и сердцем, что делать, —

Встать ли и, вслед за бесстыдными бросившись, всех умертвить их?

Или остаться, дав волю в последний им раз с женихами.

Свидеться? Сердце же злилось его; как рычит, ощенившись,

Злобная сука, щеняток своих защищая, когда их.

15   Кто незнакомый берет, и за них покусаться готовясь,

Так на бесстыдниц его раздраженное сердце роптало.

В грудь он ударил себя и сказал раздраженному сердцу:

«Сердце, смирись; ты гнуснейшее вытерпеть силу имело.

В логе циклопа, в то время, когда пожирал беспощадно.

20   Спутников он злополучных моих, — и терпенье рассудку.

Выход из страшной пещеры для нас, погибавших, открыло».

Так усмирял он себя, обращался к милому сердцу.

Милое сердце ему покорилось, и снова терпенье.

В грудь пролилося его; но ворочался с боку он на бок.

25   Как на огне, разгоревшемся ярко, ворочают полный.

Жиром и кровью желудок туда и сюда, чтоб отвсюду.

Мог быть он сочно и вкусно обжарен, огнем не прижженный,

Так на постели ворочался он, беспрестанно тревожась.

В мыслях о том, как ему одному с женихов многосильной.

30   Шайкою сладить. К нему подошла тут Паллада Афина,

С неба слетевшая в виде младой, расцветающей девы.

Тихо к его изголовью приблизясь, богиня сказала:

«Что же не спишь ты, из всех земнородных несчастнейший? Разве.

Это не дом твой? Не верною ль в доме ты встречен женою?

35   Сын же таков твой, что всякий ему бы отцом захотел быть».

Светлой богине ответствовал так Одиссей хитроумный:

«Истину ты говоришь мне, богиня; но сердцем я крепко.

(В том принужден пред тобой повиниться) тревожусь, не зная,

Буду ли в силах один с женихов многочисленной шайкой.

40   Сладить? Они всей толпою всегда собираются в доме.

Но и другою тревогой мое озабочено сердце:

Если по воле твоей и Крониона всех истреблю я —

Как мне спастися от мщенья родни их? Подумай об этом».

Дочь светлоокая Зевса Афина ему отвечала:

45   «Ты, маловерный! Надеются ж люди в беде и на слабых.

Смертных, ни делом помочь, ни совета подать неспособных, —

Я же богиня, тебя неизменно всегда от напасти.

Всякой хранившая. Слушай, понятно и ясно скажу я:

Если бы вдруг пятьдесят из засады на двух нас напало.

50   Ратей, чтоб нам совокупно погибель устроить, — при них же.

Мы бы похитили коз их, овец и быков круторогих.

Спи, ни о чем не тревожась: несносно лежать на постели,

Глаз не смыкая; твои же напасти окончатся скоро».

С сими словами богиня ему затворила дремотой.

55   Очи, потом на Олимп улетела. И всех усладитель.

Наших тревог, разрешающий сладко усталые члены,

Сон овладел им. Супруга ж его, от тревоги проснувшись,

Села бессонная в горьких слезах на постели; слезами.

Вдоволь свою сокрушенную грудь утолив, громогласно.

60   Стала она призывать Артемиду и так ей молилась:

«О Артемида, богиня великая, дочь громовержца,

Тихой стрелою твоею меня порази и из тела.

Выведи душу мою. О, когда бы меня ухватила.

Буря и мглистой дорогой со мною умчалася в край тот,

65   Где начинает свой путь Океан,[304] круговратно бегущий!

Были ж Пандаровы дочери схвачены бурею. Боги.

Мать и отца погубили у них; сиротами остались.

В доме семейном они; Афродита богиня питала.

Их молоком, сладкотающим медом, вином благовонным;

70   Гера дала им, от всех отличая их дев земнородных,

Ум и красу; Артемида пленительной стройностью стана.

Их одарила; Афина их всех научила искусствам.

Но когда на высокий Олимп вознеслась Киферея.

Там умолять, чтоб супружества счастие дал непорочным.

75   Девам Зевес громолюбец, который, все ведая в мире,

Благо и зло земнородным по воле своей посылает, —

Гнусные Гарпии, дев беззащитных похитя, их в руки.

Предали грозных Эриний, чудовищам в рабство. О, если б.

Так и меня олимпийские боги с земли во мгновенье.

80   Сбросили! Если б меня, с Одиссеем в душе, Артемида.

Светлокудрявая в темную вдруг затворила могилу.

Прежде, чем быть мне подругою мужа, противного сердцу!

Но и тяжелые скорби становятся легче, когда мы,

В горьких слезах, в сокрушении сердца день целый проведши,

85   Ночью в объятия сна предаемся — мы все забываем,

Зло и добро, лишь коснется очей он целебной рукою;

Мне же и сон мой терзает виденьями страшными демон;

Виделось мне, что лежал близ меня несказанно с ним сходный,

Самый тот образ имевший, какой он имел, удаляясь;

90   Я веселилась; я думала: это не сон — и проснулась».

Так говорила она. Поднялась златовласая Эос.

Жалобы плачущей в слух Одиссеев входили; и, слыша.

Их, он подумал, что ею был узнан; ему показалось.

Даже, что образ ее над его изголовьем летает.

95   Сбросив покров и овчины собрав, на которых лежал он,

Все их сложил Одиссей на скамейке, а кожу воловью.

Вынес на двор. Тут к Зевесу он поднял с молитвою руки:

«Если, Зевес, наш отец, ты меня и землей и водою.

В дом мой (хотя и подвергнул напастям) привел невредимо,

100 Дай, чтоб от первого, кто здесь проснется, мной вещее слово.

Было услышано; сам же мне знаменьем сердце обрадуй».

Так говорил он, молясь, и Кронион молитву услышал:

Страшно ударившим громом из звездно-бестучного неба.

Зевс отвечал. Преисполнилась радостью грудь Одиссея.

105 Слово же первое он от рабыни, моловшей на царской.

Мельнице близкой, услышал; на мельнице этой двенадцать.

Было рабынь, и вседневно от раннего утра до поздней.

Ночи ячмень и пшено там они для домашних мололи.

Спали другие, всю кончив работу; а эта, слабее.

110 Прочих, проснулася ране, чтоб труд довершить неготовый.

Жернов покинув, сказала она (и пророчество было.

В слове ее Одиссею): «Зевес, наш отец и владыка,

На небе нет облаков, и его наполняют, сверкая,

Звезды, а гром твой гремит, всемогущий! Кому посылаешь.

115 Знаменье грома? Услышь и меня, да исполнится ныне.

Слово мое: да последним в жилище царя Одиссея.

Будет сегодняшний пир женихов многобуйных! Колена.

Мы сокрушили свои непрестанной работой, обжорству.

Их угождая, — да нынешним кончатся все здесь пиры их!».

120 Так говорила рабыня, был рад Одиссей прорицанью.

Грома и слова, и в сердце его утвердилась надежда.

Тут Одиссеева дома рабыни сошлися из разных.

Горниц и жаркий огонь на большом очаге запалили.

Ложе покинул свое и возлюбленный сын Одиссеев;

125 Платье надев, изощренный свой меч на плечо он повесил;

После, подошвы красивые к светлым ногам привязавши,

Взял боевое копье, лучезарно блестящее медью;

Так он ступил на порог и сказал, обратись к Евриклее:

«Няня, доволен ли был угощением странник? Покойно ль.

130 Спал он? Иль вы не хотели о нем и подумать? Обычай.

Матери милой я знаю; хотя и разумна, а часто.

Между людьми иноземными худшему почести всякой.

Много окажет, на лучшего ж вовсе и взгляда не бросит».

Так говорил Телемах. Евриклея ему отвечала:

135 «Ты понапрасну, дитя, невиновную мать обвиняешь;

С нею сидя, здесь вином утешался он, сколько угодно.

Было душе; но не ел, хоть его и просили. По горло.

Сыт я, сказал. А когда он подумал о сне и постели,

Мягкое ложе она приготовить велела рабыням.

140 Он же, напротив, как жалкий, судьбою забытый бродяга,

Спать на пуховой постели, покрытой ковром, отказался;

Кожу воловью постлал на полу и, овчин положивши.

Сверху, улегся в сенях; я покрыла его одеялом».

Так Евриклея сказала. Тогда Телемах из палаты.

145 Вышел с копьем; две лихие за ним побежали собаки.

На площадь, главное место собранья ахеян, пошел он.

Тут всех рабынь Одиссеева дома созвавши, сказала.

Им Евриклея, разумная дочь Певсенорида Опса:

«Все на работу! Одни за метлы; и проворнее выместь.

150 Горницы, вспрыснув полы; на скамейки, на кресла и стулья.

Пестро-пурпурные ткани постлать; ноздреватою губкой.

Начисто вымыть столы; всполоснуть пировые кратеры;

Чаши глубокие, кубки двудонные вымыть. Другие ж.

Все за водою к ключу и скорее назад, поелику.

155 Нынешний день женихи не замедлят приходом, напротив,

Ранее все соберутся: мы праздник готовим великий».

Так Евриклея сказала. Ее повинуяся воле,

Двадцать рабынь побежали на ключ темноводный; другие.

Начали горницы все прибирать и посуду всю чистить.

160 Скоро прислали и слуг женихи: за работу принявшись,

Стали они топорами поленья колоть. Воротились.

С свежей рабыни водой от ключа. Свинопасом Евмеем.

Пригнаны были три борова, самые жирные в стаде:

Заперли их в окруженную частым забором заграду.

165 Сам же Евмей подошел к Одиссею, спросил дружелюбно:

«Странник, учтивее ль стали с тобой Телемаховы гости?

Иль по-вчерашнему в доме у нас на тебя нападают?».

Кончил. Ему отвечая, сказал Одиссей хитроумный:

«Добрый Евмей, да пошлют всемогущие боги Олимпа.

170 Им воздаянье за буйную жизнь и за дерзость, с какою.

Здесь, не стыдяся, они расхищают чужое богатство!».

Так говорили о многом они в откровенной беседе.

К ним подошел козовод, за козами смотрящий, Меланфий;

Коз, меж отборными взятых из стада, откормленных жирно.

175 В город пригнал он, гостям на обед; с ним товарищей было.

Двое. И, коз привязавши под кровлей сеней многозвучных,

Так Одиссею сказал, им ругаяся, дерзкий Меланфий:

«Здесь ты еще, неотвязный бродяга; не хочешь, я вижу,

Дать нам вздохнуть; мой совет, убирайся отсюда скорее;

180 Иль и со мной у тебя напоследок дойдет до расправы;

Можешь тогда и моих кулаков ты отведать; ты слишком.

Стал уж докучен; не в этом лишь доме бывают обеды».

Кончил. Ему Одиссей ничего не ответствовал; только.

Молча потряс головою и страшное в сердце помыслил.

185 Третий тут главный пастух подошел к ним, коровник Филойтий;

Коз он отборных привел с нетелившейся, жирной коровой.

В город же их привезли на судах перевозчики, всех там,

Кто нанимал их, возившие морем рабочие люди.

Коз и корову Филойтий оставил в сенях многозвучных;.

190 Сам же, приближась к Евмею, спросил у него дружелюбно:

«Кто чужеземец, тобою недавно, Евмей, приведенный.

В город? К какому себя причисляет он племени? Где он.

Дом свой отцовский имеет? В какой стороне он родился?

С виду он бедный скиталец, но царственный образ имеет.

195 Боги бездомно-бродящих людей унижают жестоко;

Но и могучим царям испытанья они посылают».

Тут к Одиссею, приветствие правою сделав рукою,

Ласково он обратился и бросил крылатое слово:

«Радуйся, добрый отец чужеземец; теперь нищетою.

200 Ты удручен — но пошлют наконец и тебе изобилье.

Боги. О Зевс! Ты безжалостней всех, на Олимпе живущих!

Нет состраданья в тебе к человекам; ты сам, наш создатель,

Нас предаешь беспощадно беде и грызущему горю.

Потом прошибло меня и в глазах потемнело, когда я.

205 Вспомнил, взглянув на тебя, о царе Одиссее: как ты, он,

Может быть, бродит в таких же лохмотьях, такой же бездомный.

Где он, несчастный? Еще ли он видит сияние солнца?

Или его уж не стало и в область Аида сошел он?

О благодушный, великий мой царь! Над стадами коров ты.

210 Здесь в стороне кефалленской меня молодого поставил;

Много теперь расплодилось их; нет никого здесь другого,

Кто бы имел столь великое стадо коров крепколобых.

Горе! Я сам приневолен сюда их водить на пожранье.

Этим грабителям. Сына они притесняют в отцовом.

215 Доме; богов наказанье не страшно им; между собою.

Все разделить уж богатство царя отдаленного мыслят.

Часто мне замысел в милое сердце приходит (хотя он,

Правду сказать, и не вовсе похвален: есть в доме наследник),

Замысел в землю чужую со стадом моим, к иноземным.

220 Людям уйти. Несказанное горе мне, здесь оставаясь,

Царских прекрасных коров на убой отдавать им; давно бы.

Эту покинул я землю, где столько неправды творится,

Стадо уведши с собою, к иному царю перешел бы.

В службу — но верится все мне еще, что воротится в дом свой.

225 Он, наш желанный, и всех их, грабителей, разом погубит».

Кончил. Ему отвечая, сказал Одиссей хитроумный:

«Видно, порода твоя не простая, мой честный коровник;

Сердцем, я вижу, ты верен и здравый имеешь рассудок;

Радость за то объявляю тебе и клянуся великой.

230 Клятвой, Зевесом отцом, гостелюбною вашей трапезой,

Также святым очагом Одиссеева дома клянуся.

Здесь, что еще ты отсюда уйти не успеешь, как сам он.

Явится; можешь тогда ты своими глазами увидеть,

Если захочешь, какой с женихами расчет поведет он».

235 Кончил. Ему отвечал пастухов повелитель Филойтий:

«Если ты правду сказал, иноземец (и Дий да исполнит.

Слово твое), то и я, ты увидишь, не празден останусь».

Тут и Евмей, свинопас благородный, богов призывая,

Стал их молить, чтоб они возвратили домой Одиссея.

240 Так говорили о многом они, от других в отдаленье.

Тою порой женихи, согласившись предать Телемаха.

Смерти, сходились; но в это мгновение слева поднялся.

Быстрый орел, и в когтях у него трепетала голубка.

Знаменьем в страх приведенный, сказал Амфином благородный:

245 «Замысел наш умертвить Телемаха, друзья, по желанью.

Нам не удастся исполнить. Подумаем лучше о пире».

Так он сказал; подтвердили его предложенье другие.

Все они вместе пошли и, когда в Одиссеев вступили.

Дом, положивши на гладкие кресла и стулья одежды,

250 Начали крупных баранов, откормленных коз и огромных,

Жирных свиней убивать; и корову зарезали также.

Были изжарены прежде одни потроха, и в кратеры.

Влито с водою вино. Свинопас двоеручные кубки.

Подал, потом и в прекрасных корзинах коровник Филойтий.

255 Хлебы разнес; а Меланфий вином благовонным наполнил.

Кубки. И подняли руки они к приготовленной пище.

Но Одиссею, с намереньем хитрым в уме, на пороге.

Двери широкой велел Телемах поместиться; подвинув.

К ней небольшую, простую скамейку и низенький столик,

260 Часть потрохов он принес, золотой благовонным наполнил.

Кубок вином и, его подавая, сказал Одиссею:

«Здесь ты сиди и вином утешайся с моими гостями,

Новых обид не страшася; рукам женихов я не дам уж.

Воли; мой дом не гостиница, где произвольно пирует.

265 Всякая сволочь, а дом Одиссеев, царево жилище.

Вы ж, женихи, воздержите язык свой от слов непристойных,

Также и воли рукам не давайте; иль будет здесь ссора».

Так он сказал. Женихи, закусивши с досадою губы,

Смелым его пораженные словом, ему удивлялись.

270 Но, обратясь к женихам, Антиной, сын Евпейтов, воскликнул:

«Как ни досадно, друзья, Телемахово слово, не должно.

К сердцу его принимать нам; пускай он грозится! Давно бы,

Если б тому не препятствовал вечный Кронион, его мы.

Здесь упокоили — стал он теперь говорун нестерпимый».

275 Кончил; но слово его Телемах без вниманья оставил.

В это время народ через город с глашатаем жертву.

Шел совершать: в многотенную рощу метателя верных.

Стрел Аполлона был ход густовласых ахеян направлен.

Те же, изжарив и с вертелов снявши хребтовое мясо,

280 Роздали части и начали пир многославный. Особо.

Тут принесли Одиссею проворные слуги такую ж.

Мяса подачу, какую имели и сами; то было.

Так им приказано сыном его, Телемахом разумным.

Тою порою Афина сама женихов возбуждала.

285 К дерзко-обидным поступкам, дабы разгорелось сильнее.

Мщенье в гневной душе Одиссея, Лаэртова сына.

Там находился один, от других беззаконной отличный.

Дерзостью, родом из Зама; его называли Ктесиппом.

Был он несметно богат и, гордяся богатством, замыслил.

290 Спорить с другими о браке с женою Лаэртова сына.

Так, к женихам обратяся, сказал им Ктесипп многобуйный:

«Выслушать слово мое вас, товарищи, я приглашаю:

Мяса, как следует, добрую часть со стола получил уж.

Этот старик — и весьма б непохвально, неправедно было,

295 Если б гостей Телемаховых кто их участка лишал здесь.

Я ж и свою для него приготовил подачу, чтоб мог он.

Что-нибудь дать за купанье рабыне иль должный подарок.

Сделать кому из рабов, в Одиссеевом доме живущих».

Тут он, схвативши коровью, в корзине лежавшую ногу,

300 Сильно ее в Одиссея швырнул; Одиссей, отклонивши.

Голову вбок, избежал от удара; и страшной улыбкой.

Стиснул он губы; нога ж, пролетевши, ударила в стену.

Грозно взглянув на Ктесиппа, сказал Телемах раздраженный:

«Будь благодарен Зевесу, Ктесипп, что удар не коснулся.

305 Твой головы чужеземца: он сам от него отклонился;

Иначе острым копьем повернее в тебя бы попал я;

Стал бы не брак для тебя — погребенье отец твой готовить.

Всем говорю вам: отныне себе непристойных поступков.

В доме моем позволять вы не смейте; уж я не ребенок,

310 Все уж теперь понимаю; все знаю, что надобно делать.

Правда, еще принужден я свидетелем быть терпеливым.

Здесь истребленья баранов, и коз, и вина, и богатых.

Наших запасов, — я с целой толпою один не управлюсь;

Новых обид мне, однако, я вам не советую делать;

315 Если ж намеренье ваше меня умертвить, то, конечно,

Будет пристойней, чтоб, в доме моем пораженный, я встретил.

Смерть там, чем зрителем был беззаконных поступков и видел,

Как обижают моих в нем гостей, как рабынь принуждают.

Злым угождать вожделеньям в священных обителях царских».

320 Так он сказал; все кругом неподвижно хранили молчанье.

Но Агелай, сын Дамасторов, так отвечал напоследок:

«Правду сказал он, друзья; на разумное слово такое.

Вы не должны отвечать оскорбленьем; не трогайте боле.

Старого странника; также оставьте в покое и прочих.

325 Слуг, обитающих в доме Лаэртова славного сына.

Я ж Телемаху и матери светлой его дружелюбно.

Добрый и, верно, самим им угодный совет предложу здесь:

В сердце своем вы доныне питали надежду, что боги,

Вашим молитвам внимая, домой возвратят Одиссея;

330 Было доныне и нам невозможно на медленность вашу.

Сетовать, так поступать вам советовал здравый рассудок.

(Мог после брака внезапно в свой дом Одиссей возвратиться);

Ныне ж сомнения нет нам: мы знаем, что он невозвратен.

Матери умной своей ты теперь, Телемах благородный,

335 Должен сказать, чтоб меж нами того, кто щедрей на подарки,

Выбрала. Будешь тогда ты свободно в отеческом доме.

Жить; а она о другом уж хозяйстве заботиться станет».

Кротко ему отвечал рассудительный сын Одиссеев:

«Нет, Агелай, я Зевесом отцом и судьбой Одиссея.

340 (Что бы с ним ни было: жив ли, погиб ли) клянусь перед всеми.

Вами, что матери в брак не мешаю вступить, что, напротив,

Сам убеждаю ее по желанию выбрать, и много.

Дам ей подарков; но из дома выслать ее по неволе.

Я и помыслить не смею — то Зевсу не будет угодно».

345 Так говорил Телемах. В женихах несказанный Афина.

Смех пробудила, их сердце смутив и рассудок расстроив.

Дико они хохотали; и, лицами вдруг изменившись,

Ели сырое, кровавое мясо; глаза их слезами.

Все затуманились; сердце их тяжкой заныло тоскою.

350 Феоклимен богоравный тогда поднялся и сказал им:

«Вы, злополучные, горе вам! Горе! Невидимы стали.

Головы ваши во мгле и невидимы ваши колена;

Слышен мне стон ваш, слезами обрызганы ваши ланиты.

Стены, я вижу, в крови; с потолочных бежит перекладин.

355 Кровь; привиденьями, в бездну Эреба бегущими, полны.

Сени и двор, и на солнце небесное, вижу я, всходит.

Страшная тень, и под ней вся земля покрывается мраком».

Так он сказал им. Безумно они хохотать продолжали.

Тут говорить женихам Евримах, сын Полибиев, начал:

360 «Видно, что этот, друзья, чужеземец в уме помешался;

На площадь должно его проводить нам, пусть выйдет на свежий.

Воздух, когда уж ему так ужасно темно здесь в палате».

Феоклимен богоравный сказал, обратясь к Евримаху:

«Нет, Евримах, в провожатых твоих не имею я нужды;

365 Две есть ноги у меня, и глаза есть и уши; рассудок.

Мой не расстроен, и память свою я еще не утратил.

Сам убегу я отсюда; я к вам подходящую быстро.

Слышу беду; ни один от нее не уйдет; не избегнет.

Силы ее никоторый из вас, святотатцев, губящих.

370 Дом Одиссеев и в нем беззаконного много творящих».

Так он сказал, и, поспешно палату покинув, к Пирею.

Прямо пошел, и Пиреем был с прежнею ласкою принят.

Тою порой, поглядевши с насмешкой один на другого,

Начали все Телемаха дразнить женихи, над гостями.

375 Дома его издеваясь, и так говорили иные:

«Друг Телемах, на отбор негодяи тебя посещают;

Прежде вот этот нечистый пожаловал в дом твой бродяга,

Хищник обеденных крох, ни в какую работу не годный,

Слабый, гнилой старичишка, земли бесполезное бремя;

380 Гость же другой помешался и начал беспутно пророчить.

Выслушай лучше наш добрый совет, Телемах многомудрый:

Дай нам твоих благородных гостей на корабль крутобокий.

Бросить, к сикелам отвезть и продать за хорошие деньги».

Так говорили они; Телемах, их словам не внимавший,

385 Молча смотрел на отца, дожидаясь спокойно, чтоб подал.

Знак он, когда начинать с баззаконною шайкой расправу.

В горнице ближней на креслах богатых в то время сидела.

Многоразумная старца Икария дочь, Пенелопа;

Было ей слышно все то, что в собранье гостей говорилось.

390 Весел беспечно, и жив разговором, и хохотом шумен.

Был их обед, для которого столько настряпали сами;

Но никогда, и нигде, и никто не готовил такого.

Ужина людям, какой приготовил с Палладою грозный.

Муж для незваных гостей, беззаконных ругателей правды.

 

Примечания

Стих 65. Где начинает свой путь Океан — царство Аида.

Стих 141. Пуховая постель, ковер — вольный перевод Жуковского; никаких перин, подушек и ковров в гомеровское время не было.

Стих 189. В сенях многозвучных — в мощеных сенях.

Стихи 276–277. В это время народ через город с глашатаем жертву шел совершать… — Описываемые события происходят в день новолуния, в праздник Аполлона.

Стихи 351–355. Горе! Невидимы стали головы ваши… — Феоклимен как бы видит свершившейся будущую судьбу женихов. Привиденья — души убитых, отлетающие в царство Аида — Эреб.

Оцените статью
Античная мифология