Нонн Панополитанский. Деяния Диониса. Песнь XII

В песне двенадцатой скажем о новом цветочке эротов,
Ампелос возродится в гроздьях лозы виноградной!

Хоры ночь проводили за прибрежьем песчаным

Западного океана, родимого Гелия в домах,

Их при въезде встречала звезда вечерняя, Веспер;

Вышед навстречу из дому, вновь явленная в небе,

Правящая повозкой бычьей сияла Селена.

Зоркое око узрев плодоносного Хениохея,

Быстрый шаг укрощали, он же, бег завершая,

С неба домой возвращался, к вознице с огненным зраком

Светлолучистый Фосфорос шел, на ярой четверке
10
Коней ярмо разрешал и бич откладывал звездный,

После в потоке соседнем и бурном купал Океана,

Пот омывая и пену с коней огнеядущих.

Бурно они колебали влажные выи и гривы,

Прядая наземь, били копытом лучистые ясли.

Вкруг огневейного трона бога дочери встали

Рядом совсем с неустанным возницею Хениохеем,

Все двенадцать, привет четырем посылаючи Хорам.

Гелия все — служанки, при огненной колеснице

Жрицы Лики́банта девы при этом. И пред древнейшим
20
Пастырем мира склоняют безропотно рабские выи.

Вот виноградновласой Хоры слышатся речи,

Так, моля, она молвит, на пряди перстом указуя:

«Гелий, жизнеподатель, и трав и плодов ты владыка,

Срок созревания грозди когда, укажи нам, настанет?

Время придет ли о даре бессмертных Блаженных напомнить?

Не укрывай, умоляю, от дщери родимой подарка,

Ибо одна я осталась без оного, нет мне ни жатвы,

Ни снопа, ни травинки, ни Зевсом дарованных ливней!»

Так молила. Надежду на щедрообильные сборы
30
Дал ей Гелий, перстом же прямым указует он деве

Прямо на стену, на бег годов и часов круговратный,

Изображенный на досках двойных Гармони́и, где видны

Все пророчества в мире, когда бы ни явлены были

Фанеса дланию, бога древлерожденной вселенной,

И на досточке каждой рисунки к буквам теснятся!

Так показал и молвил ключник огня, Гипери́он:

«Тут, на досточке третьей, когда будет время для сбора,

Сведаешь, в области Девы и Льва, на доске же четвертой

Сам владыка гроздовий изображен, и нектар
40
Ганимед на пиру подает нам сладостный в чаше!»

Так объяснил Бессмертный. Гроздолюбивая дева

Подошла и на кладке пророческой вдруг увидала

Первую доску (стара, как всей вселенной начала),

Изображала она, что свершил владыка Офи́он

Некогда, также деянья древнего Крона являла;

Как детородный орган отца отрезал, как кровью

Дщереродное море, как семенем древле, кропилось,

Как он глотку отверзнул, камень глотая огромный,

Думая, что пообедал собственным сыном, Зевесом!
50
Как потом этот камень (как повитуха!) всех прочих

Из утробы отчей извергнуть помог младенцев!

Так же над бурным Дием огнелучистую Нику

В распре разбитого Крона с его и снегом и градом

Резвоногая зрела Хора, раба Фаэтонта,

На картине соседней. А дале видела сосны,

Вместе с племенем смертных мучились равно деревья:

Ибо ствол вдруг разбился, и без семени в мире

(Только лишь собственной силой!) человек появился;

Как Зевес ливненосный низверг на горные выси
60
Влаги обильной потоки, весь мир тотчас затопившей,

Как и Нот, и Борей, и Либ, и Эвр бичевали

Девкалиона ковчег скитальческий с Меной плывущий

Вровень по волнам безбрежным, где гавани не было видно!

А приблизившись к третьей скрижали быстрой стопою,

Жрица Ликабанта, дева, такое потом увидала:

Много пророчеств различных, назначенных миру судьбою,

Светло-лучистые знаки червленой писаны краской,

Все, что начальная мудрость взяла из пестрых сказаний…

Вот что сведала дева из пророчеств скрижалей:
70
«Аргус, тот быкопас, что Герой назначен, павлином

Станет с тысячью ярких глазков. И ждет превращенье

Харпалику, бесстыдным отцом приведенную к ложу,

(Сына убила, отцу его предложила на ужин!)

В быструю мощную птицу, крылами гребущую воздух

В небе высоко Ткачиха некогда, Филомела,

Станет ласточкой легкой, с пестрою шейкою птицей

(Так же она щебечет, как безъязыкая дева,

Что на одежде знаки сумела тайные выткать).

Также Ниоба, на склонах скалистых высей Сипила
80
Превращенная в камень, прольет и слезы из камня,

Детям погибшим надгробье плачевное. Встал чуть не рядом

Пирр похотливый, камень фригийский, ибо он к Рейе

Вожделел, нечестивый, гнусного брака желая!

Тисба вместе с Пирамом рекою одной, однолетки,

Страстно желая друг друга, слились… И в Милакс влюбленный,

В деву, отрок прекрасный — цветком эротов стал Крокус!

По состязании в беге, где свадьба была бы наградой,

И после яблок Пафийки разгневанная богиня
90 [89]
Артемида львицей сделает Атаданту!»

Все пробежала глазами пророчества быстрая Хора,

До возвращенья туда, где пламенный Гиперион

Знаки указывал деве, стремительной, словно ветер…

Зрит она изображенье Льва лучистого, тут же

Девы образ звездный написан был преискусно,

Гроздь держащей во длани, рожденной осенью ранней.

Здесь же прочла оракул Хроноса быстрая дочерь:

«Станет Киссос, сей отрок милый, плющом, ползущим

Вверх обильным побегом; Каламос, отрок прекрасный,
100 [99]
Тростниковым стеблем гибким под ласковым ветром,

Стройным побегом, растущим из лона земли плодоносной,

Стойкой опоры гроздей… Станет гибкой лозою

Ампелос, даст свое имя грозди, что виснет средь листьев!»

После того, как оракул прочла плодосбора богиня,

Быстро прошла к той скрижали, где был нарисован искус:

Ганимед, сей отрок, в полный рост, что на пире

Нектара влагу в чаше златой подает, наклонившись.

Здесь предвещанье судьбы сведено в четыре лишь строчки

Дальше счастливая дева, горлиц подруга, спешила,
110 [109]
Для плющевого Лиэя знаменье найдя таковое:

«Фебу даровано Зевсом носить ветвь вещего лавра.

Яркие розы присущи яркой Кипрогенейе.

Ветви зеленых олив — Афинайе зеленоглазой.

Сноп колосьев — Деметре, а гроздь лозы — Дионису!»

Все прочитала буквы чтившая Эвия дева,

После идти собралась с сестрами милыми вместе

К струям и токам восточным старца, реки Океана,

За Фаэтонта четверкой конной… Целенья Лиэю

Нет от скорби по другу погибшему, даже о пляске
120 [119]
Не вспоминал он. Терзаем памятью по любимом,

Горько стенал и плакал… Диски медные богу

Уж и ненадобны боле, не хочет он медного звона,

Не услаждает пектида, нет на лике улыбки

Боле, лишь боль и печаль у влюбленного Диониса…

Не журчит уж лидийский Герм в берегах тростниковых,

Что, подгоняемый ветром шумным, по склонам катился,

Боле течь он не хочет… С сокровищницею в пучине

Златопенный Пактол замедлил скорбящую влагу,

Словно по мертвому плача… И в честь погибшего воды,

Бьющие над землею, вспять повернул под землю
130
Ток фригийский, Сангарий. Окаменевшая матерь,

Влажная Танталида, немая, зашлась, исторгая

Слезы в рыданье двойном: сострадает она Дионису!

И сосна с однолеткой пинией горестно плачет,

Что-то шепча еле слышно. И лавр, древо бога с густыми

Кудрями Феба, роняет листву свою в горестном ветре

Вещую… Даже олива блестящие листья на землю

Сбрасывает, хоть она Афины древо святое!

Вот Дионис, бесслезный прежде, слезами исходит,
140 [139]
Плача над отрока смертью — нитью, разорванной Мойрой;

Видя скорбь Диониса, сочувствуя горести бога,

Атропос из состраданья слово божие молвит:

«Жив, Дионис, твой отрок! Он ведь горестной влаги

Не перешел Ахеронта, жалобный плач твой подвигнул

Неумолимую Мойры нить по-новому свиться:

Ампелос, если и умер — не мертв! Ибо в сладостный нектар

В сок приятный, бодрящий юношу я обратила!

Должно чтить его мерой пляски веселой и пальцев

Ловкой игрой на авлосе двуствольном на праздничном пире,
150 [149]
Либо в ладе фригийском, либо в дорийском напеве.

Пусть его чтит и в театре муж благозвучным напевом

На аонийской цевнице, будь родом он хоть исмениец,

Хоть марафонец. Восславлен в Муз песнопениях будет

Ампелос сладостный вместе с владыкою грозди, Лиэем!

Ты змеевидную станешь носить повязку вкруг прядей,

Лоз и грозды, и листья, венцом сплетутся вкруг кудрей

Богу Фебу на зависть, ибо во дланях тот держит

Жалобу лишь, гиакинф, в цветок обращенный печалью,

Ты же даришь напиток, для смертных одно утешенье,
160 [159]
Это земное подобье небесного нектара, отрок

Твой любимый насколько цветка из Амикл превосходней!

Если того сильнее город битвенной медью,

То твоего любимца отчизна, славная током

Вод, блестящих от злата, бурлящих меж берегами,

Златом она гордиться, не медью, в битвах добытой!

Так что, если хвалиться шумливобурным потоком,

Сколько сильнее Эврота бурная влага Пактола!

Ампелос, скорбь дотоле бесскорбного Диониса,

Должен ты, как только грозди медовые в лозах созреют,
170 [169]
Завоевать все четыре стороны света весельем,

Шествием и возлияньем радостному Дионису!

Плакал Вакх, чтобы боле на свете не плакали люди!»

Так божество, промолвив, с сестрами удалилось.

Тут скорбящему Вакху явилось великое чудо,

Ибо восстал из праха словно бы вьющимся змеем

Ампелос сам собою, ветвясь кустом древовидным

Вверх. Из мертвого чрева, на ветви делясь, извиваясь,

Рвется побег прекрасный, из кончиков пальцев пустились

Усики в рост, корнями ступни врываются в землю,
180 [179]
Кудри гроздьями стали, даже и мех и его небриды

Вдруг распустился прекрасным гибкой листвы узорочьем,

А удлиненная шея стала плетью с гроздовьем,

Стебли пошли от сгибов локтей и побеги от пястей,

Полны сладостных ягод, из гнутых рогов меж висками

Кисти вдруг зазмеились лозы, прижимаясь друг к другу…

Все заполнилось ими, они же росли, завивались,

Снова росли, и уж зелень лозы распустилась повсюду,

Ветви дерев соседних гроздьями плотно усыпав.

Вот и еще одно чудо: юноша ловкий коснулся
190 [189]
Высоколистого древа вершины проворною дланью

И превратился в растенье Киссос, добравшись до верха;

Стали стебли витые по имени отрока зваться,

Только родившейся ветви лозы обхватили побегом,

Листьями, милыми сердцу… Виски божество осеняет,

Вьет венок и на кудри густые его возлагает

Радуясь, Дионис, и рвутся к богу побеги,

На глазах вызревая в сладостноспелые грозды:

Самознающий боже без виноградной давильни,

Гроздие в длани приявши, ягоды жать начинает
200 [199]
Плотно и крепко перстами, на свет обильное бремя

Гроздьев винных выводит, лозы смарагдовоалой

Сладостнокрепкий напиток! И белоснежные пальцы

Льющего хмель Диониса от крови багрянца алеют.

Рог быка он хватает и сладостнокрепкий отжаток

Вакх в уста проливает, вино испробовав первым,

После отведав и ягод… Тем и другим насладившись,

Слово такое он молвит, веселый и радостно-гордый:

«Нектар и амвросию ты, Ампелос, милый, мой отрок,

Породил. Аполлон два цветка особо отметил —
210 [209]
Только не станет он лавра есть, пировать с гиакинфом,

А из колосьев не сделать — прости, о Деметра! — напитка!

Ампелос, сколь же почтенна участь твоя! Пред твоею

Красотой уступили и нити суровые Мойры!

И пред тобою смягчился Аид, самой пред тобою

Персефонейи суровой стал нрав и мягче, и кротче!

Мертвый — для Диониса-брата ты к жизни вернулся!

Нет, не умрешь ты, как умер Атимний; болотины Стикса,

Пламени Тисифоны, Мёгайры взора не встретишь!

Отрок, живым пребудешь и в смерти, и в Леты потоках
220 [219]
Ты не канешь вовеки, могиле не взять тебя, даже

Побоится и Гея укрыть тебя в сумрачных недрах!

Сделал тебя растеньем отец мой в честь Геи, и тело

Стало нектаром сладким — судил так Кронион-владыка!

Нет, не таким, где природа на лепестках терапнийских

Изобразила верно непреходящее горе;

Милый, сиянье и свежесть хранишь на узорчатых листьях,

Даже и смерть рассказала о красоте твоей, отрок!

Нет, вовек не погибнет румянец ланит или пястей,

Ибо за смерть и погибель страшную буду я вечно
230 [229]
Мстить, на алтарь возливая вино, приготовив к обряду

Мужеубийцу-быка. И будут гамадриады

Страстно завидовать листьев узору, от благоуханных

Гроздий твоих эротов меня обовьет дуновенье!

Ах, могу ли я в чаше смешивать яблоко с гроздью?

В кубок, нектара полный, смокв добавить немного?

Нас наказать оскомой яблоко может и смоква!

Нет ничего, что могло бы с лозой виноградного спорить!

Нежноцветущий нарцисс ли, роза иль цвет анемона,

Лилия иль гиакинф — не сравняются с гроздами Вакха!
240 [239]
Ибо во влаге винной, истекшей из сдавленных ягод —

Всякого благоуханье цветка! Лишь этот напиток

Может смешаться со всяким, придав духовитость и крепость

Травам, добавленным в чашу. Твоя лоза — украшенье

Всех цветов и растений на луговине весенней!

Внемли мне, Дальновержец, ты, что печальною ветвью

Вечно виски осеняешь, а кудри повязкой тугою:

Стоны читаются в листьях — в садах лишь произрастает

Знаменитый цветок, вино же сладкое всюду

Я изливаю, мне должно венок носить над главою,
250 [249]
Ампелоса я в сердце ношу, как вино, постоянно!

Внемли владыке гроздей, владыка воинственной битвы —

Возливает Арею убийца, от лоз Диониса,

От ярко-алого сока ягод лишь радость струится!

Вы же, Део и Паллада, вы проиграли! Олива

Не пробуждает веселья, нет в колосе хмеля для смертных!

Груши медовосладок плод, а мирт возрастает,

Благоухая цветами — но ни единый стебель

Не дарует забвенья забот и бед человеку!

Гроздь моя превосходней всех растений, без винной
260 [259]
Влаги никто из живущих яств вкушать и не станет

На пирах, и без винной влаги и пляска не в пляску!

Коль, светлоокая, можешь, то пей ты сок из оливы —

Дар мой великолепный затмил твое приношенье!

Ибо оливковым маслом натерты мужи́-атлеты —

Только невеселы что-то! А муж, несчастьем сраженный,

Дочь потеряв иль супругу (такая судьба оказалась),

Иль кто по детям погибшим скорбит, по родителям милым,

Пусть пригубит только малость вина, почувствует сладость —

И возрастающей боли умерит приступ напиток.
270 [269]
Ампелос, и после смерти ты сердце радуешь Вакху:

Ибо по всем моим членам ты разливаешься, милый!

Клонят в лесах окрестных все деревья вершины

Мужу подобно, что выю согнув, о милости молит,

Древняя пальма склонила широко-пространные листья,

Яблоню ты стопами обвил, а дланию гибкой

Смоквы ствол обхватил, и несут, как служанки, деревья

Госпожу свою кротко, ее легко поднимают —

Ты же вверх устремляешь свои проворные пясти,

Встав на плечи служанок, узоры тонкие листьев,
280 [279]
Пестрые стеблей побеги, усики с самых верхушек

Словно бы в сновиденье тычутся в лоб и ланиты,

И ветерок прохладу сулит своим дуновеньем,

Словно служанка желает не тронуть в дому ни пушинки,

Лику царицы владычной прохладу она навевает!

Если тебе угрожает полуденный жар Фаэтонта —

Дует ветер прохладный над виноградным гроздовьем,

Зной укрощая палящий огнедышащей Майры;

Если же Хор явленье летний жар возвещает,

Сириус знойным дыханьем соком ягоды полнит!»
280 [289]
Так, гордясь, он измолвил, и то, что было печалью,

По любимому, отнял сок благовонный из гроздьев.

Так говорилось в сказаньях о плетях лозы виноградной,

Названной по любимцу Но песнопевцы древнее

Знают присловье об этом: просочился на землю

Сквозь небесные кровы ихор плодоносный с Олимпа,

И народился напиток лозы вакхиадской, а в скалах

Сам собой от него же ствол возрос виноградный:

Дик он был, необхожен, в чаще ютился безвестной,

Вольно раскидывал плети и гибкие всюду побеги:
300
Истинный лес благолозный вино родящих растений,

Чаща, взращенная соком, что выгнал стволы и побеги,

Сад изобильный и пышный, где ввысь устремляются бурно

Грозд, прижавшийся к грозду пурпурному в беспорядке;

Частью недозревает сок ягод, покуда растущих,

Светом пурпурным блистающих — все столь различны при этом!

Полупрозрачны иные, белы, словно пена морская,

Прочие — златоянтарны, мерцают, прижавшись друг к другу,
310 [308]
Ягоды… Есть и такие, что смоли чернее по цвету,

Их же могут и спутать, кто хмелен, с растущими рядом

Ягодами ветвей оливы блистательноплодной!

Сверху какой-то грозди сребристой с круглящимся плодом

Сам собой наползает черный налет от побега,

Приведя за собою лозу с сочащейся гроздью!

Там сосну обвивают соседнюю крепко побеги,

Вверх, затененный повсюду, ползущие усики рвутся,

К радости Пана великой; если Борея дыханье

Треплет верхушку древа с побегами грозди густыми,

Кровью смолистой исходит сосна под таким бичеваньем.

Кольцами свившись однажды, плети змея обхватила,
320
Ягоды алчно сосет нектар благовонный и крепкий;

Вот ужасную пасть насытив Вакховой влагой,

Так, что из грозной глотки валятся сладкие гроздья,

Выю вместе с подбрадьем соком змея обагряет…

Бог же, скитаясь по горным склонам, змее удивился,

Видя подбрадье и выю в росах винно-пурпурных…

В кольца узорчатогибким телом мгновенно свернувшись,

К чреву глубокому в скалах бросился, к ближней пещере

Аспид проворный, завидев Эвия… Тут же и вспомнил

Вакх, узревший гроздовья, обильно текущие соком,
330
Данные в древности давней пророчества Рейи-вещуньи!

Стал он выравнивать камень скалы, углублять понемногу

Внутренность оной, железом равняя стенки изострым,

Ямки широкой в камне дно углубляя помалу!

Так сотворил он впервые прообраз винной давильни;

Сочнообильные кисти снимает он тирсом изострым

С плети лозы гроздовой — вот серпа стального прообраз!

Сатиров хор его славил… Один же вдруг наклонился,

Руки к лозе простирая — и стал собирать эти грозды.

Миску взял другой и в миску складывал кисти,
340
Освобождая грозди ягод от зелени пышной.

Третий, даже без тирса, без острого даже железа

Тянет десницу, глядя пристально в груды сих ягод —

Плод и сочный, и крепкий он с черенков обирает,

Подле груды высокой ягод на корточках сидя;

После чего ссыпает бог виноград в эту ямку,

Горкою оставляя ягоды посередине,

После их ровным слоем по дну рассыпает, ровняя,

Дабы, как на гумне зерно, они плотно лежали.

Так он полнит до края ягодами углубленье
350
И начинает ногами давить виноградные грозды.

Сатиры, потрясая космами в ветре, стремятся

Делать то же, что делал бог Дионис перед ними,

И подвязав небриды пестрые прямо под плечи,

Славу они возглашали вакхийским неистовым ладом,

Яро топтали грозды, стопами переминаясь,

Эвия восхваляя, и с лона того гроздовья

Грязнобелая пена взбурлила над месивом алым!

И не в обычные чаши напиток сбирали, но в бычьи

Полые роги, а после стали говаривать люди:
360
«В рог наливать — значит, смешивать винную влагу с водою!»

Вот уж из уст перепивших одних изливается влага

Винная, вот уж и ноги его заплетаются спьяну,

Быстро бежать уж не может, о левую правая бьется

Пятка, подбрадье седое дерет он, хмелен от Вакха…

Скачет другой, опьяненный, в диких прыжках извиваясь,

Слышится гул непрестанный бубнов с бычьею кожей!

Кто-то, выпив чрезмерно вина, веселящего душу,

Побагровел от питья пурпурно-темного сразу!

Тот, уставившись взором блуждающим в ветви деревьев,
370
Скрывшуюся среди листьев простоволосую нимфу

Видит, или вдруг хочет забраться в горные чащи,

Переступая неверной по каменным кручам стопою!

Но Дионис его тянет назад! Иной вкруг истока

Водного бродит и только желает деву наяду

Выловить, деву нагую — и вот косматою лапой

Нимфу почти уж хватает, плывущую в водах бурливых…

Быстро наяда нырнула — и нет уж девы в потоке!

Рейя лишь Дионису дарит единому средство

От хмельного забвенья — аметист всеохранный!

Многие из рогатых сатиров прыгали, пьяны,

И в хороводах веселых кружились. Один же, пылая

Пьяным весельем, с собою ведущим страсти эротов,

Потянулся лохматой лапой к одной из вакханок

Вот, совладать не в силах с подстегнутым хмелем желаньем,

Он за пояс девичий чистую нимфу хватает

И срывает одежду, против воли Киприды,

Обхватив ее бедра розовые покрепче…

Вот уж Ми́стиду тащит другой, стыдливую деву,

Хочет возжечь он светоч в честь пляски ночной Диониса —

Он ладонями гладит, пальцами нежно лаская

Мягко-округлые груди, ее к себе прижимая…

А Дионис после пира в честь сладостного гроздовья,

Направляется, гордый, в пещеру Кибелеиды —

Пясти его обвивают плети лозы виноградной,

Учит он меонийку, что значит праздник полночный!

Оглавление:

Оцените статью
Античная мифология