Нонн Панополитанский. Деяния Диониса. Песнь XXX

В песне тридцатой смертельно ранив, ниспровергает
Те́ктафа Эвримедонт в подземные домы Аида.

Так в семислойное небо Арей взыскующий прянул,

Гневаясь тяжко и яро. Но в битве как в пляске веселой

Бьется Бромий отважный и гонит народ смуглокожий,

То устремляясь к передним бойцам, их натиск встречая,

То в середину сраженья бросается, тирсом изострым

Он собирает начатки жатвы своей темнокожей,

То убивает, яряся, недругов ненавистных!

Сатиров Вакх ободряет для битвы с Дериадеем

Как только видит, что войско индов Арей оставляет;

Вой неистово бьются — оставив кипение битвы
10 [11]
Ярой на правом крыле неистовому Дионису,

Аристей устремился к левому краю сраженья.

Полководец Моррей, увидев, что Бромия слуги

Жезлами бьются отважно, усыпанными цветами,

В страхе великом взывает к безумному Дериадею:

«Дериадей, что за диво? Валятся замертво вой,

Сражены они нежной листвою и ветвью цветущей,

Панцырник в тяжком доспехе от безоружного гибнет!

Неуязвимы менады! Секира двуострая с дротом

Их не берут! Если правду дозволишь сказать, повелитель,
20 [21]
Медное копие оставь, оставь все оружье,

Вооружись виноградной лозою-мужеубийцей,

Коли железа могучей гроздь да лоза, да листовье!

Нет, никогда я не видел вовеки такого сраженья —

Хрупкие ветви, побеги — сильнее, чем острые дроты!

Дай же и мне сразиться оружьем зеленым! Ведь наши

Дроты, увы, уступают нежной зелени трости!

Алые дай плесницы обуть, ибо нашим поножам

Сделанным из металла, с котурнами не сравниться!

Что мне, когда имея медный щит, беззащитным
30 [31]
Девам в бою уступаю, когда в неистовой битве

Бубнами потрясают они — то падают кмети!

Шлемы рушат венками, панцыри — только небридой!

Ратоборствовал часто я с Вакхом неуязвимым,

Намереваясь до чрева нетронутого добраться,

Но лишь сулица только касалась плоти Лиэя

Острая — крепкое жгло раскалывалось внезапно!»

Молвил — и улыбнулся зятю вождь горделивый,

Взглядом его окинул, безмолвным вестником гнева,

И разразился речью, полною гневных попреков:
40 [41]
«Пред безоружным Вакхом трепещешь, Моррей неразумный?

Сладко, верно, бояться сатиров, пляшущих в битве?»

Так он сказал, пробуждая мужество в зяте сей спесью

Злобной, и ополчился Моррей на Вакхово войско…

Эвримедонта он ранит, воина в пах уметив

Окровавленным дротом… Разрезало быстрое жало

Мягкую плоть бедра и кожный покров разорвало, —

Подогнулись колена, и наземь пал ратоборец…

Алкон меднодоспешный заметил падение брата,

Бросился воину в помощь, длинным копьем потрясая,
50 [51]
Поединщика сразу прикрыл щитом круговидным,

Башнею возвышаясь над ним, грозя супостатам

Копием длиннотенным к себе их не подпуская:

Брат защищает брата! Встал он над раненным мужем,

Словно лев над щенками, пасть разверзающий яро,

Корибантийские вопли из глотки своей испуская!

Только Моррей увидел, как тот изготовился к бою

В землю упершись подле поверженного Кабира,

Словно Тифон исполинский взъярился Моррей могучий

И ополчился на братьев обоих, дабы стенала
60 [61]
Кабейро́ над двоими погибшими сыновьями,

Коих убьют за единый день железом единым!

И убил бы обоих, предав их смерти подобной,

Враг, когда б не взмолился, дыша и хрипло, и тяжко,

Эвримедонт лемнийцу и не молвил такое:

«Отче, вождь огнепылкий тяжкого кузни искусства,

Помилосердствуй за службу прежнюю, ибо когда-то

Сикелию взяла Део плодоносная, брачный

Дар для скрытой в краю трехвершинном Персефонейи!

Гесперийские ветры выпустила на кузню,
70 [71]
На горящие горны и раскаленные клещи!

Я ведь встал на защиту твою, изгнал я богиню,

Наковальню храня — и ты мне должен за это,

Ибо дымится кузня и брызжет огнем сикелийским!

Сына спаси! Исполинский Моррей его тяжко уметил!»

Молвил — и с горней выси пылкий Гефест устремился,

Пламенем многоязыким отпрыска окружил он,

Огненный дрот воздымая во длани. Вкруг выи Моррея

Вспыхнул огонь сам собою, будто умом наделенный,

Закрутился вкруг горла огненным ожерельем,
80 [81]
После сбежал по телу от самого подбородка

Вниз и достиг за мгновенье ока ступней и лодыжек,

Меж колен его вспыхнул, разливая сиянье;

Вот уж и шлем охватило пламя, к вискам подбираясь;

Быстро погибнул бы он под огненным натиском ярым,

Ратоборец отважный, сгорев в костре без остатка,

Кабы Гидасп, сей отец повелителя Дериадея,

Не пришел бы на помощь. Наблюдал он за битвой

На скале, но не в бычьем облике, а в человечьем!

Сразу пришел на спасенье к нему прохладною влагой,
90 [91]
Свежестью угасил он лик горящий героя,

Смыл он и чад, и копоть с доспехов его раскаленных,

Облаком свежим и чистым окутал мгновенно Моррея,

Ослабевшие члены укрыл мерцающей зыбью —

Так что кузнец могучий сияющей искрами кузни

Огненной силой лемносской не смог спалить ратоборца!

Но и седой родитель, Гидасп милосердный, не может

Родственников владыки Дериадея увидеть

Мертвыми и оплакать мужа Оронта с Морреем!

Бог же Гефест, умелец, пламенем ратоборцев
100 [101]
Отогнав от сына раненного, на плечи

Поднимает его и уносит с поля сраженья —

Травы целебные к чреву пронзенному прилагает,

Жизнь тем самым спасая уязвленного сына!

А Моррей в это время продолжает сражаться:

Вот, от пламени спасшись, от огненного поединка

И от ударов копейных, он вперед устремился

И Флоги́я уметил, Строфия быстрого сына,

Зачинателя в песнях плясолюбивого Вакха!

Сей Флоги́й развлекал бесслезного Диониса,
110 [111]
Изображал он искусно с помощью рук и движений

Тела разнообразных юного смерть Фаэтона,

Гости притом в застолье слезы лить начинали,

Горько плача над мнимой смертию Фаэтона —

Воображая погибель юноши в пламени Солнца,

Даже неплачущий Бромий стенал, обливаясь слезами…

Вой же Моррей копьеносный, Флоги́я узрев, надсмехался:

«Вот тебе пляска иная, не то, что в веселом застолье,

Исполнял ты за чашей, поданной с винною влагой —

Может, теперь ты спляшешь, павший в свирепом сраженье?
120 [121]
Так спляши, неуемный, коль вождь плясунов Диониса!

Таинства танцев Аиду яви, не подбеливай лика,

Ибо и так он, округлый, раскрашен кровью и прахом!

Коли желаешь, пляши у влаги Леты плачливой,

Пляске обрадуется печальная Персефонейя!»

Так он рек и к силенам бросился, сея в них ужас,

Бурный воитель. Вослед, взмахнув мечом смертоносным,

Те́ктаф, муж щитоносный стремится, его ведь когда-то

Дериадей в глубокой яме держал заточенным…

Но не мог он дважды судьбы избежать, ибо если
130 [131]
Судит судьба, то кто же погибели избегает —

Всеукрощающей Мойрой он будет все же настигнут!

Тектафа не спасли бы ни хитрость и ни уменье,

Хоть сейчас пред собою он гнал ратоборцев Лиэя:

Сулицей поражая рогатых сатиров резвых,

Сносит голову с плеч у храброго Пи лазя,

Онтири́я чело сечет мечом беспощадным,

Широкогрудого Питоса ниспровергает железом

Многих воителей Вакха он еще погубил бы,

Если бы Эвримедонт быстроногий его не увидел,
140 [141]
К недругу не устремился б, меч корибанта вздымая,

В лоб его не уметил! Из расколотой кости

Брызнула кровь струею, разливаясь потоком,

Грянулся оземь воитель, по́ля прах орошая,

Полумертвый скатился, оплакивая темницу,

Прежнюю, каменный погреб, и нити Мойры, настигшей

После, и поминая хитрости дщери родимой,

Что спасала когда-то его от погибели в яме —

И полилися слезы, мешаясь с жалобным стоном:

«Матерь моя и кормилица! О, несчастная в браке
150 [151]
Дочерь премудрая, что же не вижу тебя перед смертью?

Что не спасешь меня ныне, о бесстрашная дева?

Где твой напиток целебный? Или хранила ты верность

Только живому родителю, а не мертвому телу?

Если поможет коварство вывести из Аида —

Хитрость придумай получше, найди уловку лукавей,

Дабы избегнуть смерти, дабы из ямы подземной,

От привратья Аида смог я вернуться в сраженье,

Ускользнув от темницы, откуда никто не являлся!»

Молвил он только слово — угас его голос звучащий.
160 [161]
Зрела родителя в ранах с башни града высокой,

Заливаясь слезами и стонами скорбь изливая

Ээри́я и пряди густые осыпала прахом,

Перси свои обнажила, разодравши одежды,

Кулаками в чело ударяя и зная, что помощь

Не оказать уж отцу, вскричала, как будто он слышал:

«Сын-отец злополучный, вскормленный млеком дочерним,

О, устам бездыханным умершего млеко какое

Будет в помощь и жизнь возвратит душе отошедшей,

Как тебе снова дорогу к миру земному поведать?
170 [171]
Ах, и млеко грудное уже тебе не поможет!

Если бы Аидонея перехитрить я сумела!

Почесть одну остается воздать тебе, отче родимый:

К смерти пойдешь не один — и дщери кровь убиенной

Из перерезанной глотки прими, как принял ты млеко!

Где вы, Дериадея стражи, вместо тюремной

Ямы, ведите в иную, где я родителя встречу

Мертвого и еще раз смогу возвратить его к жизни!

Только Аид — не стражи, дабы позволить былые

Хитрости и лукавства для отчего только спасенья!
180 [181]
Мне бы тот меч-убийцу, дабы могла я погибнуть

И умереть от железа, отца пронзившего тело!

Ты, что голову снес родителя с плеч невозбранно,

Ты и убей Ээри́ю за Те́ктафом, дабы сказали

Люди: «Родитель и дочерь мечом единым убиты!»»

Так, заливаясь слезами, сказала. Бой продолжался —

Энио́ раздувает с удвоенной яростью битву!

Вот Моррей убивает Дасиллия Тенарида,

Щит свой пред воем враждебным ни разу в бою не склонявшим,

Воина амиклийца, страшного в поединках —
190 [191]
Правую меч ланиту пронзает, кость проницая!

Алкимахейю сражает горную, что красотою

Превосходила ровесниц, юною силой и здравьем,

Харпали́она дочерь, лозою славного мужа

Некогда в храм посмела Аргивянки дева явиться,

Плющ воздымая во длани, ненавидимый Герой

С тою же силой, с какою любила гранат пурпуровый!

Идол она благозданный тирсом своим бичевала

Виноградным и медный лик стегала лозою,

Оскорбляя бесчестьем мачеху злую Лиэя!
200 [201]
Не избежала гнева грозного, жгущего Геру,

Алкимахейя, лемнийка воинственная, но во прахе

Погребена чужбины, родителя после битвы

Харпали́она боле она не увидит, лемносской

Тверди, брачной светлицы Ясона и Гипсепелейи!

Гибель постигла деву, скрыл ее дальней чужбины

Холм погребальный — о, кара! Злосчастная не увидит

Ни Харпали́она боле, ни милого сердцу Лиэя!

Но Моррей, свирепый в сраженье, деву убивший

Алкимахейю-менаду, на этом не остановился:
210 [211]
Ту, что жила близ Олимпа, в земле Элиды равнинной,

У Алфея потока, благовенчанную деву

Убивает Кодону… Смилуйтесь, Мойры-богини!

Не пощадил он ни прядей главы, от плеч отсеченной,

Ни румяного лика, загрязненного пылью,

Не пощадил он округлой груди, что так подобна

Яблоку, и грудные мечом рассек он повязки…

Не пожалел он и лона нежного между бедер —

Он красоту уничтожил такую! Грянулась дева

Оземь и дух испустила… Преследуя яростно многих
220 [221]
Длинноодетых вакханок Моррей мечом убивает:

Эврипилу, Стеропу и Сою убил он, настигнув,

Вот пронзает Стафилу, Гигарто́ уязвляет;

Меч погрузивши в перси розовые Меликтайны,

Обагряет железо смертоносное кровью.

Яростные тельхины также в битву вступают:

Ствол маслины вздымает один, кизиловый комель

Вырвал другой из почвы с листьями и корнями,

Третий с глыбою камня устремился на индов,

Над головою вращая сей дрот, супостата крушащий!
230 [231]
Гера меж тем, что дышала ненавистью к Дионису,

Смелость придала и силу могучему Дериадею,

Блеском его наделивши, бьющегося с врагами,

Устрашающим — только нападал он свирепо,

Как от доспехов индов свет исходил смертоносный,

А над шлемом гривастым блистали грозно зарницы!

Даже и Вакх отважный затрепетал, заметив

Дериадея доспехи, сияющие средь битвы,

Пламенное мерцанье по-над гривою шлема!

Дионис изумлялся, узрев его доблесть, и в сердце
240 [241]
Сил не стало сражаться с вооруженным на битву

Герою, и неохотно стал отступать он из битвы…

Инды, отважные сердцем, духом воспряли, увидев

Как отступает Бромий, и это также заметил

Дериадей и врубился с удвоенным пылом в порядки

Вакховых войск, вращая копьем над собою ужасным.

Иовакх отступает, смущенный, к чаще древесной,

На победу надежды ветер буйный уносит.

Устрашился он гнева мачехи злобной, но с неба

Тут явилась Афина, велением Зевса ведома!
250 [251]
Брата, бегущего битвы, испуганного угрозой

Геры, желаньем томима вернуть на поле сраженья…

Над сородичем встала, за русые кудри схватила,

Видимая лишь Вакху… Грозная дева метнула

Взорами пламень гневный, обратилася ликом

К брату, стала внушать ему мужество жарким сияньем,

И укоряя гласом бранолюбивым, вещала:

«Что, Дионис, бежишь ты? Что битвы страшишься свирепой?

Где же твой тирс могучий, где виноградные дроты?

Что о тебе поведать отцу Крониону ныне?
260 [261]
Что я узрела мертвым повелителя индов?

Дериадей живет, а Моррей неистово бьется!

Разве не обладаешь силой, дарованной небом?

Не был ли ты в Либи́и? Не состязался ль с Персеем?

Не заглядывал в око Стено́, обращающей в камень?

Грозный рык Эвриалы непобедимой не слышал?

Разве не срезал ты пряди змееволосой Медусы,

Разве змеиной отравой ты не был древле обрызган?

Струсил ли отпрыск Семелы? Ибо Горгоноубийцу

Доблестного породила Акри́сия дочерь Зевесу,
270 [271]
Серп мой из дланей могучих Персей пернатый не бросил,

За плесницы воздушные бога почтил он Гермеса,

Ведь свидетель — пучинный зверь, обратившийся в камень!

Можешь спросить Кефея — Персеева серпа владельца!

Западный и восточный пределы спроси, и в обоих

Нереиды трепещут пред Андромеды супругом!

Славу поют Геспериды повергшему деву Медусу!

Ах, Айакос нестрашимый похож ли, молви, на Вакха?

С Дериадеем схватился, от индов царя не бежал он!

Снова тиран арабийский тебя напугал? Мне позорно
280 [281]
Яростного Арея видеть, отца Ликурга,

Как он кричит на дорогах о бегстве из битвы Лиэя!

Твой же и мой родитель битв и врагов не боялся,

Он низверг и Титанов божественных с кручи Олимпа!

Взял ли ты Орсибою в рабство, индов царицу?

Хейроби́ю не зрела твоим плененную дротом

Рейя Зевс да простит, если от Дериадея

Убежишь и от индов — тебе не сестра я вовеки!

Так возьми же ты снова тирс и вспомни о битве,

Войско возглавь, и рядом с неистовой Бассаридой
290 [291]
Да увидит Афина благодоспешного брата,

И поднимет эгиду, опору победам Олимпа!»

Бромию так сказала, вдыхая мужество. Духом

Бог воспрял и сражаться снова пылает с врагами,

На победу надежду дала ему Тритогенейя!

Первым кого и последним Вакх сразит в поединках,

Вдохновленный на битву неукротимой Афиной?

Сотни врагов убивает в сраженье безжалостным тирсом,

Многообразные раны наносит, пикой вращая

Или разя ветвями иль гроздами в листьях зеленых,
300 [301]
Или метая глыбу каменную вместо дрота —

И сраженные бьются на прахе в неистовой пляске!

Фринга тирсом изострым он в левую пясть поражает —

Тот покидает битву… но, Мелиссеем застигнут,

От секиры двуострой падает воин бегущий!

Целится Вакх в Эгрети́я, неистовый дрот воздымая,

Дионис-дальновержец тирсобезумный — несется

Мощно посланный Вакхом дрот изострый сквозь воздух

Воя алча уметить, но Эгрети́й ускользает!

Бог же на племя болингов и доблестных арахотов
310 [311]
Страх насылает великий, он виноградным листовьем

Грозное племя салангов, в копьеборстве искусных,

Гонит, и ариенов рассеивает щитоносных!

Фринга и Эгретйя преследуя ратоборцев,

Эвий рать низвергает уатокойтов попутно!

Лига в единоборстве кровавом наземь свергает

Иовакх всемогущий; настигнув укрытого в чаще

Меланиона хитрого, тирсом сразил виноградным,

Воя, что ярых вакханок стрелою язвил из засады!

Только злобная Гера его спасла от смертыни,
320 [321]
Ибо сражался он хитро и часто сражал вакханок,

Спрятавшись в тайном укрытье; всегда за скалой он скрывался

Или за древом высоким, ветвями прикрывши оружье,

Незамеченный, прыскал стрелами в недругов тайно…

Вот отступают инды в битве свирепой, кровавой,

Трепеща перед силой всепобедного Вакха!

Оглавление:

Оцените статью
Античная мифология