Энона был нимфой наядой с горы Ида в Троаде. Она была первой женой Париса, который бросила ее, когда Афродита вручила ему руку Елены. Позже, во время Троянской войны, когда Парис был ранен отравленной стрелой Филоктета, он искал ее лечебные возможности, но она отказалась от него, и он умер. Впоследствии Энона почувствовал угрызения совести и покончил жизнь самоубийством.
КРАТКОЕ ОПИСАНИЕ
НАЯДА ЭНОНА | |
Родители | Кебрен |
Любима | Парисом |
Дом | Гора Ида в Троаде |
Греческое имя | Транслитерация | Латиница | Английский перевод | Перевод |
Οινωνη | Oinônê | Oenone | Wine, Liquid (oinos) | Вино, Жидкость |
ГЕНЕАЛОГИЯ
Родители
Кебрен (Apollodorus 3.154, Nicander Frag, Cephalon of Gergitha Frag, Parthenius Love Romances 4)
Дети
Кориф (от Париса) (Hellanicus Troica Frag, Cephalon of Gergitha Frag, Parthenius Love Romances 34)
ЦИТАТЫ КЛАССИЧЕСКОЙ ЛИТЕРАТУРЫ
Псевдо-Аполлодор. Мифологическая библиотека. Книга 3. 154. (Источник: Аполлодор. Мифологическая библиотека / Перевод, заключительная статья, примечания, указатель В. Г. Боруховича. – Л.: Наука, 1972. – С. 71) (греческий мифограф 2 в. н. э.):
«Александр [Парис] [женился] — на Ойноне, дочери реки Кебрена. Ойнона научилась у Реи искусству прорицания и предсказала Александру, чтобы тот не отправлялся в плавание за Еленой. Когда же она не смогла его убедить, она сказала ему, что, если он будет ранен, пусть тогда придет к ней, ибо она одна в состоянии его вылечить. Александр похитил Елену из Спарты. Когда Троя подверглась нападению, он был ранен Филоктетом из лука, принадлежавшего ранее Гераклу, и отправился к Ойноне на Иду. Но та, помня о причиненной ей обиде, отказалась его вылечить. Так Александр был привезен в Трою и там окончил свою жизнь. Ойнона позднее раскаялась и принесла лекарства, но застала Александра уже мертвым и повесилась».
Ликофрон. Александра. 61. (Источник: Ликофрон. Александра. / Вступ. ст. А. В. Мосолкина, пер. и комм. И. Е. Сурикова. // ВДИ. 2011. № 1) (греческий поэт 3 в. до н. э.):
«Когда ж увидит [Ойнона], в снадобьях искусная,
Что ране мужа [Париса] нету исцеления —
Ведь стрелами, гигантов сокрушившими,
Пронизал лучник [Филоктет] лучника, — погибнет с ним:
Стремглав с высоких башен с шумом бросится
На место, где скончался милый только что,
Снедаемая страстью к мертвецу, отдаст
Свой дух его устам, еще трепещущим».
Парфений. О любовных страстях. 4. (Источник: «Вестник древней истории». 1992 г. № 1 и № 2. Перевод с древнегреческого, вступительная статья и комментарии В. Н. Ярхо. Стихотворные переводы (кроме фр. 30) М. Л. Гаспарова) (греческий поэт 1 в до н. э.)
«Рассказывает Никандр [греческий поэт 2-го века до н.э.] в сочинении «О поэтах» и Кефалон из Гергифы в «Троянской истории».
Александр [Парис], сын Приама, пася стада на Иде, влюбился в дочь реки Кебрена Энону. Говорят, что она очень славилась полученной от богов способностью прорицать будущее и редкостным пониманием во всем остальном. Итак, Александр увел Энону от отца на Иду, где у него были стойла, взял ее в жены и, будучи очень к ней расположен, пообещал никогда не оставлять ее, а почитать в высшей степени. Она же говорила, что сейчас он действительно ее очень любит, но наступит такое время, когда он покинет ее, переправится в Европу и здесь, охваченный страстью к чужой жене, навлечет войну на своих соотечественников. Энона также изрекла, что ему во время войны суждено получить рану, и никто другой не будет в состоянии исцелить его, кроме ее самой. Всякий раз, как она ему это говорила, он не разрешал ей об этом напоминать. Когда наступило время и Александр женился на Елене, Энона сильно бранила его за совершенное им и ушла к Кебрену, откуда она была родом, Александр же в самом конце войны получает рану от стрелы Филоктета. Вспомнив слова Эноны, как она ему говорила, что ей одной суждено его исцелить, он посылает за ней вестника с просьбой поторопиться, чтобы вылечить его и предать забвению прошлое, так как оно совершилось по воле богов. Энона заносчиво ответила, чтобы он отправлялся к Елене и просил помощи у нее, но сама заторопилась туда, где, как она знала, лежит Александр. Однако вестник успел возвестить ее ответ Александру раньше, и тот в отчаянье скончался. Когда Энона пришла и увидела Александра уже мертвым, лежащим на земле, она возопила и, громко его оплакивая, лишила себя жизни»
Парфений. О любовных страстях. 34. (Источник: «Вестник древней истории». 1992 г. № 1 и № 2. Перевод с древнегреческого, вступительная статья и комментарии В. Н. Ярхо. Стихотворные переводы (кроме фр. 30) М. Л. Гаспарова) (греческий поэт 1 в до н. э.)
«Рассказывает Гелланик [историк Митилини, V в. до н.э.] во II книге «Троянской истории» и Кефалон из Гергифы.
У Эноны и Александра [Париса] родился сын Кориф. Прибыв союзником в Илион, он влюбился в Елену, и она относилась к нему очень дружелюбно, так как он был весьма хорош собой. Однако отец, уличив Корифа, убил его. Впрочем, Никандр [Греческий поэт 2-го века до н.э.] в следующих стихах утверждает, что Кориф был сыном не Эноны, а Елены и Александра».
Страбон. География. Книга 13. 1. 33. (Источник: Страбон. География / Пер. Г. А. Стратановского. — М.: Наука, 1964. – С. 611-612) (греческий географ 1 в. до н. э. – 1 в. н. э.):
«Илионская [Трои] область, по предположению Деметрия, простиралась в глубь страны от якорной стоянки вплоть до Кебрении [то есть области вокруг реки Кебрен] ибо он говорит, что там показывают могилу Александра [Париса] и Эноны, которая, как рассказывают, была женой Александра до похищения Елены».
Квинт Смирнский. После Гомера. Книга 10. 260. (Источник: Квинт Смирнский. После Гомера / Вступ. ст., пер. с др. греч. яз., прим. А. П. Большакова. М.: Русский фонд содействия образованию и науке, 2016. – 320 c. – С. 58) (греческий эпос 4 в. н. э.):
«[Во время Троянской войны Париж был ранен Филоктетом ядовитой стрелой]
Руки Эноны одни были в силах помочь Александру
если б она захотела. Поверив пророчеству, к ней он
против желанья пошёл: лишь нужда его злая пред очи
прежней жены привела. Над главою у сына Приама
птицы кричали, кружа, иль по левую руку являлись —
вестницы горя. А он, наблюдая за ними, то ужас
чувствовал в сердце, то мнил, что к нему не относится путь их.
Знаки же эти о смерти от раны ему говорили.
Так и явился Парис к достославной Эноне, что глядя
вместе с толпою служанок на мужа, пришла в удивленье.
Тотчас у ног позабытой супруги Парис распростерся, <…>
[язвой смертельной измучен]: ужасный внутри и снаружи,
к самому костному мозгу сквозь кости и чрево проникнув,
тело сжигал его яд, изуродовав дивную кожу.
Невыносимая боль обречённого сердце терзала.
Так же бывает, коль тяжкий недуг и великая жажда
чье-то нутро опалит, иссушая усталое сердце,
и закипает разлитая желчь, а душа, обессилев
меж обезвоженных жаждою губ чуть заметно трепещет,
капли единой воды, словно жизни самой, вожделея.
Вот и Париса в груди нестерпимая мука сжигала.
И, от страданий своих изнемогши, просящий промолвил:
«Лучшая между супругами, не добавляй мне мучений
в гневе на то, что тебя я, подобно вдове, против воли
некогда в доме оставил! Лишь неотвратимые Керы
гнали к Елене меня. О когда бы пред тем, как на ложе
к ней я взошёл, надлежало в твоих умереть мне объятьях!
Ради блаженных богов, населяющих светлое небо,
нашего брачного ложа и прежней любви обоюдной
милость к страдальцу яви и от боли даруй избавленье,
средство лечебное тотчас на рану мою поместивши,
ибо тобою одной суждено мне быть ныне спасённым,
если ты только захочешь. Пусть сердце в груди твоей скажет,
буду иль нет я избавлен от смерти, свирепо рычащей.
Сжалься и ярость скорее умерь смертоносного яда,
прежде чем жизнь мои члены собой наполнять перестанет!
Ревность свою позабудь, умирать не бросай меня в гневе
гибелью страшной, у ног твоих ныне простертого скорбно!
Или пред Литами ты совершишь нечестивое дело,
тяжкогремящего Зевса достойными дщерями, кои
гордых людей ненавидят, и вслед за такими на землю
вестницей гнева богов посылают Эринию тотчас.
Кер беспощадных поэтому прочь отгони поскорее,
пусть пред тобою, владычица, в чём-то и был я повинен».
Так говорил он, но скорбное не убедил этим сердце.
Над изнуряемым болью смеясь, возразила Энона:
«Что же ко мне ты приходишь, кого одинокою бросил
некогда в доме обширном в слезах и рыданиях горьких
ради Тиндарея дщери [Елены], один только вред приносящей?
Радуйся с тою на ложе, кто лучше жены твоей прежней,
чья, как считает молва, и с годами краса не стареет!
Не предо мною — пред ней поскорее пади на колени
и со слезами, несчастный, выпрашивай жалости ныне!
Ярость звериная сердцем столь сильно моим овладела,
что растерзала бы плоть я и выпила кровь твою вовсе
ради страданий, какие бесчестием мне причинил ты.
Где Киферида [Афродита] теперь, о ничтожнейший, с поясом дивным?
Зятя не знающий устали Зевс отчего забывает?
В них исцеленье твое, моего же пустынного дома
впредь избегай, ненавистный богам и сынам человека.
Из-за тебя ведь и многих бессмертных несчастье постигло,
кои детей или внуков в ужасной войне потеряли.
Прочь от порога поди, отправляйся к Елене немедля,
чтобы её днём и ночью своим донимать причитаньем,
с полной страданий душою от боли на ложе терзаясь
до той поры, как придет исцеленье от тягостной муки».
Речью такой прогнала она тяжко стонавшего мужа,
собственной доли не ведая: глупая, ей предстояло
после того, как погибнет Парис, и самой очень скоро
Керам достаться — такую судьбу напряла ей богиня».
Квинт Смирнский. После Гомера. Книга 10. 411. (Источник: Квинт Смирнский. После Гомера / Вступ. ст., пер. с др. греч. яз., прим. А. П. Большакова. М.: Русский фонд содействия образованию и науке, 2016. – 320 c. – С. 58) (греческий эпос 4 в. н. э.):
«[После смерти Париса]
Только Энона одна по Парису терзалась жестоко
в сердце достойном своем, далеко от иных пребывая
жен илионских. В чертогах на прежнем супружеском ложе,
плача, лежала она с переполненной горем душою…
Вот и Энона теперь, неизбывным терзаема горем,
слезы рекою лила, по супругу в тоске причитая
и меж стенаний ужасных с разбитым беседуя сердцем:
«Горе жене нечестивой — печальная жизнь мне досталась!
Мужа ведь я злополучная сильно любила в надежде
с ним в неизменном согласии старости тяжкой порога
рано иль поздно достичь, но иное нам боги судили!
Лучше бы чёрные Керы похитили жизнь мою прежде
чем с Александром пришлось мне по воле бессмертных расстаться!
Коли ушёл он, ужасные ждут меня муки и лучше
будет самой умереть, ибо свет мне теперь ненавистен».
Так говоря, из очей бесконечные слезы роняла
в память о муже, жестокой доставшемся смерти, Энона,
воску собою подобна, что в яростном пламени тает,
но от отца и служанок свое она горе скрывала
в страхе, пока над землею из вод Океана широких
ночь ни простерлась, трудам принося окончание смертных.
После того, как заснули рабыни её и родитель,
через ворота чертога наружу жена поспешила,
схожая с веющим ветром — столь быстрыми стали вдруг члены…
Вот и жена та стремительно путь одолела неблизкий
с мыслью в костер погребальный любимого броситься мужа.
Устали тело не знало Эноны, а легкие ноги
без остановки неслись. Ведь сама беспощадная Кера…
вместе с Кипридой её подгоняли. И встреча со зверем
ночью жену не страшила, весьма боязливую прежде.
Преодолела она все утесы и кручи поросших
лесом идейских вершин, пробежала глухие ущелья.
С неба Селена тем часом, на оной безумства взирая,
славного Эндимиона в страдающем вспомнила сердце
и, пожалевши несчастную, светом, над миром пролитым,
долгие перед бегущей сама осветила дороги.
Так через горы туда прибежала Энона, где нимфы
над Александром [Парисом] умершим в жестокой тоске причитали
Здесь Приамиду зажжен был высокий костер погребальный…
Плача над оным, вокруг они плотной толпою стояли.
Видя всё это несчастная не застонала Энона,
но покрывало поспешно на лик свой прекрасный набросив,
бросилась в пламя. Немедленно крик тут раздался всеобщий.
Взял вместе с мужем огонь её. Нимфы же, подле супруга
видя простертой жену ту, немало в душе изумлялись.
И кое-кто, к удручённому сердцу воззвавши, промолвил:
«Истинно был нечестивцем Парис, коли верную бросил,
муж неразумный, супругу, распутницу сделав женою,
всем на беду — и себе, и троянцам, и граду Приама.
Не почитал всей душой он подругу достойную; та же,
страшно страдая, его больше света дневного любила,
не дорожившего ею и полного злобы напрасной».
Вот что кому-то в ту пору печальное сердце шептало.
Свет же покинувших дня пожирало голодное пламя.
Страхом священным исполнились пастыри стад, как когда-то
в ужас пришли аргивяне, Эвадну в огне распростертой
на Капанея могучего теле всем воинством видя,
коего Зевс поразил не дающим пощады перуном.
После того как огня от обоих — Париса с Эноной —
лишь остывающий пепел оставила грозная ярость,
бывшие рядом костер затушили вином, поместивши
кости в сосуд золотой, и поспешно поодаль воздвигли
холм надмогильный, а сверху две стелы поставили рядом:
оные прочь друг от друга навеки повернуты были,
молча несущие в камне о гибельной ревности память».
Овидий. Героиды. 5. 1 (Источник: Овидий. Элегии и малые поэмы / Перевод с латинского. Сост. и предисл. М. Гаспарова. Коммент. и ред. переводов М. Гаспарова и С. Ошерова. – М.: Художественная литература, 1973. – 528 с.) (римская поэзия 1 в. до н. э. – 1 в. н. э.):
«Письмо пятое. Энона — Парису.
Строки прочтешь ли мои иль жена не позволит? Прочти их,
Ведь не микенской рукой писано это письмо.
Славная между наяд фригийских, пеняет Энона,
Милый, тебе (если звать милым позволишь себя).
Воля кого из богов мольбам моим стала преградой?
Быть перестала твоей я за какую вину?
Легче муку терпеть, если мучимся мы по заслугам,
Кара больней, если мы не заслужили ее.
Знатен ты не был еще, но я и тогда не гнушалась, —
Дочь великой реки, нимфа, — союза с тобой.
Сыном Приама ты стал, но — стесняться нечего правды! —
Был ты рабом, и раба, нимфа, взяла я в мужья.
Часто с тобой между стад под деревом мы отдыхали,
Ложем была нам трава или сухая листва,
Часто, когда мы лежали вдвоем на разостланном сене,
Нас от морозов седых хижины кров защищал.
Кто для охоты тебе показывал лучшее место
Или скалу, где в норе прятал детенышей зверь?
Я расставляла в лесах испещренные пятнами сети,
Вместе с тобою гнала свору собак по горам.
Имя Эноны прочесть и сейчас еще можно на буках —
Буквы, которые твой вырезал ножик кривой.
Ствол вырастает, и с ним вырастает имя Эноны;
Пусть он растет, чтоб живой надписью в честь мою стать.
Тополь, я помню, стоит на речном берегу над водою,
Есть и поныне на нем в память мою письмена.
Тополь, молю я, живи у обрыва над самой водою
И на шершавой коре строки такие храни:
«В день, когда сможет Парис дышать и жить без Эноны,
Вспять, к истокам своим, Ксанфа струя побежит».
Ксанф, назад поспеши! Бегите, воды, к истокам!
Бросив Энону свою, дышит Парис и живет.
День один мне гибель принес, несчастной; с него-то —
Горе! — неверной любви злая зима началась;
Трое: Венера [АФродита], Юнона [Гера] и та, что красивей в доспехе [Афина],
Вышли нагими к тебе выслушать твой приговор.
Ты рассказал мне о них — и запрыгало сердце от страха,
И до костей пронизал ужас холодный меня.
Древних старух я звала на совет в непомерной тревоге,
Старцев звала — и сочли все они суд твой грехом.
Срублена ель, и распилен ствол, и флот наготове,
И навощенный корабль в синие воды скользнул.
Плакал ты, уходя, — хоть от этого не отрекайся:
Надо не прежней тебе — новой стыдиться любви.
Плакал ты и смотрел, как из глаз моих катятся слезы.
Общими были они, общей была и печаль.
Не обвиваются так виноградные лозы вкруг вяза,
Как обвивались твои руки вкруг шеи моей.
Сколько раз, когда сетовал ты, что ветер мешает
Плыть, смеялись друзья: ветер попутный крепчал.
Сколько раз ты меня целовал перед этой разлукой,
Как было трудно губам вымолвить слово «прощай»!
Легкий ветер надул свисавший с поднятой мачты
Парус, и стала седой веслами взрытая гладь.
Я же, пока не исчез убегающий парус, следила
Взглядом за ним, и песок сделался мокрым от слез.
Чтоб воротился скорей, Нереид я зеленых молила,
Да, чтоб на горе мое ты воротился скорей.
Значит, вернувшись с другой, ты моими мольбами вернулся?
Всем угодила, увы, гнусной сопернице я!
Мол природный стоит, обращенный к просторам пучины;
Прежде гора, он теперь волн отражает напор.
Парус на мачте твоей я первой с него увидала
И бегом по волнам чуть не рванулась к тебе;
Вдруг на высокой корме в глаза мне бросился пурпур;
Я обмерла: не твоя это одежда была.
Ближе и ближе корабль, подгоняемый ветром проворным, —
Сердце трепещет: на нем женское вижу лицо.
Мало ли мне? Для чего я, безумная, медлю на месте?
Новая льнет без стыда телом подруга к тебе!
Тут уже в грудь я бить начала, разорвавши одежду,
Стала ногтями себе мокрые щеки терзать,
Жалобным воплем моим огласилась священная Ида,
Так и ушла я в слезах в мой каменистый приют.
Пусть Елена, как я, горюет, брошена мужем,
Мне причиненную боль пусть испытает сама!
Жены такие теперь под стать тебе, что готовы
С мужнина ложа бежать за море вслед за тобой;
А когда беден ты был и стада гонял с пастухами,
Кроме Эноны, бедняк, жен не имел ты других.
Пышный мне твой не нужен дворец, на богатства не зарюсь,
И не хочу пополнять царских невесток число,
Не потому что Приам в семью не примет наяду
Или Гекубе меня стыдно невесткой назвать.
Знатного мужа женой и хочу я стать, и достойна;
Разве этим рукам жезл не пристало держать?
Не презирай, что с тобой я лежала на буковых листьях,
Больше мне будет к лицу пурпур на ложе твоем.
Можешь к тому же меня ты любить без опаски: ни войны
Не загорятся, ни флот мстителей не приплывет,
Будут с оружьем в руках Тиндариду требовать греки, —
Этим приданым горда, в дом твой беглянка вошла.
Выдать ее или нет? Спроси у Полидаманта,
У Деифоба спроси или у Гектора ты,
Вызнай, что скажет Приам, каково Антенорово мненье,
Ибо недаром на них груз умудряющих лет.
Для новобранца позор предпочесть отчизне добычу!
Дело постыдно твое, праведно мужа копье.
Если ты в здравом уме, не мечтай, что верна тебе будет
Та, что в объятья твои пала с такой быстротой.
Так же, как младший Атрид, оскорбленный любовником пришлым,
Нынче кричит и клянет брак обесчещенный свой,
Будешь кричать и ты. Кто однажды нарушит стыдливость,
Больше ее не вернет: гибнет она навсегда.
Любит Елена тебя, — но любила она и Атрида;
Муж легковерный, теперь спит он в постели пустой.
Преданный муж лишь тебе, Андромаха, достался на счастье!
Брал бы ты с брата пример, — я бы осталась твоей.
Ты же — легче листка, где ни капли тяжелого сока,
Легче сухого листка, ветром гонимого вдаль,
Ты легковесней, Парис, чем в поле высоко торчащий
Колос, который весь день солнце усердно палит.
Помню, эту беду сестра мне твоя предрекала,
Так вещала она, пряди волос разметав:
«Что ты, Энона, творишь? В песок семена ты бросаешь,
Берег пашешь морской на бесполезных быках!
Телка из Спарты идет на погибель тебе и отчизне.
Боже, беду отврати! Телка из Спарты идет!
Море, корабль потопи непристойный, покуда не поздно!
Сколько крови на нем, крови фригийской, увы!»
Молвила — и на бегу схватили менаду служанки,
А у меня в тот же миг волосы дыбом встают…
Слишком правдиво ты мне, пророчица, все предсказала:
Телке досталося той пастбище наше теперь.
Пусть и прекрасна лицом, остается изменницей все же
Та, что, гостем пленясь, бросила прежних богов.
Ведь уж когда-то Тесей (если имя я правильно помню),
Ведь уж какой-то Тесей прежде ее похищал.
Девственной мог ли ее возвратить молодой и влюбленный?
Спросишь, откуда мне знать? Знаю: сама я люблю!
Скажешь: насилье, — и грех прикрыть постараешься словом.
Ту и похитят не раз, кто похищать себя даст.
А Энона верна и чиста перед мужем неверным,
Хоть по законам твоим можно тебе изменять.
Буйных сатиров толпа гналась проворно за мною
(В эту пору в лесах пряталась я от людей),
Гнался и фавн [Пан], увенчавший рога колючей сосною,
Там, где над кряжами гор Ида вздымается ввысь.
Вашей строитель стены [Аполлон] любил меня, лирою славный,
С бою добычей его девственность стала моя:
Много в руках у меня волос его пышных осталось,
Много на гладких щеках было следов от ногтей.
Золота я и камней не просила с него за бесчестье:
Ведь для свободной позор телом своим торговать.
Счел он достойной меня и сам обучил врачеванью,
Мне к благодатным своим дал прикоснуться дарам.
Корень любви и трава, наделенные силой целебной,
Где бы они ни взросли в мире широком, — мои.
Горе лишь в том, что любовь исцелить невозможно травою:
Лекарь умелый, себя я не умею лечить.
Есть преданье, что сам врачеванья бессмертный создатель
Пас ферейских коров, нашим огнем обожжен.
Помощи мне ни земля, в изобилье родящая травы,
Ни божество не подаст, — можешь лишь ты мне помочь.
Можешь помочь ты, а я от тебя того заслужила:
Я не веду на Пергам греков с кровавым клинком,
Я твоя, и твоею была, когда мальчиком был ты,
И до конца моих дней жажду остаться твоей».
ИСТОЧНИКИ
Греческие
- Эллинские поэты / Перевод М. Грабарь-Пассек, О. Смыки. (Источник: Эллинские поэты VIII – III вв. до н. э. – М.: Ладомир, 1999. – С. ???-???) (греческий эпос 8-7 вв. до н. э.):
- Псевдо-Аполлодор. Мифологическая библиотека. (Источник: Аполлодор. Мифологическая библиотека / Перевод, заключительная статья, примечания, указатель В. Г. Боруховича. – Л.: Наука, 1972. – С. ???-???) (греческий мифограф 2 в. н. э.):
- Ликофрон. Александра. (Источник: Ликофрон. Александра. / Вступ. ст. А. В. Мосолкина, пер. и комм. И. Е. Сурикова. // ВДИ. 2011. № 1) (греческий поэт 3 в. до н. э.):
- Парфений. О любовных страстях. (Источник: «Вестник древней истории». 1992 г. № 1 и № 2. Перевод с древнегреческого, вступительная статья и комментарии В. Н. Ярхо. Стихотворные переводы (кроме фр. 30) М. Л. Гаспарова) (греческий поэт 1 в до н. э.)
- Страбон. География. (Источник: Страбон. География / Пер. Г. А. Стратановского. – М.: Наука, 1964. – С. ???-???) (греческий географ 1 в. до н. э. – 1 в. н. э.):
- Квинт Смирнский. После Гомера. (Источник: Квинт Смирнский. После Гомера / Вступ. ст., пер. с др. греч. яз., прим. А. П. Большакова. М.: Русский фонд содействия образованию и науке, 2016. – 320 c. – С. ???-???) (греческий эпос 4 в. н. э.):
Римские
Список используемой литературы