Нимфа наяда Энона

Энона был нимфой наядой с горы Ида в Троаде. Она была первой женой Париса, который бросила ее, когда Афродита вручила ему руку Елены. Позже, во время Троянской войны, когда Парис был ранен отравленной стрелой Филоктета, он искал ее лечебные возможности, но она отказалась от него, и он умер. Впоследствии Энона почувствовал угрызения совести и покончил жизнь самоубийством.

КРАТКОЕ ОПИСАНИЕ

НАЯДА ЭНОНА
РодителиКебрен
ЛюбимаПарисом
ДомГора Ида в Троаде
Греческое имяТранслитерацияЛатиницаАнглийский переводПеревод
ΟινωνηOinônêOenoneWine, Liquid (oinos)Вино, Жидкость

ГЕНЕАЛОГИЯ

Родители

Кеб­ре­н (Apollodorus 3.154, Nicander Frag, Cephalon of Gergitha Frag, Parthenius Love Romances 4)

Дети

Кориф (от Париса) (Hellanicus Troica Frag, Cephalon of Gergitha Frag, Parthenius Love Romances 34)

ЦИТАТЫ КЛАССИЧЕСКОЙ ЛИТЕРАТУРЫ

Псевдо-Аполлодор. Мифологическая библиотека. Книга 3. 154. (Источник: Аполлодор. Мифологическая библиотека / Перевод, заключительная статья, примечания, указатель В. Г. Боруховича. – Л.: Наука, 1972. – С. 71) (греческий мифограф 2 в. н. э.):

 

«Алек­сандр [Парис] [женился] — на Ойноне, доче­ри реки Кеб­ре­на. Ойно­на научи­лась у Реи искус­ству про­ри­ца­ния и пред­ска­за­ла Алек­сан­дру, чтобы тот не отправ­лял­ся в пла­ва­ние за Еле­ной. Когда же она не смог­ла его убедить, она ска­за­ла ему, что, если он будет ранен, пусть тогда при­дет к ней, ибо она одна в состо­я­нии его выле­чить. Алек­сандр похи­тил Еле­ну из Спар­ты. Когда Троя под­верг­лась напа­де­нию, он был ранен Фил­ок­те­том из лука, при­над­ле­жав­ше­го ранее Герак­лу, и отпра­вил­ся к Ойноне на Иду. Но та, пом­ня о при­чи­нен­ной ей обиде, отка­за­лась его выле­чить. Так Алек­сандр был при­ве­зен в Трою и там окон­чил свою жизнь. Ойно­на позд­нее рас­ка­я­лась и при­нес­ла лекар­ства, но заста­ла Алек­сандра уже мерт­вым и пове­си­лась».

 

Ликофрон. Александра. 61. (Источник: Ликофрон. Александра. / Вступ. ст. А. В. Мосолкина, пер. и комм. И. Е. Сурикова. // ВДИ. 2011. № 1) (греческий поэт 3 в. до н. э.):

 

«Когда ж увидит [Ойнона], в сна­до­бьях искус­ная,
Что ране мужа [Париса] нету исце­ле­ния —
Ведь стре­ла­ми, гиган­тов сокру­шив­ши­ми,
Про­ни­зал луч­ник [Фил­ок­тет] луч­ни­ка, — погибнет с ним:
Стрем­глав с высо­ких башен с шумом бро­сит­ся
На место, где скон­чал­ся милый толь­ко что,
Снедае­мая стра­стью к мерт­ве­цу, отдаст
Свой дух его устам, еще тре­пе­щу­щим».

 

Парфений. О любовных страстях. 4. (Источник: «Вестник древней истории». 1992 г. № 1 и № 2. Перевод с древнегреческого, вступительная статья и комментарии В. Н. Ярхо. Стихотворные переводы (кроме фр. 30) М. Л. Гаспарова) (греческий поэт 1 в до н. э.)

 

«Рас­ска­зы­ва­ет Никандр [греческий поэт 2-го века до н.э.] в сочи­не­нии «О поэтах» и Кефа­лон из Гер­ги­фы в «Тро­ян­ской исто­рии».

Алек­сандр [Парис], сын При­а­ма, пася ста­да на Иде, влю­бил­ся в дочь реки Кеб­ре­на Эно­ну. Гово­рят, что она очень сла­ви­лась полу­чен­ной от богов спо­соб­но­стью про­ри­цать буду­щее и ред­кост­ным пони­ма­ни­ем во всем осталь­ном. Итак, Алек­сандр увел Эно­ну от отца на Иду, где у него были стой­ла, взял ее в жены и, будучи очень к ней рас­по­ло­жен, пообе­щал нико­гда не остав­лять ее, а почи­тать в выс­шей сте­пе­ни. Она же гово­ри­ла, что сей­час он дей­ст­ви­тель­но ее очень любит, но насту­пит такое вре­мя, когда он покинет ее, пере­пра­вит­ся в Евро­пу и здесь, охва­чен­ный стра­стью к чужой жене, навле­чет вой­ну на сво­их сооте­че­ст­вен­ни­ков. Эно­на так­же изрек­ла, что ему во вре­мя вой­ны суж­де­но полу­чить рану, и никто дру­гой не будет в состо­я­нии исце­лить его, кро­ме ее самой. Вся­кий раз, как она ему это гово­ри­ла, он не раз­ре­шал ей об этом напо­ми­нать. Когда насту­пи­ло вре­мя и Алек­сандр женил­ся на Елене, Эно­на силь­но бра­ни­ла его за совер­шен­ное им и ушла к Кеб­ре­ну, откуда она была родом, Алек­сандр же в самом кон­це вой­ны полу­ча­ет рану от стре­лы Фил­ок­те­та. Вспом­нив сло­ва Эно­ны, как она ему гово­ри­ла, что ей одной суж­де­но его исце­лить, он посы­ла­ет за ней вест­ни­ка с прось­бой пото­ро­пить­ся, чтобы выле­чить его и пре­дать забве­нию про­шлое, так как оно совер­ши­лось по воле богов. Эно­на занос­чи­во отве­ти­ла, чтобы он отправ­лял­ся к Елене и про­сил помо­щи у нее, но сама зато­ро­пи­лась туда, где, как она зна­ла, лежит Алек­сандр. Одна­ко вест­ник успел воз­ве­стить ее ответ Алек­сан­дру рань­ше, и тот в отча­я­нье скон­чал­ся. Когда Эно­на при­шла и увиде­ла Алек­сандра уже мерт­вым, лежа­щим на зем­ле, она возо­пи­ла и, гром­ко его опла­ки­вая, лиши­ла себя жиз­ни»

 

Парфений. О любовных страстях. 34. (Источник: «Вестник древней истории». 1992 г. № 1 и № 2. Перевод с древнегреческого, вступительная статья и комментарии В. Н. Ярхо. Стихотворные переводы (кроме фр. 30) М. Л. Гаспарова) (греческий поэт 1 в до н. э.)

 

«Рас­ска­зы­ва­ет Гел­ла­ник [историк Митилини, V в. до н.э.] во II кни­ге «Тро­ян­ской исто­рии» и Кефа­лон из Гер­ги­фы.

У Эно­ны и Алек­сандра [Париса] родил­ся сын Кориф. При­быв союз­ни­ком в Или­он, он влю­бил­ся в Еле­ну, и она отно­си­лась к нему очень дру­же­люб­но, так как он был весь­ма хорош собой. Одна­ко отец, ули­чив Кори­фа, убил его. Впро­чем, Никандр [Греческий поэт 2-го века до н.э.] в сле­дую­щих сти­хах утвер­жда­ет, что Кориф был сыном не Эно­ны, а Еле­ны и Алек­сандра».

 

Страбон. География. Книга 13. 1. 33. (Источник: Страбон. География / Пер. Г. А. Стратановского. — М.: Наука, 1964. – С. 611-612) (греческий географ 1 в. до н. э. – 1 в. н. э.):

 

«Или­он­ская [Трои] область, по пред­по­ло­же­нию Демет­рия, про­сти­ра­лась в глубь стра­ны от якор­ной сто­ян­ки вплоть до Кеб­ре­нии [то есть области вокруг реки Кебрен] ибо он гово­рит, что там пока­зы­ва­ют моги­лу Алек­сандра [Париса] и Эно­ны, кото­рая, как рас­ска­зы­ва­ют, была женой Алек­сандра до похи­ще­ния Еле­ны».

 

Квинт Смирнский. После Гомера. Книга 10. 260. (Источник: Квинт Смирнский. После Гомера / Вступ. ст., пер. с др. греч. яз., прим. А. П. Большакова. М.: Русский фонд содействия образованию и науке, 2016. – 320 c. – С. 58) (греческий эпос 4 в. н. э.):

 

«[Во время Троянской войны Париж был ранен Филоктетом ядовитой стрелой]
Руки Эноны одни были в силах помочь Александру
если б она захотела. Поверив пророчеству, к ней он
против желанья пошёл: лишь нужда его злая пред очи
прежней жены привела. Над главою у сына Приама
птицы кричали, кружа, иль по левую руку являлись —
вестницы горя. А он, наблюдая за ними, то ужас
чувствовал в сердце, то мнил, что к нему не относится путь их.
Знаки же эти о смерти от раны ему говорили.
Так и явился Парис к достославной Эноне, что глядя
вместе с толпою служанок на мужа, пришла в удивленье.
Тотчас у ног позабытой супруги Парис распростерся, <…>
[язвой смертельной измучен]: ужасный внутри и снаружи,
к самому костному мозгу сквозь кости и чрево проникнув,
тело сжигал его яд, изуродовав дивную кожу.
Невыносимая боль обречённого сердце терзала.
Так же бывает, коль тяжкий недуг и великая жажда
чье-то нутро опалит, иссушая усталое сердце,
и закипает разлитая желчь, а душа, обессилев
меж обезвоженных жаждою губ чуть заметно трепещет,
капли единой воды, словно жизни самой, вожделея.
Вот и Париса в груди нестерпимая мука сжигала.
И, от страданий своих изнемогши, просящий промолвил:
«Лучшая между супругами, не добавляй мне мучений
в гневе на то, что тебя я, подобно вдове, против воли
некогда в доме оставил! Лишь неотвратимые Керы
гнали к Елене меня. О когда бы пред тем, как на ложе
к ней я взошёл, надлежало в твоих умереть мне объятьях!
Ради блаженных богов, населяющих светлое небо,
нашего брачного ложа и прежней любви обоюдной
милость к страдальцу яви и от боли даруй избавленье,
средство лечебное тотчас на рану мою поместивши,
ибо тобою одной суждено мне быть ныне спасённым,
если ты только захочешь. Пусть сердце в груди твоей скажет,
буду иль нет я избавлен от смерти, свирепо рычащей.
Сжалься и ярость скорее умерь смертоносного яда,
прежде чем жизнь мои члены собой наполнять перестанет!
Ревность свою позабудь, умирать не бросай меня в гневе
гибелью страшной, у ног твоих ныне простертого скорбно!
Или пред Литами ты совершишь нечестивое дело,
тяжкогремящего Зевса достойными дщерями, кои
гордых людей ненавидят, и вслед за такими на землю
вестницей гнева богов посылают Эринию тотчас.
Кер беспощадных поэтому прочь отгони поскорее,
пусть пред тобою, владычица, в чём-то и был я повинен».
Так говорил он, но скорбное не убедил этим сердце.
Над изнуряемым болью смеясь, возразила Энона:
«Что же ко мне ты приходишь, кого одинокою бросил
некогда в доме обширном в слезах и рыданиях горьких
ради Тиндарея дщери [Елены], один только вред приносящей?
Радуйся с тою на ложе, кто лучше жены твоей прежней,
чья, как считает молва, и с годами краса не стареет!
Не предо мною — пред ней поскорее пади на колени
и со слезами, несчастный, выпрашивай жалости ныне!
Ярость звериная сердцем столь сильно моим овладела,
что растерзала бы плоть я и выпила кровь твою вовсе
ради страданий, какие бесчестием мне причинил ты.
Где Киферида [Афродита] теперь, о ничтожнейший, с поясом дивным?
Зятя не знающий устали Зевс отчего забывает?
В них исцеленье твое, моего же пустынного дома
впредь избегай, ненавистный богам и сынам человека.
Из-за тебя ведь и многих бессмертных несчастье постигло,
кои детей или внуков в ужасной войне потеряли.
Прочь от порога поди, отправляйся к Елене немедля,
чтобы её днём и ночью своим донимать причитаньем,
с полной страданий душою от боли на ложе терзаясь
до той поры, как придет исцеленье от тягостной муки».
Речью такой прогнала она тяжко стонавшего мужа,
собственной доли не ведая: глупая, ей предстояло
после того, как погибнет Парис, и самой очень скоро
Керам достаться — такую судьбу напряла ей богиня».

 

Квинт Смирнский. После Гомера. Книга 10. 411. (Источник: Квинт Смирнский. После Гомера / Вступ. ст., пер. с др. греч. яз., прим. А. П. Большакова. М.: Русский фонд содействия образованию и науке, 2016. – 320 c. – С. 58) (греческий эпос 4 в. н. э.):

 

«[После смерти Париса]
Только Энона одна по Парису терзалась жестоко
в сердце достойном своем, далеко от иных пребывая
жен илионских. В чертогах на прежнем супружеском ложе,
плача, лежала она с переполненной горем душою…
Вот и Энона теперь, неизбывным терзаема горем,
слезы рекою лила, по супругу в тоске причитая
и меж стенаний ужасных с разбитым беседуя сердцем:
«Горе жене нечестивой — печальная жизнь мне досталась!
Мужа ведь я злополучная сильно любила в надежде
с ним в неизменном согласии старости тяжкой порога
рано иль поздно достичь, но иное нам боги судили!
Лучше бы чёрные Керы похитили жизнь мою прежде
чем с Александром пришлось мне по воле бессмертных расстаться!
Коли ушёл он, ужасные ждут меня муки и лучше
будет самой умереть, ибо свет мне теперь ненавистен».
Так говоря, из очей бесконечные слезы роняла
в память о муже, жестокой доставшемся смерти, Энона,
воску собою подобна, что в яростном пламени тает,
но от отца и служанок свое она горе скрывала
в страхе, пока над землею из вод Океана широких
ночь ни простерлась, трудам принося окончание смертных.
После того, как заснули рабыни её и родитель,
через ворота чертога наружу жена поспешила,
схожая с веющим ветром — столь быстрыми стали вдруг члены…
Вот и жена та стремительно путь одолела неблизкий
с мыслью в костер погребальный любимого броситься мужа.
Устали тело не знало Эноны, а легкие ноги
без остановки неслись. Ведь сама беспощадная Кера…
вместе с Кипридой её подгоняли. И встреча со зверем
ночью жену не страшила, весьма боязливую прежде.
Преодолела она все утесы и кручи поросших
лесом идейских вершин, пробежала глухие ущелья.
С неба Селена тем часом, на оной безумства взирая,
славного Эндимиона в страдающем вспомнила сердце
и, пожалевши несчастную, светом, над миром пролитым,
долгие перед бегущей сама осветила дороги.
Так через горы туда прибежала Энона, где нимфы
над Александром [Парисом] умершим в жестокой тоске причитали
Здесь Приамиду зажжен был высокий костер погребальный…
Плача над оным, вокруг они плотной толпою стояли.
Видя всё это несчастная не застонала Энона,
но покрывало поспешно на лик свой прекрасный набросив,
бросилась в пламя. Немедленно крик тут раздался всеобщий.
Взял вместе с мужем огонь её. Нимфы же, подле супруга
видя простертой жену ту, немало в душе изумлялись.
И кое-кто, к удручённому сердцу воззвавши, промолвил:
«Истинно был нечестивцем Парис, коли верную бросил,
муж неразумный, супругу, распутницу сделав женою,
всем на беду — и себе, и троянцам, и граду Приама.
Не почитал всей душой он подругу достойную; та же,
страшно страдая, его больше света дневного любила,
не дорожившего ею и полного злобы напрасной».
Вот что кому-то в ту пору печальное сердце шептало.
Свет же покинувших дня пожирало голодное пламя.
Страхом священным исполнились пастыри стад, как когда-то
в ужас пришли аргивяне, Эвадну в огне распростертой
на Капанея могучего теле всем воинством видя,
коего Зевс поразил не дающим пощады перуном.
После того как огня от обоих — Париса с Эноной —
лишь остывающий пепел оставила грозная ярость,
бывшие рядом костер затушили вином, поместивши
кости в сосуд золотой, и поспешно поодаль воздвигли
холм надмогильный, а сверху две стелы поставили рядом:
оные прочь друг от друга навеки повернуты были,
молча несущие в камне о гибельной ревности память».

 

Овидий. Героиды. 5. 1 (Источник: Овидий. Элегии и малые поэмы / Перевод с латинского. Сост. и предисл. М. Гаспарова. Коммент. и ред. переводов М. Гаспарова и С. Ошерова. – М.: Художественная литература, 1973. – 528 с.) (римская поэзия 1 в. до н. э. – 1 в. н. э.):

 

«Пись­мо пятое. Энона — Парису.
Стро­ки про­чтешь ли мои иль жена не поз­во­лит? Про­чти их,
Ведь не микен­ской рукой писа­но это пись­мо.
Слав­ная меж­ду наяд фри­гий­ских, пеня­ет Эно­на,
Милый, тебе (если звать милым поз­во­лишь себя).
Воля кого из богов моль­бам моим ста­ла пре­гра­дой?
Быть пере­ста­ла тво­ей я за какую вину?
Лег­че муку тер­петь, если мучим­ся мы по заслу­гам,
Кара боль­ней, если мы не заслу­жи­ли ее.
Зна­тен ты не был еще, но я и тогда не гну­ша­лась, —
Дочь вели­кой реки, ним­фа, — сою­за с тобой.
Сыном При­а­ма ты стал, но — стес­нять­ся нече­го прав­ды! —
Был ты рабом, и раба, ним­фа, взя­ла я в мужья.
Часто с тобой меж­ду стад под дере­вом мы отды­ха­ли,
Ложем была нам тра­ва или сухая лист­ва,
Часто, когда мы лежа­ли вдво­ем на разо­стлан­ном сене,
Нас от моро­зов седых хижи­ны кров защи­щал.
Кто для охоты тебе пока­зы­вал луч­шее место
Или ска­лу, где в норе пря­тал дете­ны­шей зверь?
Я рас­став­ля­ла в лесах испещ­рен­ные пят­на­ми сети,
Вме­сте с тобою гна­ла сво­ру собак по горам.
Имя Эно­ны про­честь и сей­час еще мож­но на буках —
Бук­вы, кото­рые твой выре­зал ножик кри­вой.
Ствол вырас­та­ет, и с ним вырас­та­ет имя Эно­ны;
Пусть он рас­тет, чтоб живой над­пи­сью в честь мою стать.
Тополь, я пом­ню, сто­ит на реч­ном бере­гу над водою,
Есть и поныне на нем в память мою пись­ме­на.
Тополь, молю я, живи у обры­ва над самой водою
И на шер­ша­вой коре стро­ки такие хра­ни:
«В день, когда смо­жет Парис дышать и жить без Эно­ны,
Вспять, к исто­кам сво­им, Ксан­фа струя побе­жит».
Ксанф, назад поспе­ши! Беги­те, воды, к исто­кам!
Бро­сив Эно­ну свою, дышит Парис и живет.
День один мне гибель при­нес, несчаст­ной; с него-то —
Горе! — невер­ной люб­ви злая зима нача­лась;
Трое: Вене­ра [АФродита], Юно­на [Гера] и та, что кра­си­вей в доспе­хе [Афина],
Вышли наги­ми к тебе выслу­шать твой при­го­вор.
Ты рас­ска­зал мне о них — и запры­га­ло серд­це от стра­ха,
И до костей про­ни­зал ужас холод­ный меня.
Древ­них ста­рух я зва­ла на совет в непо­мер­ной тре­во­ге,
Стар­цев зва­ла — и сочли все они суд твой гре­хом.
Сруб­ле­на ель, и рас­пи­лен ствол, и флот нагото­ве,
И наво­щен­ный корабль в синие воды скольз­нул.
Пла­кал ты, ухо­дя, — хоть от это­го не отре­кай­ся:
Надо не преж­ней тебе — новой сты­дить­ся люб­ви.
Пла­кал ты и смот­рел, как из глаз моих катят­ся сле­зы.
Общи­ми были они, общей была и печаль.
Не обви­ва­ют­ся так вино­град­ные лозы вкруг вяза,
Как обви­ва­лись твои руки вкруг шеи моей.
Сколь­ко раз, когда сето­вал ты, что ветер меша­ет
Плыть, сме­я­лись дру­зья: ветер попу­т­ный креп­чал.
Сколь­ко раз ты меня цело­вал перед этой раз­лу­кой,
Как было труд­но губам вымол­вить сло­во «про­щай»!
Лег­кий ветер надул сви­сав­ший с под­ня­той мач­ты
Парус, и ста­ла седой вес­ла­ми взры­тая гладь.
Я же, пока не исчез убе­гаю­щий парус, следи­ла
Взглядом за ним, и песок сде­лал­ся мок­рым от слез.
Чтоб воро­тил­ся ско­рей, Нере­ид я зеле­ных моли­ла,
Да, чтоб на горе мое ты воро­тил­ся ско­рей.
Зна­чит, вер­нув­шись с дру­гой, ты мои­ми моль­ба­ми вер­нул­ся?
Всем уго­ди­ла, увы, гнус­ной сопер­ни­це я!
Мол при­род­ный сто­ит, обра­щен­ный к про­сто­рам пучи­ны;
Преж­де гора, он теперь волн отра­жа­ет напор.
Парус на мачте тво­ей я пер­вой с него увида­ла
И бегом по вол­нам чуть не рва­ну­лась к тебе;
Вдруг на высо­кой кор­ме в гла­за мне бро­сил­ся пур­пур;
Я обмер­ла: не твоя это одеж­да была.
Бли­же и бли­же корабль, под­го­ня­е­мый вет­ром про­вор­ным, —
Серд­це тре­пе­щет: на нем жен­ское вижу лицо.
Мало ли мне? Для чего я, безум­ная, мед­лю на месте?
Новая льнет без сты­да телом подру­га к тебе!
Тут уже в грудь я бить нача­ла, разо­рвав­ши одеж­ду,
Ста­ла ног­тя­ми себе мок­рые щеки тер­зать,
Жалоб­ным воп­лем моим огла­си­лась свя­щен­ная Ида,
Так и ушла я в сле­зах в мой каме­ни­стый при­ют.
Пусть Еле­на, как я, горю­ет, бро­ше­на мужем,
Мне при­чи­нен­ную боль пусть испы­та­ет сама!
Жены такие теперь под стать тебе, что гото­вы
С муж­ни­на ложа бежать за море вслед за тобой;
А когда беден ты был и ста­да гонял с пас­ту­ха­ми,
Кро­ме Эно­ны, бед­няк, жен не имел ты дру­гих.
Пыш­ный мне твой не нужен дво­рец, на богат­ства не зарюсь,
И не хочу попол­нять цар­ских неве­сток чис­ло,
Не пото­му что При­ам в семью не при­мет наяду
Или Геку­бе меня стыд­но невест­кой назвать.
Знат­но­го мужа женой и хочу я стать, и достой­на;
Раз­ве этим рукам жезл не при­ста­ло дер­жать?
Не пре­зи­рай, что с тобой я лежа­ла на буко­вых листьях,
Боль­ше мне будет к лицу пур­пур на ложе тво­ем.
Можешь к тому же меня ты любить без опас­ки: ни вой­ны
Не заго­рят­ся, ни флот мсти­те­лей не при­плы­вет,
Будут с ору­жьем в руках Тин­да­риду тре­бо­вать гре­ки, —
Этим при­да­ным гор­да, в дом твой бег­лян­ка вошла.
Выдать ее или нет? Спро­си у Полида­ман­та,
У Деи­фо­ба спро­си или у Гек­то­ра ты,
Вызнай, что ска­жет При­ам, како­во Анте­но­ро­во мне­нье,
Ибо неда­ром на них груз умуд­ря­ю­щих лет.
Для ново­бран­ца позор пред­по­честь отчизне добы­чу!
Дело постыд­но твое, пра­вед­но мужа копье.
Если ты в здра­вом уме, не меч­тай, что вер­на тебе будет
Та, что в объ­я­тья твои пала с такой быст­ро­той.
Так же, как млад­ший Атрид, оскорб­лен­ный любов­ни­ком приш­лым,
Нын­че кри­чит и клянет брак обес­че­щен­ный свой,
Будешь кри­чать и ты. Кто одна­жды нару­шит стыд­ли­вость,
Боль­ше ее не вернет: гибнет она навсе­гда.
Любит Еле­на тебя, — но люби­ла она и Атрида;
Муж лег­ко­вер­ный, теперь спит он в посте­ли пустой.
Пре­дан­ный муж лишь тебе, Анд­ро­ма­ха, достал­ся на сча­стье!
Брал бы ты с бра­та при­мер, — я бы оста­лась тво­ей.
Ты же — лег­че лист­ка, где ни кап­ли тяже­ло­го сока,
Лег­че сухо­го лист­ка, вет­ром гони­мо­го вдаль,
Ты лег­ко­вес­ней, Парис, чем в поле высо­ко тор­ча­щий
Колос, кото­рый весь день солн­це усерд­но палит.
Пом­ню, эту беду сест­ра мне твоя пред­ре­ка­ла,
Так веща­ла она, пряди волос раз­ме­тав:
«Что ты, Эно­на, тво­ришь? В песок семе­на ты бро­са­ешь,
Берег пашешь мор­ской на бес­по­лез­ных быках!
Тел­ка из Спар­ты идет на поги­бель тебе и отчизне.
Боже, беду отвра­ти! Тел­ка из Спар­ты идет!
Море, корабль пото­пи непри­стой­ный, покуда не позд­но!
Сколь­ко кро­ви на нем, кро­ви фри­гий­ской, увы!»
Мол­ви­ла — и на бегу схва­ти­ли мена­ду слу­жан­ки,
А у меня в тот же миг воло­сы дыбом вста­ют…
Слиш­ком прав­ди­во ты мне, про­ро­чи­ца, все пред­ска­за­ла:
Тел­ке доста­ло­ся той паст­би­ще наше теперь.
Пусть и пре­крас­на лицом, оста­ет­ся измен­ни­цей все же
Та, что, гостем пле­нясь, бро­си­ла преж­них богов.
Ведь уж когда-то Тесей (если имя я пра­виль­но пом­ню),
Ведь уж какой-то Тесей преж­де ее похи­щал.
Дев­ст­вен­ной мог ли ее воз­вра­тить моло­дой и влюб­лен­ный?
Спро­сишь, откуда мне знать? Знаю: сама я люб­лю!
Ска­жешь: наси­лье, — и грех при­крыть поста­ра­ешь­ся сло­вом.
Ту и похи­тят не раз, кто похи­щать себя даст.
А Эно­на вер­на и чиста перед мужем невер­ным,
Хоть по зако­нам тво­им мож­но тебе изме­нять.
Буй­ных сати­ров тол­па гна­лась про­вор­но за мною
(В эту пору в лесах пря­та­лась я от людей),
Гнал­ся и фавн [Пан], увен­чав­ший рога колю­чей сос­ною,
Там, где над кря­жа­ми гор Ида взды­ма­ет­ся ввысь.
Вашей стро­и­тель сте­ны [Аполлон] любил меня, лирою слав­ный,
С бою добы­чей его дев­ст­вен­ность ста­ла моя:
Мно­го в руках у меня волос его пыш­ных оста­лось,
Мно­го на глад­ких щеках было сле­дов от ног­тей.
Золота я и кам­ней не про­си­ла с него за бес­че­стье:
Ведь для сво­бод­ной позор телом сво­им тор­го­вать.
Счел он достой­ной меня и сам обу­чил вра­че­ва­нью,
Мне к бла­го­дат­ным сво­им дал при­кос­нуть­ся дарам.
Корень люб­ви и тра­ва, наде­лен­ные силой целеб­ной,
Где бы они ни взрос­ли в мире широ­ком, — мои.
Горе лишь в том, что любовь исце­лить невоз­мож­но тра­вою:
Лекарь уме­лый, себя я не умею лечить.
Есть пре­да­нье, что сам вра­че­ва­нья бес­смерт­ный созда­тель
Пас ферей­ских коров, нашим огнем обо­жжен.
Помо­щи мне ни зем­ля, в изоби­лье родя­щая тра­вы,
Ни боже­ство не подаст, — можешь лишь ты мне помочь.
Можешь помочь ты, а я от тебя того заслу­жи­ла:
Я не веду на Пер­гам гре­ков с кро­ва­вым клин­ком,
Я твоя, и тво­ею была, когда маль­чи­ком был ты,
И до кон­ца моих дней жаж­ду остать­ся тво­ей».

ИСТОЧНИКИ

Греческие

Римские

Список используемой литературы

Полная библиография переводов, цитируемых на этой странице.

Оцените статью
Античная мифология