Тартар подземелье проклятых

Тартар был темницей проклятых, областью в Аиде, где души нечестивых были приговорены Судьями Мертвых к периоду принудительного чистилища или, для истинно непоправимых, к вечному проклятию.

Следует отметить, что архаичные греческие поэты представляли Тартар совсем по-другому — для них это была огромная космическая яма под землей, в которой были заключены титаны и ураганы-даймоны. Это было примерно в V веке до нашей эры. Тартар был переосмыслен как тип Аида и противопоставлен райскому царству Элизиум.

Изображение справа — Сизиф и Эриния в Подземелье Проклятых, 4 век до н.э., Государственное античное собрание.

Греческое имяТранслитерацияЛатиницаАнглийский переводПеревод
Ταρταρος ΤαρταραTartaros, TartaraTartarus, Tartara

 

ТАРТАР ПОДЗЕМЕЛЬЕ ПРОКЛЯТЫХ

Древнегреческие философы и поэты приравняли Тартар к темнице проклятых в Аиде и превратили его в поля Элизиума, дом благословенных мертвых.

Платон. Горгий. 107c / Пер. Т. В. Васильевой. (Источник: Платон. Собрание сочинений в 4 т.: Т. 1 /Общ. ред. А. Ф. Лосева и др.; Авт. вступит. статьи А. Ф. Лосев; Примеч. А. А. Тахо-Годи; Пер. с древнегреч. – М.: Мысль, 1994. – С. 643) (греческий философ 4 в. до н. э.):

«А при Кроне был закон, – он сохраняется у богов и до сего дня, – чтобы тот из людей, кто проживет жизнь в справедливости и благочестии, удалялся после смерти на Острова блаженных и там обитал, неизменно счастливый, вдали от всех зол, bа кто жил несправедливо и безбожно, чтобы уходил в место кары и возмездия, в темницу, которую называют Тартаром. Во времена Крона и в начале царства Зевса суд вершили живые над живыми, разбирая дело в тот самый день, когда подсудимому предстояло скончаться. Плохо выносились эти приговоры, и вот Плутон и правители с Островов блаженных пришли и пожаловались Зевсу, что и в Тартар, и на их Острова являются люди, которым там не место. А Зевс им отвечает: «Я прекращу это навечно! Сейчас, – говорит он, – приговоры выносят плохо, но отчего? Оттого, что подсудимых судят одетыми. Оттого, что их судят живыми.c И вот многие скверны душой, но одеты в красивое тело, в благородство происхождения, в богатство, и, когда открывается суд, вокруг них толпятся многочисленные свидетели, заверяя, что они жили в согласии со справедливостью. Судей это приводит в смущение, да вдобавок и они одеты – душа их заслонена глазами, ушами и вообще телом от головы до пят. Все это для них помеха – и собственные одежды, и одежды тех, кого они судят. Первым делом, – продолжает Зевс, – люди не должны больше знать дня своей смерти наперед, как теперь.d Это надо прекратить, и Прометею уже сказано, чтобы он лишил их дара предвидения. Затем надо, чтобы их судили совершенно нагими, а для этого пусть их судят после смерти. И судья пусть будет нагой и мертвый, и пусть одною лишь душою взирает на душу – только на душу! – умершего, который разом лишился всех родичей и оставил на земле все блестящее свое убранство, – лишь тогда суд будет справедлив.

Я знал это раньше вашего и потому уже назначил судьями собственных сыновей: двоих от Азии – Миноса и Радаманта, и одного от Европы – Эака. Когда они умрут, то будут вершить суд на лугу, у распутья, от которого уходят две дороги: одна – к Островам блаженных, другая – в Тартар. Умерших из Азии будет судить Радамант, из Европы – Эак, а Миносу я дам почетное право разрешать сомнения двух остальных, когда те не смогут решить сами, и приговор, каким путем следовать каждому из умерших, будет безупречно справедливым… И вот умершие приходят к судье, те, что из Азии, – к Радаманту, и Радамант останавливает их и рассматривает душу каждого, не зная, кто перед ним, и часто, глядя на Великого царя, или иного какого-нибудь царя, или властителя, обнаруживает, что нет здорового места в этой душе, что вся она иссечена бичом и покрыта рубцами от ложных клятв и несправедливых поступков, – рубцами, которые всякий раз отпечатывало на ней поведение этого человека. – вся искривлена ложью и бахвальством, и нет в ней ничего прямого, потому что она никогда не знала истины. Он видит, что своеволие, роскошь, высокомерие и невоздержность в поступках наполнили душу беспорядком и безобразием, и, убедившись в этом, с позором отсылает ее прямо в темницу, где ее ожидают муки, которых она заслуживает.

Каждому, кто несет наказание, предстоит, если он наказан правильно, либо сделаться лучше и таким образом извлечь пользу для себя, либо стать примером для остальных, чтобы лучше сделались они, видя его муки и исполнившись страха. Кара от богов и от людей оказывается на благо тем, кто совершает проступки, которые можно искупить, но и здесь, и в Аиде они должны пройти через боль и страдания: иным способом невозможно очистить себя от несправедливости.c Кто же повинен в самых тяжелых и, по этой причине, неискупимых злодействах, те служат примером и предупреждением: сами они никакой пользы [из своего наказания] не извлекают (ведь они неисцелимы!), зато другие извлекают, видя величайшие, самые горькие и самые ужасные муки, которые вечно терпят за свои проступки злодеи – настоящие пугала, выставленные в подземной темнице на обозрение и в назидание всем вновь прибывающим… Я думаю, что и вообще это главным образом бывшие тираны, цари, властители, правители городов: власть толкает их на самые тяжкие и самые нечестивые проступки. Свидетель тому – сам Гомер. Царей и властителей он изображает несущими в Аиде вечное наказание… И вот, как я уже сказал, когда Радамант увидит перед собой такого умершего, он не знает о нем ничего, ни имени его, ни рода, лишь одно ему видно – что это негодяй; и Радамант отправляет его в Тартар, пометив, исцелимым или безнадежным кажется ему этот умерший. cПридя в Тартар, виновный терпит то, чего заслужил».

 

Платон. Федон. 107c / Пер. Т. В. Васильевой. (Источник: Платон. Собрание сочинений в 4 т.: Т. 1 /Общ. ред. А. Ф. Лосева и др.; Авт. вступит. статьи А. Ф. Лосев; Примеч. А. А. Тахо-Годи; Пер. с древнегреч. – М.: Мысль, 1994. – С. 643) (греческий философ 4 в. до н. э.):

«Если душа бес­смерт­на, она тре­бу­ет заботы не толь­ко на нынеш­нее вре­мя, кото­рое мы назы­ваем сво­ей жиз­нью, но на все вре­ме­на, и, если кто не забо­тит­ся о сво­ей душе, впредь мы будем счи­тать это гроз­ной опас­но­стью. Если бы смерть была кон­цом все­му, она была бы счаст­ли­вой наход­кой для дур­ных людей: скон­чав­шись, они разом избав­ля­лись бы и от тела, и — вме­сте с душой — от соб­ст­вен­ной пороч­но­сти. Но на самом-то деле, раз выяс­ни­лось, что душа бес­смерт­на, для нее нет, вид­но, ино­го при­бе­жи­ща и спа­се­ния от бед­ст­вий, кро­ме един­ст­вен­но­го: стать как мож­но луч­ше и как мож­но разум­нее. Ведь душа не уно­сит с собою в Аид ниче­го, кро­ме вос­пи­та­ния и обра­за жиз­ни, и они-то, гово­рят, достав­ля­ют умер­ше­му либо неоце­ни­мую поль­зу, либо чинят непо­пра­ви­мый вред с само­го нача­ла его пути в загроб­ный мир.

Рас­ска­зы­ва­ют же об этом так. Когда чело­век умрет, его гений, кото­рый достал­ся ему на долю еще при жиз­ни, уво­дит умер­ше­го в осо­бое место, где все, прой­дя суд, долж­ны собрать­ся [проводник гений является платоновским эквивалентом Гермеса Психопомпа, (Проводника мертвых)], чтобы отпра­вить­ся в Аид eс тем вожа­тым, како­му пору­че­но доста­вить их отсюда туда. Обре­тя там участь, какую и долж­но , и про­быв­ши срок, какой долж­ны про­быть, они воз­вра­ща­ют­ся сюда под води­тель­ст­вом дру­го­го вожа­то­го, и так повто­ря­ет­ся вновь и вновь через дол­гие про­ме­жут­ки вре­ме­ни [то есть они перевоплощаются]… Доро­га в Аид про­ста, но мне она пред­став­ля­ет­ся и не про­стою и не един­ст­вен­ной: ведь тогда не было бы нуж­ды в вожа­тых, пото­му что никто не мог бы сбить­ся, будь она един­ст­вен­ной, эта доро­га. Нет, похо­же, что на ней мно­го рас­пу­тий и пере­крест­ков: я сужу по свя­щен­ным обрядам и обы­ча­ям [например в Элевсинских мистерий], кото­рые соблюда­ют­ся здесь у нас. Если душа уме­рен­на и разум­на, она послуш­но сле­ду­ет за вожа­тым, и то, что окру­жа­ет ее, ей зна­ко­мо. А душа, кото­рая страст­но при­вя­за­на к телу, как я уже гово­рил рань­ше, дол­го вита­ет око­ло него — око­ло види­мо­го места, дол­го упор­ст­ву­ет и мно­го стра­да­ет, пока нако­нец при­став­лен­ный к ней гений силою не уведет ее прочь [в тюрьму Тартар]. А души, кото­рые про­ве­ли свою жизнь в чисто­те и воз­держ­но­сти, нахо­дят и спут­ни­ков, и вожа­тых сре­ди богов, и каж­дая посе­ля­ет­ся в подо­баю­щем ей месте [в Елисейские поля]».

 

Платон. Федон. 111c / Пер. Т. В. Васильевой. (Источник: Платон. Собрание сочинений в 4 т.: Т. 1 /Общ. ред. А. Ф. Лосева и др.; Авт. вступит. статьи А. Ф. Лосев; Примеч. А. А. Тахо-Годи; Пер. с древнегреч. – М.: Мысль, 1994. – С. 634-635) (греческий философ 4 в. до н. э.):

«[111c Пустоты земли]
Но во впа­ди­нах по всей Зем­ле есть мно­го мест, то еще более глу­бо­ких и откры­тых, чем впа­ди­на, в кото­рой живем мы, то хоть и глу­бо­ких, но со вхо­дом более тес­ным, чем зев нашей впа­ди­ны. dА есть и менее глу­бо­кие, но более про­стран­ные. Все они свя­за­ны друг с дру­гом под­зем­ны­ми хода­ми раз­ной шири­ны, иду­щи­ми в раз­ных направ­ле­ни­ях, так что обиль­ные воды пере­ли­ва­ют­ся из одних впа­дин в дру­гие, слов­но из чаши в чашу, и под зем­лею текут неис­ся­каю­щие, неве­ро­ят­ной шири­ны реки — горя­чие и холод­ные. И огонь под зем­лею в изоби­лии, и стру­ят­ся гро­мад­ные огнен­ные реки и реки мок­рой гря­зи, где более густой, eгде более жид­кой, вро­де гря­зе­вых пото­ков в Сици­лии, какие быва­ют перед извер­же­ни­ем лавы, или вро­де самой лавы. Эти реки запол­ня­ют каж­дое из углуб­ле­ний, и каж­дая из них в свою оче­редь вся­кий раз при­ни­ма­ет все новые пото­ки воды или огня, кото­рые дви­жут­ся то вверх, то вниз, слов­но какое-то коле­ба­ние про­ис­хо­дит в нед­рах. При­ро­да это­го коле­ба­ния вот при­мер­но какая.

[111d Аид-Тартар и прохождение воды через преисподнюю]
Один из зевов Зем­ли — самый боль­шой из всех; там нача­ло про­па­сти, про­ни­зы­ваю­щей Зем­лю насквозь, и об этом упо­ми­на­ет Гомер, гово­ря:
Про­пасть дале­кая, где под зем­лей глу­бо­чай­шая без­дна.
И сам Гомер в дру­гом месте, и мно­гие дру­гие поэты назы­ва­ют ее Тар­та­ром. В эту про­пасть сте­ка­ют все реки, и в ней сно­ва берут нача­ло, и каж­дая при­об­ре­та­ет свой­ства зем­ли, по кото­рой течет. При­чи­на, по какой bвсе они выте­ка­ют из Тар­та­ра и туда же впа­да­ют, в том, что у всей этой вла­ги нет ни дна, ни осно­ва­ния и она колеб­лет­ся — взды­ма­ет­ся и опус­ка­ет­ся, а вме­сте с нею и оку­ты­ваю­щие ее воздух и ветер: они сле­ду­ют за вла­гой, куда бы она ни дви­ну­лась, — в даль­ний ли конец той Зем­ли или в ближ­ний. И как при дыха­нии воздух все вре­мя течет то в одном, то в дру­гом направ­ле­нии, так и там ветер колеб­лет­ся вме­сте с вла­гой и то вры­ва­ет­ся в какое-нибудь место, то выры­ва­ет­ся из него, вызы­вая чудо­вищ­ной силы вих­ри.
Когда вода отсту­па­ет в ту область, кото­рую мы зовем ниж­нею, она течет сквозь зем­лю по рус­лам тамош­них рек и напол­ня­ет их, слов­но оро­си­тель­ные кана­вы; а когда ухо­дит оттуда и устрем­ля­ет­ся сюда, то сно­ва напол­ня­ет здеш­ние реки, и они бегут под­зем­ны­ми прото­ка­ми, каж­дая к тому месту, куда про­ло­жи­ла себе путь, и обра­зу­ют моря и озе­ра, дают нача­ла рекам и клю­чам. А потом они сно­ва исче­за­ют в глу­бине той Зем­ли dи воз­вра­ща­ют­ся в Тар­тар: иная — более дол­гой доро­гою, через мно­гие и отда­лен­ные края, иная — более корот­кой. И все­гда устье лежит ниже исто­ка: ино­гда гораздо ниже высоты, на какую вода под­ни­ма­лась при раз­ли­ве, ино­гда нена­мно­го. Иной раз исток и устье на про­ти­во­по­лож­ных сто­ро­нах, а иной раз — по одну сто­ро­ну от середи­ны той Зем­ли. А есть и такие пото­ки, что опи­сы­ва­ют пол­ный круг, обвив­шись вокруг той Зем­ли коль­цом или даже несколь­ки­ми коль­ца­ми, точ­но змеи; они спус­ка­ют­ся в самую боль­шую глу­би­ну, какая толь­ко воз­мож­на, но впа­да­ют все в тот же Тар­тар. Спу­стить­ся же в любом из направ­ле­ний мож­но толь­ко до середи­ны Зем­ли, но не даль­ше: ведь откуда бы ни тек­ла река, с обе­их сто­рон от середи­ны мест­ность для нее пой­дет кру­то вверх.
[112e Подземные реки Ахерон, Пирифлегетон и Стикс]
Этих рек мно­гое мно­же­ство, они вели­ки и раз­но­об­раз­ны, но осо­бо при­ме­ча­тель­ны сре­ди них четы­ре. Самая боль­шая из всех и самая дале­кая от середи­ны течет по кру­гу; она зовет­ся Оке­а­ном. Навстре­чу ей, но по дру­гую сто­ро­ну от цен­тра течет Ахе­ронт69. Он течет по мно­гим пустын­ным мест­но­стям, глав­ным обра­зом под зем­лей, и закан­чи­ва­ет­ся озе­ром Ахе­ру­си­а­дой. Туда при­хо­дят души боль­шин­ства умер­ших и, про­быв назна­чен­ный судь­бою срок — какая боль­ший, какая мень­ший, — отсы­ла­ют­ся назад, чтобы сно­ва перей­ти в поро­ду живых существ.
Третья река берет нача­ло меж­ду дву­мя пер­вы­ми и вско­ре дости­га­ет обшир­но­го места, пылаю­ще­го жар­ким огнем, и обра­зу­ет озе­ро, где бур­лит вода с илом, раз­ме­ра­ми боль­ше наше­го моря. Даль­ше она бежит по кру­гу, мут­ная и или­стая, bопо­я­сы­вая ту Зем­лю, и под­хо­дит вплот­ную к краю озе­ра Ахе­ру­си­а­ды, но не сме­ши­ва­ет­ся с его вода­ми. Опи­сав под зем­лею еще мно­го кру­гов, она впа­да­ет в ниж­нюю часть Тар­та­ра. Имя этой реки — Пириф­ле­ге­тонт70, и она изры­га­ет нару­жу брыз­ги сво­ей лавы повсюду, где кос­нет­ся зем­ной поверх­но­сти.
В про­ти­во­по­лож­ном от нее направ­ле­нии берет нача­ло чет­вер­тая река, кото­рая спер­ва течет по местам, как гово­рят, диким и страш­ным, cисси­ня-чер­но­го цве­та; их назы­ва­ют Сти­гий­скою стра­ной, и озе­ро, кото­рое обра­зу­ет река, зовет­ся Стикс71. Впа­дая в него, воды реки при­об­ре­та­ют гроз­ную силу и катят­ся под зем­лею даль­ше, опи­сы­вая круг в направ­ле­нии, обрат­ном Пириф­ле­ге­тон­ту, и под­сту­па­ют к озе­ру Ахе­ру­сиа­де с про­ти­во­по­лож­но­го края. Они тоже нигде не сме­ши­ва­ют­ся с чужи­ми вода­ми и тоже, опо­я­сав зем­лю коль­цом, вли­ва­ют­ся в Тар­тар — напро­тив Пириф­ле­ге­тон­та. Имя этой реки, по сло­вам поэтов, Кокит.
Вот как все это устро­е­но.
[113d Путешествие духов мертвых]
Когда умер­шие явля­ют­ся в то место, куда уво­дит каж­до­го его гений [платоновский эквивалент Гермеса Психопомпа (Проводника мертвых)], пер­вым делом надо все­ми чинит­ся суд [Судей Мертвых], — и над теми, кто про­жил жизнь пре­крас­но и бла­го­че­сти­во, и над теми, кто жил ина­че. О ком решат, что они дер­жа­лись середи­ны, те отправ­ля­ют­ся к Ахе­рон­ту — всхо­дят на ладьи [эквивалент лодки Харона], кото­рые их ждут, и на них при­плы­ва­ют на озе­ро. Там они оби­та­ют и, очи­ща­ясь от про­вин­но­стей [эквивалент эриний], какие кто совер­шал при жиз­ни, несут нака­за­ния и полу­ча­ют осво­бож­де­ние от вины, eа за доб­рые дела полу­ча­ют возда­я­ния [Элизиум] — каж­дый по заслу­гам.
Тех, кого по тяже­сти пре­ступ­ле­ний сочтут неис­пра­ви­мы­ми (это либо свя­тотат­цы, часто и помно­гу гра­бив­шие в хра­мах, либо убий­цы, мно­гих погу­бив­шие вопре­ки спра­вед­ли­во­сти и зако­ну, либо иные схо­жие с ними зло­деи), — тех подо­баю­щая им судь­ба низ­вер­га­ет в Тар­тар, откуда им уже нико­гда не вый­ти.
А если о ком решат, что они совер­ши­ли пре­ступ­ле­ния тяж­кие, но все же иску­пи­мые — напри­мер, в гне­ве под­ня­ли руку на отца или на мать, а потом рас­ка­и­ва­лись всю жизнь, либо ста­ли убий­ца­ми при сход­ных обсто­я­тель­ствах, — те, хотя и долж­ны быть вверг­ну­ты в Тар­тар, одна­ко по про­ше­ст­вии года вол­ны выно­сят чело­ве­ко­убийц в Кокит, а отце­убийц и мате­ре­убийц — в Пириф­ле­ге­тонт. И когда они ока­зы­ва­ют­ся близ бере­гов озе­ра Ахе­ру­си­а­ды, они кри­чат и зовут, одни — тех, кого уби­ли, дру­гие — тех, кому нанес­ли обиду, и молят, закли­на­ют, чтобы они поз­во­ли­ли им вый­ти к озе­ру и при­ня­ли их. И если те скло­нят­ся на их моль­бы, они выхо­дят, и бед­ст­ви­ям их наста­ет конец, а если нет — их сно­ва уно­сит в Тар­тар, а оттуда — в реки, и так они стра­да­ют до тех пор, пока не вымо­лят про­ще­ния у сво­их жертв: в этом состо­ит их кара, назна­чен­ная судья­ми».

 

Аристофан. Лягушки. 475. (Источник: Аристофан. Комедии. В 2 томах / Пер. с древнегреч.: С. К. Апт., А. И. Пиотровский, Н. Корнилов; Коммент. В. Ярхо. — М.: Искусство, 1983. — Т. 1.) (греческая комедия 5-4 вв. до н. э.):

 

«[Иакх, привратник Аида, угрожает богу Дионису заточением в темницах ада]
Теперь уте­сы Стикса чер­но­дон­ные
И Ахе­рон­та гре­бень окро­вав­лен­ный,
И псы Коки­та рез­вые, и сто голов
Чудо­вищ­ной ехид­ны [вероятно, Тифон] будут грызть тебя
И рвать твою утро­бу. А нут­ро пожрет
Тар­тес­ская муре­на [вероятно Ехидна]. Потро­ха твои
И чере­ва твои кро­вото­чи­вые
Гор­го­ны сгло­жут, страш­ные тифрас­ские».

 

Вергилий. Энеида. Книга 5. 731. (Источник: Вергилий. Буколики. Георгики. Энеида / Перевод с латинского С. А. Ошерова. (Серия «Библиотека всемирной литературы», т. 6). – М.: Художественная литература, 1971. – С. 266) (римский поэт 1 в. до н. э.):

«[Призрак Анхиза является его сыну Энею во сне]
В цар­ство Дита [Аида] сой­ди, спу­стись в глу­би­ны Авер­на,
Сын мой, и там меня оты­щи: не во мра­ке уны­лом
Тар­та­ра я оби­таю теперь, но средь пра­вед­ных сон­мов
В свет­лом Эли­зии».

 

Вергилий. Энеида. Книга 6. 540. (Источник: Вергилий. Буколики. Георгики. Энеида / Перевод с латинского С. А. Ошерова. (Серия «Библиотека всемирной литературы», т. 6). – М.: Художественная литература, 1971. – С. 266) (римский поэт 1 в. до н. э.):

 

«[Сивилла ведет Энея через подземный мир]
Две доро­ги, Эней, рас­хо­дят­ся с это­го места:
Путь напра­во ведет к сте­нам вели­ко­го Дита, —
Этим путем мы в Эли­зий пой­дем; а левой доро­гой
Злые идут на казнь, в нече­сти­вый спус­ка­ют­ся Тар­тар».
Ей отве­чал Деи­фоб: «Не сер­дись, могу­чая жри­ца,
Я ухо­жу обрат­но в тол­пу и во мрак воз­вра­ща­юсь!
Ты, наша гор­дость, иди! Пусть судь­ба твоя будет счаст­ли­вей!»
Так он ска­зал и прочь ото­шел с напут­ст­ви­ем этим.
Вле­во Эней поглядел: там, вни­зу, под кру­чей ска­ли­стой
Город рас­ки­нул­ся вширь, обведен­ный трой­ною сте­ною.
Огнен­ный бур­ный поток вкруг твер­ды­ни Тар­та­ра мчит­ся,
Мощ­ной стру­ей Фле­ге­тон увле­ка­ет гре­му­чие кам­ни.
Рядом ворота сто­ят на стол­пах ада­ман­то­вых проч­ных:
Ство­ры их сокру­шить ни люд­ская сила не может,
Ни ору­жье богов. На желез­ной башне высо­кой
Днем и ночью сидит Тизи­фо­на в одеж­де кро­ва­вой,
Глаз не смы­кая, она сте­ре­жет пред­две­рия Дита.
Слы­шит­ся стон из-за стен и свист пле­тей бес­по­щад­ных,
Лязг вле­ко­мых цепей и прон­зи­тель­ный скре­жет желе­за.
Замер на месте Эней и при­слу­шал­ся к шуму в испу­ге.
«Дева, ска­жи, како­вы обли­чья зло­дей­ства? Какие
Каз­ни свер­ша­ют­ся там? Что за гул доле­та­ет оттуда?»
Жри­ца в ответ нача­ла: «О вождь про­слав­лен­ный тев­кров,
Чисто­му боги всту­пать на пре­ступ­ный порог запре­ща­ют.
Но Гека­та, отдав мне под власть Аверн­ские рощи,
Всюду води­ла меня и воз­мез­дья богов пока­за­ла.
Кнос­ский судья Рада­мант суро­вой пра­вит дер­жа­вой;
Всех он каз­нит, застав­ля­ет он всех в пре­ступ­ле­ньях сознать­ся,
Тай­но соде­ян­ных там, навер­ху, где зло­деи напрас­но
Рады тому, что при­дет лишь по смер­ти срок искуп­ле­нья.
Мсти­тель­ным гне­вом пол­на, Тизи­фо­на с насмеш­кою злоб­ной
Хле­щет винов­ных бичом, и под­но­сит левой рукою
Гнус­ных гадов к лицу, и сви­ре­пых сестер созы­ва­ет.
Толь­ко потом, скре­же­ща, на скри­пу­чих шипах рас­пах­нут­ся
Ство­ры свя­щен­ных ворот. Посмот­ри, — ты видишь обли­чье
Той, что на стра­же сто­ит и порог изнут­ри охра­ня­ет?
Гид­ра огром­ная там, пять­де­сят рази­нув­ши пастей,
Пер­вый чер­тог сто­ро­жит. В глу­би­ну ухо­дит настоль­ко
Тар­та­ра тем­ный про­вал, что вдвое до дна его даль­ше,
Чем от зем­ли до небес, до высот эфир­ных Олим­па.
Там рож­ден­ных Зем­лей тита­нов древ­нее пле­мя
Кор­чит­ся в муках на дне, низ­верг­ну­то мол­нией в без­дну.
Виде­ла там я и двух сыно­вей Ало­эя огром­ных,
Что посяг­ну­ли взло­мать рука­ми небес­ные сво­ды,
Тщась гро­мо­верж­ца изгнать и лишить высо­ко­го цар­ства.
Виде­ла, как Сал­мо­ней несет жесто­кую кару, —
Тот, кто гро­мам под­ра­жал и Юпи­те­ра мол­ни­ям жгу­чим.
Ездил тор­же­ст­вен­но он на чет­вер­ке коней, потря­сая
Факе­лом ярким, у всех на гла­зах по сто­ли­це Элиды,
Тре­бо­вал, чтобы народ ему покло­нял­ся, как богу.
То, что нель­зя повто­рить, — гро­зу и гро­ма рас­ка­ты, —
Гро­хотом меди хотел и сту­ком копыт он под­де­лать,
Но все­мо­гу­щий Отец из туч густых огне­вую
Бро­сил в безум­ца стре­лу — не дымя­щий факел сос­но­вый, —
И с колес­ни­цы низ­верг, и спа­лил его в пла­мен­ном вих­ре.
Видеть мне было дано и Зем­ли все­ро­дя­щей питом­ца
Тития: телом сво­им рас­пла­стан­ным занял он девять
Юге­ров; кор­шун ему тер­за­ет бес­смерт­ную печень
Клю­вом-крюч­ком и в утро­бе, для мук исце­ля­е­мой сно­ва,
Роет­ся, пищи ища, и гнездит­ся под гру­дью высо­кой,
И ни на миг не дает отрас­таю­щей пло­ти покоя.
Надо ль лапи­фов назвать, Икси­о­на и Пири­фоя?
Камень чер­ный висит над теня­ми и дер­жит­ся еле,
Буд­то вот-вот упа­дет. Золотые ложа, как в празд­ник,
Застла­ны пыш­но, и пир при­готов­лен с рос­ко­шью цар­ской,
Яст­ва у само­го рта, — но из фурий страш­ней­шая тут же
То за сто­лом воз­ле­жит, не давая к еде при­кос­нуть­ся,
То вста­ет и, гром­ко кри­ча, под­ни­ма­ет свой факел.
Те, кто при жиз­ни враж­дой род­ных пре­сле­до­вал бра­тьев,
Кто уда­рил отца, или был бес­че­стен с кли­ен­том,
Или, богат­ства нажив, для себя лишь берёг их и близ­ким
Не уде­лял ниче­го (здесь таких бес­счет­ные тол­пы),
Или убит был за то, что бес­че­стил брач­ное ложе,
Или вос­стать на царя дерз­нул, изме­няя при­ся­ге,
Каз­ни здесь ждут. Но каз­ни какой — узнать не пытай­ся,
Не вопро­шай об уча­сти их и о видах муче­ний.
Катят кам­ни одни, у дру­гих рас­пя­тое тело
К спи­цам при­би­то колес. На ска­ле Тесей горе­мыч­ный
Веч­но будет сидеть. Повто­ряя одно непре­стан­но,
Гром­ко взы­вая к теням, воз­гла­ша­ет Фле­гий зло­счаст­ный:
“Не пре­зи­рай­те богов и учи­тесь блю­сти спра­вед­ли­вость!”
Этот над роди­ной власть за золо­то про­дал тира­ну
Или зако­ны за мзду отме­нял и менял про­из­воль­но,
Тот на дочь посяг­нул, осквер­нив ее ложе пре­ступ­но, —
Все дерз­ну­ли свер­шить и свер­ши­ли дерз­ко зло­дей­ство.
Если бы сто язы­ков и столь­ко же уст я име­ла,
Если бы голос мой был из желе­за, — я и тогда бы
Все пре­ступ­ле­нья назвать не мог­ла и кары исчис­лить!»

ТАРТАР ПРИРАВНИВАЕТСЯ К ЦАРСТВУ АИДА

Гомеровские гимны. 3. К Гермесу 255 (Источник: Эллинские поэты VIII – III вв. до н. э. / Перевод В. В. Вересаева. – М.: Художественная литература, 1963. – С. 155) (греческий эпос 7-6 вв. до н. э.):

 

«[Аполлон угрожает бросить младенца-бога Гермеса в Тартар за кражу его скота]
Ибо тебя ухвачу я и в Тартар туманный заброшу,
В сумрак злосчастный и страшный, и на .вет тебя не сумеют
Вывесть оттуда обратно ни мать, ни отец твой великий…
Будешь бродить под землею, погибших людей провожая [то есть призраки детей в Аиде]».

 

Анакреонт. Стихотворения. 395. (Источник: Античная лирика. — М.: Художественная литература, 1968. — стр. 71-79, 506-507.) (Греческий поэт. 570 г. до н.э)

 

«Потому-то я и плачу — Тартар мысль мою пугает!
Ведь ужасна глубь Аида — тяжело в нее спускаться.
Кто сошел туда — готово: для него уж нет возврата».

 

Страбон. География. Книга 3. 2. 12. (Источник: Страбон. География / Пер. Г. А. Стратановского. — М.: Наука, 1964. – С. 611-612) (греческий географ 1 в. до н. э. – 1 в. н. э.):

 

«Тар­тесс [река около Гадир в южной Иберии] был изве­стен по слу­хам как «самый край­ний пункт на запа­де», где, как он [Гомер] сам гово­рит, пада­ет в оке­ан

…луче­зар­ный пла­мен­ник солн­ца,
Чер­ную ночь навле­кая на мно­го­пло­дя­щую зем­лю.
(Ил. VIII, 485)

А то, что ночь зло­ве­щая и нахо­дит­ся в свя­зи с Аидом, ясно, как и то, что Аид свя­зан с Тар­та­ром. Таким обра­зом, мож­но пред­по­ло­жить, что Гомер, услы­шав о Тар­тес­се, назвал Тар­та­ром самую отда­лен­ную из обла­стей под­зем­но­го цар­ства от име­ни Тар­тес­са и при­со­еди­нил мифи­че­ский эле­мент, оста­ва­ясь вер­ным сво­ей поэ­ти­че­ской мане­ре».

 

 

ИСТОЧНИКИ

Греческие

Римские

Список используемой литературы

Полная библиография переводов, цитируемых на этой странице.

Оцените статью
Античная мифология