Гигант Полифем

Полифем был гигантским циклопом-людоедом — чудовищем с единственным глазом посередине лба. Одиссей встретил его по возвращении из Трои и оказался в ловушке в пещере гиганта. Чтобы спастись, герой напоил его вином и, пока он спал, воткнул ему в глаз горящий кол. Ослепленный великан пытался предотвратить бегство Одиссея, бросая валуны в его корабль, но, потерпев неудачу, молился своему отцу Посейдону отомстить.

Полифем также любил нимфу-нереиду Галатею и ухаживал за ней музыкой и песнями. Она отвергла его из любви к пастуху Акису, но когда великан заметил их вместе, он раздавил мальчика камнем.

Изображение справа — Циклоп Полифем, ослепленный Одиссеем, 6 век до н.э., Лувр.

КРАТКОЕ ОПИСАНИЕ

ГЕНЕАЛОГИЯ

Родители

[1.1] Посейдон & Фооса (Homer Odyssey 1.70, Apollodorus E7.4)
[1.2] Посейдон (Philostratus Elder 2.18, Ovid Metamorphoses 13.857, Hyginus Fabulae 125, Valerius Flaccus 4.104)

Дети

[1.1] Галат (от Галатеи)

СЛОВАРЬ

ПОЛИФЕМ (Πολύφημος) в греческой мифологии: 1) киклоп, сын Посейдона и нимфы Тоосы, дочери морского божества Форкия (Horn. Od. I 71-73). Страшный и кровожадный великан с одним глазом П.-пастух живет в пещере, где у него сложен очаг, он доит коз, делает творог, питается сырым мясом. IX песнь «Одиссеи» Гомера посвящена приключениям Одиссея в пещере П., который во время опьянения и сна был ослеплен героем, избежавшим участи своих спутников, съеденных П. Не зная настоящего имени своего обидчика, так как Одиссей назвал себя «никто», ослепленный великан, на зов которого сбежались соседи киклопы, кричит, приводя их в замешательство, что его ослепил «никто». Узнав от отплывающего Одиссея его подлинное имя, П. в ярости от того, что свершилось давнее предсказание оракула о его ослеплении именно Одиссеем, сбрасывает скалы на его корабли.В эллинистической литературе у Феокрита (идиллия XI) П.- вполне мирный пастух, над безобразием которого смеются девицы и который тщетно ухаживает за нимфой Галатеей, горюя о недостижимой любви. Миф о неудачной любви П. к Галатее и его страшной мести ее возлюбленному Акиду — у Овидия (Met. XIII 750- 897); 2) лапиф, сын Элата, брат Кенея (Нот. II. I 264). П.- участник битвы кентавров и лапифов, а также похода аргонавтов (Apoll. Rhod. I 40-44). Однако П. не добрался до Колхиды; помогая Гераклу разыскивать Гиласа, он не успел попасть на корабль, остался в Мисии, основал город Киос, где стал царствовать, а Геракл вернулся в Аргос (Apollod. I 9, 19).Лит.: Mewaldt J., Antike polyphemgedichte, «Anzeiger der Akademie der Wissenschaften in Wien. Philologisch-hlstorische Klasse», 1946, Bd 88, S. 269-86.

ЦИТАТЫ КЛАССИЧЕСКОЙ ЛИТЕРАТУРЫ

ПОЛИФЕМ И ОДИССЕЙ

Псевдо-Аполлодор. Мифологическая библиотека. E7. 3 — 9. (Источник: Аполлодор. Мифологическая библиотека / Перевод, заключительная статья, примечания, указатель В. Г. Боруховича. – Л.: Наука, 1972. – С. 6) (греческий мифограф 2 в. н. э.):

 

«Оста­вив весь свой флот у близ­ле­жа­ще­го ост­ро­ва. Одис­сей на одном кораб­ле выса­дил­ся на зем­ле кик­ло­пов. С две­на­дца­тью спут­ни­ка­ми он поки­нул корабль. Побли­зо­сти от моря нахо­ди­лась пеще­ра, и Одис­сей вошел в нее, неся мех с вином, кото­рый пода­рил ему Марон. Пеще­ра эта при­над­ле­жа­ла Поли­фе­му, сыну Посей­до­на и ним­фы Тоосы. Поли­фем был вели­кан, дикарь и людо­ед; един­ст­вен­ный глаз его нахо­дил­ся посреди лба. Спут­ни­ки Одис­сея разо­жгли костер и, заре­зав несколь­ких коз­лят, пообеда­ли. Когда кик­лоп при­шел, он загнал все ста­до в пеще­ру и зава­лил выход огром­ным кам­нем. Увидев спут­ни­ков Одис­сея, он сра­зу сожрал несколь­ких. Одис­сей пред­ло­жил ему отведать вина, кото­рое было пода­ре­но ему Маро­ном. Выпив пред­ло­жен­ное, Поли­фем попро­сил еще. Выпив и это, он спро­сил Одис­сея, как его зовут. Одис­сей отве­тил, что его зовут Никто. Тогда Поли­фем пообе­щал съесть его в послед­нюю оче­редь, доба­вив, что это пода­рок, кото­рый он, Поли­фем, дарит ему как гостю. Затем упив­ший­ся вином Поли­фем улег­ся спать. Одис­сей же, отыс­кав лежав­ший в пеще­ре кол, вме­сте с четырь­мя сво­и­ми спут­ни­ка­ми заост­рил его, обжег на кост­ре и осле­пил Поли­фе­ма. Послед­ний стал гром­ко кри­чать, созы­вая живу­щих вокруг кик­ло­пов. Те собра­лись и ста­ли спра­ши­вать Поли­фе­ма, кто его обидел. Поли­фем отве­тил: «Никто», и тогда кик­ло­пы разо­шлись, поняв его ответ в том смыс­ле, что никто его не оби­жал. Когда ста­до ста­ло рвать­ся на при­выч­ное для него паст­би­ще, Поли­фем открыл вход в пеще­ру и, став там, широ­ко рас­ки­ну­ты­ми рука­ми ощу­пы­вал выхо­дя­щих живот­ных. Одис­сей стал свя­зы­вать бара­нов по трое… и сам уце­пил­ся сни­зу за само­го боль­шо­го бара­на, укрыв­шись у него под брю­хом. Так он выбрал­ся из пеще­ры вме­сте со ста­дом.
Одис­сей отвя­зал сво­их спут­ни­ков от овец, загнал ста­до на свои кораб­ли и, отплы­вая, крик­нул кик­ло­пу, что его имя — Одис­сей и что ему уда­лось избе­жать рук Поли­фе­ма. Кик­ло­пу же неко­гда про­ри­ца­тель пред­ска­зал, что он будет ослеп­лен Одис­се­ем. Услы­шав имя Одис­сея, Поли­фем стал ломать рука­ми ска­лы и метать их в море: кораб­лю Одис­сея едва уда­лось уйти от гибе­ли. С это­го вре­ме­ни Посей­дон воз­не­на­видел Одис­сея».

Гомер. Одиссея. Песнь 9. 110. (Источник: Гомер. Илиада. Одиссея / Перевод с древнегреческого Н. Гнедича. – М.: Художественная литература, 1967. – С. 496) (греческий эпос 8 в. до н. э.):

 

«[Одиссей рассказывает историю своей встречи с Киклопами]
При­бы­ли вско­ре в стра­ну мы не знаю­щих прав­ды цик­ло­пов,
Гор­дых и злых. На бес­смерт­ных наде­ясь богов, ни рас­те­ний
Не насаж­да­ют рука­ми цик­ло­пы, ни паш­ни не пашут.
Без пахоты и без сева обиль­но у них все родит­ся —
Белый ячмень и пше­ни­ца. Дают вино­град­ные лозы
Мно­же­ство гроздий, и мно­жат вино в них дожди Гро­мо­верж­ца.
Ни сове­ща­ний, ни общих собра­ний у них не быва­ет.
Меж­ду гора­ми они оби­та­ют, в глу­бо­ких пеще­рах
Гор­ных высо­ких вер­шин. Над женой и детьми у них каж­дый
Суд свой тво­рит пол­но­власт­но, до про­чих же нет ему дела.
Плос­кий есть там еще ост­ро­вок, в сто­роне от зали­ва,
Не дале­ко и не близ­ко лежа­щий от края цик­ло­пов,
Лесом покры­тый. В вели­ком там мно­же­стве водят­ся козы
Дикие. Их нико­гда не пуга­ют шаги чело­ве­ка;
Нет охот­ни­ков там, кото­рые бро­дят леса­ми,
Мно­го лише­ний тер­пя, по гор­ным вер­ши­нам высо­ким.
Стад никто не пасет, и поля никто там не пашет.
Ни пахоты ника­кой, ни сева зем­ля там не зна­ет,
Так­же не зна­ет людей; лишь бле­ю­щих коз она кор­мит.
Ибо цик­ло­пы не зна­ют еще кораб­лей крас­но­бо­ких,
Плот­ни­ков нет кора­бель­ных у них, искус­ных в построй­ке
Проч­но­ве­сель­ных судов, свое совер­шаю­щих дело,
Раз­ных людей горо­да посе­щая, как это обыч­но
Дела­ют люди, обща­ясь друг с дру­гом чрез без­дны мор­ские».

Гомер. Одиссея. Песнь 9.187 — 542. (Источник: Гомер. Илиада. Одиссея / Перевод с древнегреческого Н. Гнедича. – М.: Художественная литература, 1967. – С. 696) (греческий эпос 8 в. до н. э.):

 

«[Одиссей описывает свою встречу с Циклопами]
С само­го боку высо­кую мы увида­ли пеще­ру
Близ­ко от моря, над нею — дере­вья лав­ро­вые. Мно­го
Там на ночев­ку схо­ди­лось и коз и овец
Вкруг пеще­ры
Двор про­сти­рал­ся высо­кий с огра­дой из вко­пан­ных кам­ней,
Сосен боль­ших и дубов, покры­тых густою лист­вою.
Муж вели­кан­ско­го роста в пеще­ре той жил. Оди­но­ко
Пас вда­ле­ке от дру­гих он бараш­ков и коз. Не водил­ся
С про­чи­ми. Был нелюдим, ника­ко­го не ведал зако­на.
Выглядел чудом каким-то чудо­вищ­ным он и несхо­ден
Был с чело­ве­ком, вку­шаю­щим хлеб, а казал­ся вер­ши­ной
Лесом порос­шей горы, высо­ко над дру­ги­ми сто­я­щей.
Про­чим спут­ни­кам вер­ным моим при­ка­зал я на берег
Выта­щить быст­рый корабль и там близ него оста­вать­ся.
Сам же, выбрав две­на­дцать това­ри­щей самых надеж­ных,
В путь с ними дви­нул­ся…
Дух мой отваж­ный мгно­вен­но почу­ял,
Что чело­ве­ка я встре­чу, боль­шой обле­чен­но­го силой,
Дико­го духом, ни прав не хотя­ще­го знать, ни зако­нов.
Быст­ро в пеще­ру вошли мы, но в ней не заста­ли цик­ло­па.
Жир­ных коз и овец он пас на лугу неда­ле­ком.
Всё вни­ма­тель­но мы огляде­ли, вошед­ши в пеще­ру.
Пол­ны были кор­зи­ны сыров; ягня­та, коз­ля­та
В стой­лах тес­ни­лись; по воз­рас­ту он раз­ме­стил их отдель­но:
Стар­ших со стар­ши­ми, сред­них со сред­ни­ми, ново­рож­ден­ных
С ново­рож­ден­ны­ми; сыво­рот­кой были пол­ны все сосуды,
Там же подой­ни­ки, вед­ра сто­я­ли, гото­вые к дой­ке…
Видеть его мне хоте­лось — не даст ли чего мне в пода­рок.
Но не радуш­ным ему пред­сто­я­ло явить­ся пред нами!
Тут мы костер раз­ве­ли, и жерт­ву свер­ши­ли, и сами,
Сыра забрав­ши, поели и, сидя в глу­бо­кой пеще­ре,
Жда­ли, покуда со ста­дом при­шел он. Огром­ную тяжесть
Леса сухо­го он нес, чтобы ужин на нем при­гото­вить.
Сбро­сил внут­ри он пеще­ры дро­ва с оглу­ши­тель­ным шумом.
Силь­ный испуг охва­тил нас, мы все по углам раз­бе­жа­лись.
Жир­ных коз и овец загнал вели­кан тот в пеще­ру —
Всех, кото­рых доят: сам­цов же, коз­лов и бара­нов —
Их он сна­ру­жи оста­вил, в высо­кой дво­ро­вой огра­де.
Под­нял огром­ней­ший камень и вход загра­дил им в пеще­ру —
Тяж­ким, кото­ро­го с места никак не суме­ли бы сдви­нуть
Два­дцать две теле­ги четы­рех­ко­лес­ных доб­рот­ных.
Вот какою ска­лою высо­кою вход зало­жил он!
Коз и овец подо­ил, как у всех это при­ня­то делать,
И под­ло­жил сосун­ка после это­го к каж­дой из маток.
Бело­го взял моло­ка поло­ви­ну, мгно­вен­но заква­сил,
Тут же отжал и сло­жил в спле­тен­ные проч­но кор­зи­ны,
А поло­ви­ну дру­гую оста­вил в сосудах, чтоб мог он
Взять и попить моло­ка, чтоб ему оно было на ужин.
Все дела, нако­нец, пере­де­лав свои со ста­ра­ньем,
Яркий костер он раз­жег — и нас увидал, и спро­сил нас:
— Стран­ни­ки, кто вы? Откуда плы­ве­те доро­гою влаж­ной?
Еде­те ль вы по делам иль блуж­да­е­те в море без цели,
Как посту­па­ют обыч­но раз­бой­ни­ки, рыс­кая всюду,
Жиз­нью играя сво­ею и беды неся чуже­зем­цам? —
Так гово­рил он. Раз­би­лось у нас тогда милое серд­це.
Гру­бый голос и облик чудо­ви­ща в ужас при­вел нас.
Но, несмот­ря и на это, ему отве­чая, ска­зал я:
— Мы — ахей­цы. Плы­вем из-под Трои. Раз­лич­ные вет­ры
Сби­ли дале­ко с пути нас над без­дной вели­кою моря.
Едем домой…
Мы же, при­быв­ши сюда, к коле­ням тво­им при­па­да­ем,
Молим, — при­ми, уго­сти нас радуш­но, иль, может, ина­че:
Дай нам гости­нец, как это в обы­чае делать с гостя­ми.
Ты же бес­смерт­ных почти: умо­ля­ем ведь мы о защи­те.
Госте­при­и­мец же Зевс — покро­ви­тель гостей и моля­щих.
Зевс сопут­ст­ву­ет гостю. И гости достой­ны почте­нья. —
Так я ска­зал. Сви­ре­по взгля­нув­ши, цик­лоп мне отве­тил:
— Глуп же ты, стран­ник, иль очень при­шел к нам сюда изда­ле­ка,
Если меня убеж­да­ешь богов почи­тать и боять­ся.
Нет нам дела, цик­ло­пам, до Зев­са-эгидо­дер­жав­ца
И до бла­жен­ных богов: мы сами намно­го их луч­ше!
Не поща­жу ни тебя я из стра­ха Кро­нидо­ва гне­ва,
Ни осталь­ных, если соб­ст­вен­ный дух мне того не при­ка­жет.
Вот что, одна­ко, ска­жи мне: к како­му вы месту при­ста­ли
На кораб­ле сво­ем — близ­ко ль, дале­ко ль отсюда, чтоб знать мне. —
Так он выпы­ты­вал. Был я доста­точ­но опы­тен, понял
Сра­зу его и хит­ро отве­чал ему речью такою:
— Мой уни­что­жил корабль Посей­дон…
Так я ска­зал. Он сви­ре­по взгля­нул, ниче­го не отве­тив,
Быст­ро вско­чил, протя­нул к това­ри­щам мощ­ные руки
И, ухва­тив­ши дво­их, как щен­ков, их уда­рил о зем­лю.
По полу мозг застру­ил­ся, всю зем­лю вокруг увлаж­няя,
Он же, рас­сек­ши обо­их на части, поужи­нал ими, —
Все без остат­ка сожрал, как лев, гора­ми вскорм­лен­ный,
Мясо, и внут­рен­ность всю, и моз­га­ми бога­тые кости.
Горь­ко рыдая, мы руки взды­ма­ли к роди­те­лю Зев­су,
Глядя на страш­ное дело, и что пред­при­нять нам не зна­ли.
После того как цик­лоп огром­ное брю­хо напол­нил
Мясом люд­ским, моло­ком нераз­бав­лен­ным ужин запил он
И посредине пеще­ры меж овца­ми лег, рас­тя­нув­шись.
В духе отваж­ном сво­ем такое я при­нял реше­нье:
Близ­ко к нему подой­ти и, ост­рый свой меч обна­жив­ши,
В грудь уда­рить, где печень лежит в грудо­брюш­ной пре­гра­де,
Место рукою нащу­пав. Но мысль удер­жа­ла дру­гая:
Здесь же на месте постиг­ла б и нас неиз­беж­ная гибель;
Мы не смог­ли бы никак от высо­ко­го вхо­да рука­ми
Прочь ото­дви­нуть огром­ный цик­ло­пом поло­жен­ный камень.
Так мы в сте­на­ни­ях частых свя­щен­ной зари дожида­лись.
Рано рож­ден­ная вышла из тьмы розо­пер­стая Эос.
Встал он, огонь раз­ло­жил: как обыч­но все дела­ют, маток
Всех подо­ив, под­ло­жил сосун­ка после это­го к каж­дой.
Все дела нако­нец пере­де­лав с вели­ким ста­ра­ньем,
Сно­ва това­ри­щей двух он схва­тил и позав­тра­кал ими.
Зав­трак окон­чив­ши, ста­до свое он погнал из пеще­ры,
Камень очень лег­ко ото­дви­нув от вхо­да и тот­час
Вход им сно­ва закрыв, как покрыш­кой кол­чан закры­ва­ют;
С кри­ком и сви­стом погнал цик­лоп свое жир­ное ста­до
В горы. Остав­шись в пеще­ре, я стал раз­мыш­лять, не удаст­ся ль
Мне как-нибудь ото­мстить, не даст ли мне сла­ву Афи­на.
Вот наи­луч­шим какое реше­ние мне пока­за­лось:
Под­ле заку­ты лежа­ла боль­шая дуби­на цик­ло­па —
Све­жий олив­ко­вый ствол: ее он сру­бил и оста­вил
Сох­нуть, чтоб с нею ходить. Она пока­за­лась нам схо­жей
С мач­тою на кораб­ле чер­но­бо­ком два­дца­ти­ве­сель­ном,
Груз раз­во­зя­щем тор­го­вый по без­дне вели­ко­го моря.
Вот какой тол­щи­ны и дли­ны была та дуби­на.
К ней подой­дя, от нее отру­бил я сажень махо­вую,
Спут­ни­кам отдал обру­бок, его при­ка­зав­ши очи­стить.
Сде­ла­ли кол они глад­ким. Его на кон­це заост­рил я
Взял и, сунув в костер, обжег на углях рас­ка­лен­ных,
Тща­тель­но после того запря­тав в наво­зе, кото­рый
Кучей огром­ной лежал наза­ди, в углуб­ле­ньи пеще­ры.
Тем, кто остал­ся в живых, пред­ло­жил я решить жере­бьев­кой,
Кто бы осме­лил­ся кол заост­рен­ный, со мною под­няв­ши,
В глаз цик­ло­пу вон­зить, как толь­ко им сон овла­де­ет.
Жре­бий выпал на тех, кото­рых как раз и желал я;
Было их чет­ве­ро; сам я меж ними без жре­бия — пятый.
К вече­ру он подо­шел, гоня густо­рун­ное ста­до.
Жир­ное ста­до в пеще­ру про­стран­ную тот­час загнал он
Все цели­ком — нико­го на высо­ком дво­ре не оста­вил,
Либо пред­чув­ст­вуя что, либо бог его так надо­умил.
Под­нял огром­ный он камень и вход загра­дил им в пеще­ру,
Коз и овец подо­ил, как у всех это при­ня­то делать,
И под­ло­жил сосун­ка после это­го к каж­дой из маток.
Все дела, нако­нец, пере­де­лав свои со ста­ра­ньем,
Сно­ва това­ри­щей двух он схва­тил и поужи­нал ими.
Близ­ко тогда подо­шел я к цик­ло­пу и так ему мол­вил,
Пол­ную чер­ным вином под­но­ся дере­вян­ную чашу:
— Выпей вина, о цик­лоп, чело­ве­чье­го мяса поев­ши,
Чтобы узнал ты, какой в нашем судне напи­ток хра­нил­ся.
Я в под­но­ше­нье его тебе вез, чтоб меня пожа­лел ты,
Чтобы отпра­вил домой. Но сви­реп­ст­ву­ешь ты нестер­пи­мо.
Кто же тебя, нече­сти­вец, впе­ред посе­тит из живу­щих
Мно­гих людей, если так без­за­кон­но со мной посту­пил ты? —
Так гово­рил я. Он при­нял и выпил. Понра­вил­ся страш­но
Слад­кий напи­ток ему. Вто­рой он потре­бо­вал чаши:
— Ну-ка, пожа­луй­ста, дай мне еще и теперь же ска­жи мне
Имя твое, чтобы мог я пора­до­вать гостя подар­ком.
Так­же цик­ло­пам в оби­льи дает пло­до­род­ная поч­ва
В гроз­дьях тяже­лых вино, и дождь напол­ня­ет их соком;
Это ж вино, что под­нес ты, — амвро­сия, нек­тар чистей­ший! —
Мол­вил, и сно­ва вина искро­мет­но­го я ему подал.
Три­жды ему под­но­сил я, и три­жды, дурак, выпи­вал он.
После того как вино зату­ма­ни­ло ум у цик­ло­па,
С мяг­кой и вкрад­чи­вой речью такой я к нему обра­тил­ся:
— Хочешь, цик­лоп, ты узнать мое зна­ме­ни­тое имя?
Я назо­ву его. Ты же обе­щан­ный дай мне пода­рок.
Я назы­ва­юсь Никто. Мне такое назва­ние дали
Мать и отец; и това­ри­щи все меня так вели­ча­ют. —
Так гово­рил я. Сви­ре­по взгля­нув­ши, цик­лоп мне отве­тил:
— Самым послед­ним из всех я съем Нико­го. Перед этим
Будут това­ри­щи все его съе­де­ны. Вот мой пода­рок! —
Так он ска­зал, покач­нул­ся и, навз­ничь сва­лил­ся, и, набок
Мощ­ную шею свер­нув­ши, лежал. Овла­дел им тот­час же
Все­по­ко­ря­ю­щий сон. Через глот­ку вино изрыг­нул он
И чело­ве­чье­го мяса кус­ки. Рва­ло его спья­ну.
Тут я обру­бок дуби­ны в горя­щие уго­лья всу­нул,
Чтоб нака­лил­ся конец. А спут­ни­ков всех я сло­ва­ми
Стал обо­д­рять, чтобы кто, убо­ясь, не отлы­нул от дела.
Вско­ре конец у дуби­ны олив­ко­вой стал раз­го­рать­ся,
Хоть и сырая была. И весь он зардел­ся ужас­но.
Бли­же к цик­ло­пу его из огня под­та­щил я. Кру­гом же
Ста­ли това­ри­щи. Бог вели­кую дер­зость вдох­нул в них.
Взя­ли обру­бок из дикой оли­вы с кон­цом заост­рен­ным,
В глаз вон­зи­ли цик­ло­пу. А я, упи­ра­я­ся свер­ху,
Начал обру­бок вер­теть, как в бревне кора­бель­ном вра­ща­ет
Плот­ник свер­ло, а дру­гие рем­нем его дви­га­ют сни­зу,
Взяв­шись с обе­их сто­рон; и вер­тит­ся оно непре­рыв­но.
Так мы в гла­зу вели­ка­на обру­бок с кон­цом рас­ка­лен­ным
Быст­ро вер­те­ли.
Воро­чал­ся глаз, обли­вае­мый кро­вью:
Жаром спа­ли­ло ему цели­ком и рес­ни­цы и бро­ви;
Лоп­ну­ло ябло­ко, вла­га его под огнем заши­пе­ла.
Так же, как если куз­нец топор иль боль­шую секи­ру
Сунет в холод­ную воду, они же шипят, зака­ля­ясь,
И от холод­ной воды ста­но­вит­ся креп­че желе­зо, —
Так заши­пел его глаз вкруг олив­ко­вой этой дуби­ны.
Страш­но и гром­ко завыл он, завы­ла ответ­но пеще­ра.
В ужа­се бро­си­лись в сто­ро­ны мы от цик­ло­па. Из гла­за
Быст­ро он вырвал обру­бок, обли­тый обиль­ною кро­вью,
В бешен­стве прочь от себя отшвыр­нул его мощ­ной рукою
И заво­пил, при­зы­вая цик­ло­пов, кото­рые жили
С ним по сосед­ству средь гор­ных леси­стых вер­шин по пеще­рам.
Гром­кие вопли услы­шав, сбе­жа­лись они ото­всюду,
Вход обсту­пи­ли в пеще­ру и спра­ши­вать нача­ли, что с ним:
— Что за беда при­клю­чи­лась с тобой, Поли­фем, что кри­чишь ты
Чрез амвро­сий­ную ночь и слад­ко­го сна нас лиша­ешь?
Иль кто из смерт­ных людей насиль­но угнал твое ста­до?
Иль само­го тебя кто-нибудь губит обма­ном иль силой? —
Им из пеще­ры в ответ закри­чал Поли­фем мно­го­мощ­ный:
— Дру­ги, Никто! Не наси­лье меня уби­ва­ет, а хит­рость! —
Те, отве­чая, к нему обра­ти­лись со сло­вом кры­ла­тым:
— Раз ты один и наси­лья никто над тобой не свер­ша­ет,
Кто тебя может спа­сти от болез­ни вели­ко­го Зев­са?
Тут уж роди­те­лю толь­ко молись, Посей­до­ну-вла­ды­ке! —
Так ска­зав­ши, ушли. И мое рас­сме­я­ло­ся серд­це,
Как обма­ну­ли его мое имя и тон­кая хит­рость.
Охая тяж­ко и кор­чась от боли, обша­рил рука­ми
Сте­ны цик­лоп, ото­дви­нул от вхо­да ска­лу, в середине
Вхо­да в пеще­ру усел­ся и руки рас­ста­вил, наде­ясь
Тех из нас изло­вить, кто б со ста­дом уйти попы­тал­ся.
Вот каким дура­ком в сво­их меня мыс­лях счи­тал он!
Я же обду­мы­вал, как бы все­го это луч­ше устро­ить,
Чтоб избав­ле­нье от смер­ти най­ти как това­ри­щам милым,
Так и себе; тут и пла­нов и хит­ро­стей ткал я нема­ло.
Дело ведь шло о душе. Беда надви­га­ла­ся близ­ко.
Вот наи­луч­шим какое реше­ние мне пока­за­лось.
Было нема­ло бара­нов кру­гом, густо­рун­ных и жир­ных,
Очень боль­ших и пре­крас­ных, с фиал­ко­во-тем­ною шер­стью.
Их поти­хонь­ку свя­зал я искус­но спле­тен­ной лозою,
Взяв из охап­ки ее, где спал вели­кан нече­сти­вый.
По три бара­на свя­зал я; това­ри­ща нес под собою
Сред­ний; дру­гие же оба его со сто­рон при­кры­ва­ли.
Трое бара­нов нес­ли това­ри­ща каж­до­го. Я же…
Был в этом ста­де баран, меж всех осталь­ных наи­луч­ший.
За спи­ну взяв­шись его, соскольз­нул я бара­ну под брю­хо
И на руках там повис и, в чудес­ную шерсть его креп­ко
Паль­ца­ми впив­шись, висел, отваж­ным испол­нен­ный духом.
Тяж­ко взды­хая, при­хо­да боже­ст­вен­ной Эос мы жда­ли.
Рано рож­ден­ная вышла из тьмы розо­пер­стая Эос.
Стал на паст­би­ще он коз­лов выго­нять и бара­нов.
Мат­ки ж в заку­тах, еще недо­ен­ные, гром­ко бле­я­ли, —
Взду­ло­ся вымя у них. Хозя­ин, тер­зае­мый злою
Болью, ощу­пы­вал свер­ху у всех про­бе­гав­ших бара­нов
Пыш­но­вол­ни­стые спи­ны. Совсем он, глу­пец, не заме­тил,
Что́ при­вя­за­но было под гру­дью бара­нов шер­сти­стых.
Самым послед­ним баран мой нару­жу пошел, отяг­чен­ный
Шер­стью густою и мною, испол­нив­шим замы­сел хит­рый.
Спи­ну ощу­пав его, ска­зал Поли­фем мно­го­мощ­ный:
— Ты ли, люби­мец мой милый? Послед­ним сего­дня пеще­ру
Ты покида­ешь; обыч­но не сза­ди дру­гих ты выхо­дишь:
Пер­вым из всех, вели­ча­во шагая, всту­па­ешь на луг ты,
Неж­но цве­ту­щий, и пер­вым к тече­ньям реки под­бе­га­ешь;
Пер­вым с паст­би­ща так­же спе­шишь и домой воз­вра­тить­ся
Вече­ром. Нын­че ж — послед­ний меж все­ми. Иль ждешь ты, тоскуя,
Гла­за хозяй­ско­го? Злой чело­век его начи­сто выжег,
С помо­щью спут­ни­ков жал­ких, мне чув­ства вином оту­ма­нив.
Имя зло­дею — Никто. И смер­ти ему не избег­нуть!
Если бы чув­ст­во­вать мог ты со мною и мог бы ска­зать мне,
Где от гне­ва ему мое­го уда­ет­ся укрыть­ся,
Я бы о зем­лю уда­рил его и пеще­ру повсюду
Моз­гом его бы обрыз­гал. Тогда бы нашло облег­че­нье
Серд­це мое от беды, что негод­ный Никто при­чи­нил мне. —
Так про­из­нес он и выпу­стил вон из пеще­ры бара­на.
Я неда­ле­ко от вхо­да в пеще­ру и внеш­ней огра­ды
Пер­вым на ноги стал и, това­ри­щей всех отвя­зав­ши,
С ними поспеш­но погнал тон­ко­но­гое жир­ное ста­до
Длин­ным обход­ным путем, пока мы суд­на не достиг­ли…
Столь­ко, одна­ко, отплыв­ши [в море], за сколь­ко кри­чав­ше­го мужа
Мож­но услы­шать, насмеш­ли­во я закри­чал Поли­фе­му:
— Что же, цик­лоп? Не у так уж бес­силь­но­го мужа, как вид­но,
В полой пеще­ре сво­ей пожрал ты това­ри­щей милых!
Так и долж­но было, гнус­ный зло­дей, при­клю­чить­ся с тобою,
Если ты в доме сво­ем гостей поедать не стра­шишь­ся.
Это — воз­мез­дье тебе от Зев­са и про­чих бес­смерт­ных! —
Так я ска­зал. Охва­ти­ла его еще боль­шая зло­ба.
Быст­ро вер­ши­ну высо­кой горы ото­рвал он и бро­сил.
Пред кораб­лем чер­но­но­сым с огром­ною силою камень
Гря­нул­ся в воду так близ­ко, что чуть не раз­бил его носа.
Море высо­ко вски­пе­ло от кам­ня, упав­ше­го в воду.
Как от мор­ско­го при­боя, боль­шая вол­на под­ня­ла­ся,
И под­хва­ти­ла корабль, и к суше назад погна­ла нас.
Шест длин­ней­ший я в руки схва­тил и, упер­шись, корабль наш
В сто­ро­ну прочь оттолк­нул: обо­д­ряя това­ри­щей, мол­ча
Им голо­вою кив­нул, на вес­ла налечь при­зы­вая,
Чтобы спа­стись нам. Нагну­лись они и уда­ри­ли в вес­ла.
Толь­ко лишь вдвое настоль­ко ж от ост­ро­ва мы уда­ли­лись,
Сно­ва цик­ло­пу собрал­ся я крик­нуть. Това­ри­щи в стра­хе
Напе­ре­рыв меня ста­ли удер­жи­вать мяг­кою речью:
— Дерз­кий! Зачем раз­дра­жа­ешь ты это­го дико­го мужа?
В море швыр­нув­ши утес, обрат­но погнал он корабль наш
К суше, и дума­ли мы, что уж гибе­ли нам не избег­нуть.
Если теперь он чей голос иль сло­во какое услы­шит, —
И кора­бель­ные брев­на и голо­вы нам раз­дро­бит он,
Мра­мор швыр­нув ост­ро­бо­кий: добро­сить до нас он суме­ет. —
Но не мог­ли убедить мое­го они сме­ло­го духа.
Зло­бой неисто­вой в серд­це горя, я отве­тил цик­ло­пу:
— Если, цик­лоп, из смерт­ных людей кто-нибудь тебя спро­сит,
Кто так позор­но тебя осле­пил, то ему ты отве­тишь:
То Одис­сей, горо­дов раз­ру­ши­тель, выко­лол глаз мне,
Сын он Лаэр­та, име­ю­щий дом на Ита­ке ска­ли­стой. —
Так я ска­зал. Заре­вел он от зло­сти и гром­ко вос­клик­нул:
— Горе! Сбы­лось надо мной пред­ска­за­ние древ­нее нын­че!
Был здесь один пред­ска­за­тель, пре­крас­ный на вид и высо­кий,
Сын Еври­ма Телам, зна­ме­ни­тей­ший в людях про­видец.
Жил и соста­рил­ся он, про­ри­цая цик­ло­пам в зем­ле их.
Он пред­ска­зал мне, что это как раз и слу­чит­ся со мною, —
Что от руки Одис­сея я зре­нье свое поте­ряю.
Ждал я все вре­мя, одна­ко: при­дет и боль­шой и пре­крас­ный
Муж к нам какой-то сюда, обле­чен­ный вели­кою силой.
Вме­сто того мало­рос­лый урод, чело­ве­чиш­ко хилый,
Зре­нье отнял у меня, вином перед этим сми­рив­ши!
Что ж, Одис­сей, воро­тись, чтоб мог тебе дать я пода­рок
И упро­сить Зем­ледерж­ца послать тебе путь без­опас­ный.
Сыном ему при­хо­жусь я, и хва­лит­ся он, что отец мне.
Он лишь один изле­чить меня мог бы, когда захо­тел бы:
Кро­ме него же никто из бла­жен­ных богов или смерт­ных. —
Так цик­лоп гово­рил. Но, ему воз­ра­жая, ска­зал я:
— О, если б мог я, лишив­ши тебя и дыха­нья и жиз­ни,
Так же вер­но тебя к Аиду отпра­вить, как вер­но
То, что уж гла­за тебе даже сам Посей­дон не изле­чит! —
Так я отве­тил. Тогда Посей­до­ну он начал молить­ся,
Обе руки про­сти­рая наверх, к мно­го­звезд­но­му небу:
— Слух пре­кло­ни, Посей­дон, чер­но­вла­сый Зем­ли Коле­ба­тель!
Если я впрямь тебе сын и хва­лишь­ся ты, что отец мне, —
Дай, чтоб домой не попал Одис­сей, горо­дов раз­ру­ши­тель,
Сын Лаэр­тов, име­ю­щий дом на Ита­ке ска­ли­стой.
Если ж судь­ба ему близ­ких увидеть и сно­ва вер­нуть­ся
В дом свой с высо­кою кров­лей и в милую зем­лю род­ную, —
Пусть после мно­гих несча­стий, това­ри­щей всех поте­ряв­ши,
Позд­но в чужом кораб­ле он вер­нет­ся и встре­тит там горе! —
Так гово­рил он, молясь, и был Чер­но­вла­сым услы­шан.
Камень еще тяже­лее и боль­ше под­нял он и быст­ро
Бро­сил его, раз­ма­хав и напряг­ши без­мер­ную силу.
Он поза­ди кораб­ля чер­но­но­со­го с силой огром­ной
Гря­нул­ся в воду так близ­ко, что чуть по кор­ме не уда­рил.
Море высо­ко вски­пе­ло от кам­ня, упав­ше­го в воду.
Вол­ны корабль под­хва­ти­ли и к суше впе­ред понес­ли нас».

Гомер. Одиссея. Песнь 1. 68. (Источник: Гомер. Илиада. Одиссея / Перевод с древнегреческого Н. Гнедича. – М.: Художественная литература, 1967. – С. 696) (греческий эпос 8 в. до н. э.):

 

«Но Посей­дон-зем­ледер­жец к нему не име­ю­щим меры
Гне­вом пыла­ет за то, что цик­лоп Поли­фем бого­рав­ный
Гла­за лишен им, — цик­лоп, чья сила меж про­чих цик­ло­пов
Самой вели­кой была; родил­ся он от ним­фы Фоосы,
Доче­ри Фор­ки­на, стра­жа немолч­но шумя­ще­го моря,
В связь с Посей­до­ном-вла­ды­кой всту­пив­шей в пеще­ре глу­бо­кой.
С этой поры коле­ба­тель зем­ли Посей­дон Одис­сея
Не уби­ва­ет, но прочь отго­ня­ет от милой отчиз­ны».

Гомер. Одиссея. Песнь 2. 19. (Источник: Гомер. Илиада. Одиссея / Перевод с древнегреческого Н. Гнедича. – М.: Художественная литература, 1967. – С. 496) (греческий эпос 8 в. до н. э.):

 

«Антиф-копье­бо­рец, отплыл с Одис­се­ем
На кораб­лях изо­гну­тых в коня­ми бога­тую Трою.
Был умерщ­влен он в глу­бо­кой пеще­ре сви­ре­пым Цик­ло­пом
И послу­жил для него послед­ней едою на ужин».

Гомер. Одиссея. Песнь 10. 201. (Источник: Гомер. Илиада. Одиссея / Перевод с древнегреческого Н. Гнедича. – М.: Художественная литература, 1967. – С. 496) (греческий эпос 8 в. до н. э.):

«Так гово­рил я [Одиссей]. Раз­би­лось у спут­ни­ков милое серд­це,
Вспом­ни­лись им и дела Анти­фа­та, царя лэс­три­го­нов,
И людо­еда-цик­ло­па насиль­ства, над­мен­но­го духом.
Гром­ко рыда­ли они, про­ли­вая обиль­ные сле­зы».

Гомер. Одиссея. Песнь 10. 434. (Источник: Гомер. Илиада. Одиссея / Перевод с древнегреческого Н. Гнедича. – М.: Художественная литература, 1967. – С. 496) (греческий эпос 8 в. до н. э.):

 

«Так же совсем и цик­лоп на скот­ном дво­ре сво­ем запер
Наших това­ри­щей, с дерз­ким при­шед­ших туда Одис­се­ем.
Из-за безум­ства его и погиб­ли това­ри­щи наши! »

Гомер. Одиссея. Песнь 13. 341. (Источник: Гомер. Илиада. Одиссея / Перевод с древнегреческого Н. Гнедича. – М.: Художественная литература, 1967. – С. 496) (греческий эпос 8 в. до н. э.):

«[Афина обращается к Одиссею на острове Феаков]
Зна­ла, что сам ты вер­нешь­ся, хоть спут­ни­ков всех поте­ря­ешь.
Но не хоте­ло­ся мне с Посей­до­ном-вла­ды­кой бороть­ся,
Дядею мне по отцу. К тебе он пыла­ет жесто­ким
Гне­вом, зло­бясь на то, что сына его [Полифема] осле­пил ты».

Гомер. Одиссея. Песнь 12. 211. (Источник: Гомер. Илиада. Одиссея / Перевод с древнегреческого Н. Гнедича. – М.: Художественная литература, 1967. – С. 496) (греческий эпос 8 в. до н. э.):

«[Одиссей обращается к своим товарищам]
Мы ли, дру­зья, не успе­ли ко вся­че­ским бедам при­вык­нуть!…
Той, когда нас цик­лоп в пеще­ре насиль­ст­вен­но запер».

Гомер. Одиссея. Песнь 20. 17. (Источник: Гомер. Илиада. Одиссея / Перевод с древнегреческого Н. Гнедича. – М.: Художественная литература, 1967. – С. 496) (греческий эпос 8 в. до н. э.):

«[Одиссей успокаивает себя]
«Серд­це, тер­пи! Ты дру­гое еще погнус­нее стер­пе­ло
В день тот, когда пожи­рал могу­чих това­ри­щей наших
Неодо­ли­мый цик­лоп. Ты тер­пе­ло, пока из пеще­ры
Хит­рость тебя не спас­ла, уже к вер­ной гото­вое смер­ти».

Гомер. Одиссея. Песнь 23. 310. (Источник: Гомер. Илиада. Одиссея / Перевод с древнегреческого Н. Гнедича. – М.: Художественная литература, 1967. – С. 496) (греческий эпос 8 в. до н. э.):

 

«После того Одис­сей рас­ска­зал [Пенелопе]…
Что с ними сде­лал цик­лоп, как ему [Одиссею] ото­мстил он за гибель
Мощ­ных това­ри­щей, пожран­ных им безо вся­кой поща­ды».

Аристофан. Плутос. 299 (Источник: Аристофан. Комедии. В 2 томах / Пер. с древнегреч.: С. К. Апт., А. И. Пиотровский, Н. Корнилов; Коммент. В. Ярхо. — М.: Искусство, 1983) (греческая комедия 5-4 вв. до н. э.):

 

«Ну, а вот мы найдем тебя, Киклопа-то,
И, блея овцами, тебе уж причиним мы хлопоты!
И грязного и пьяного тебя мы под кустами
Найдем, когда пасешь стада
И где-нибудь заснешь, – тогда,
Взяв обожженный кол большой, в твой глаз вонзим мы сами».

Феокрит. Идиллия 7. 158. (Источник: Феокрит, Мосх, Бион. Идилии и эпиграммы. Перевод и комментарий М. Е. Грабарь-Пассек. – М.: Издательство Академии наук СССР, 1958. – С. 44) (греческий поэт 3 в. до н. э.):

 

«Нектар [вино] такой, может быть, опьянив пастуха на Анапе [сицилийской реки]
Встарь, силача Полифема, швырявшего скалами в лодки»

 

Ликофрон. Александра. 657. (Источник: Ликофрон. Александра. / Вступ. ст. А. В. Мосолкина, пер. и комм. И. Е. Сурикова. // ВДИ. 2011. № 1) (греческий поэт 3 в. до н. э.):

 

«Увидит он [Одиссей] жили­ще одно­гла­зо­го [Полифема],
И людо­еду гроз­но­му протянет он
Бокал с вином — отведать после тра­пезы».

Квинт Смирнский. После Гомера. Книга 8. 125. (Источник: Квинт Смирнский. После Гомера / Вступ. ст., пер. с др. греч. яз., прим. А. П. Большакова. М.: Русский фонд содействия образованию и науке, 2016. – 320 c. – С. 50) (греческий эпос 4 в. н. э.):

 

«Антифу [товарищу Одиссея]…
ему предстояло
гибель принять от руки человекоубийцы Киклопа [Полифема]»

Флавий Филострат. Жизнь Аполлония Тианского. Книга 4. 36. (Источник: Флавий Филострат. Жизнь Аполлония Тианского / Изд. подг. Е. Г. Рабинович; Отв. М. Л. Гаспаров. – М.: «Наука», 1985. – С. 160) (греческая биография 1-2 вв. н. э.):

 

«Одиссею встреча с Киклопом! Ведь и он погубил многих своих спутников, быв не в силах отказаться от лицезрения жестокого и безобразного чудища».

Афиней. Пир мудрецов. Книга 1. 20a. (Источник: Афиней. Пир мудрецов. В пятнадцати книгах / Перевод с древнегреческого Н. Т. Голинкевича. – М.: Издательство «Наука», 2010. – С. 75):

«Италиец Энон с учениками пародировал лирных певцов, Киклоп [Полифем] у него заливался соловьем, а Одиссей, (20) терпя кораблекрушение, от страха путал слова и бормотал, как чужеземец».

Афиней. Пир мудрецов. Книга 1. 10e. (Источник: Афиней. Пир мудрецов. В пятнадцати книгах / Перевод с древнегреческого Н. Т. Голинкевича. – М.: Издательство «Наука», 2010. – С. 75):

 

«Обрушиваясь на пьянство, поэт [Гомер] изображает громадного Киклопа, погубленного по этой причине малюсеньким существом».

Псевдо-Гигин (общее имя для неизвестных античных авторов-мифографов 2 века н. э.) Мифы. 125. (Источник: Гигин. Мифы. / Пер. Д. О. Торшилова под общ. ред. А. А. Тахо-Годи. – 2-е изд., испр. – СПб.: Алетейя, 2000. – С. 43):

«Оттуда [из страны Киконов] к циклопу Полифему, сыну Нептуна [Посейдону]. Ему [Одиссею] предсказал прорицатель Телем, сын Эврима, чтобы он остерегался, как бы его не ослепил Улисс [Одиссей]. У него был один глаз посередине лба и он ел человеческое мясо. Когда он загнал скот в пещеру, то вместо двери загородил вход огромным куском скалы. Заперев Улисса [Одиссея] и его спутников, он начал есть их. Когда Улисс увидел, что не сможет сопротивляться такому громадному и свирепому, он напоил его вином, которое получил от Марона, и сказал, что его зовут Утис. И вот когда он выжег ему глаз горящим бревном, Полифем созвал криком остальных циклопов и сказал им из запертой пещеры: меня ослепил Утис. Они, решив, что он говорит это для смеха, не обратили внимания. А Улисс привязал своих спутников к овцам, а себя к барану, и так они вышли оттуда».

Псевдо-Гигин (общее имя для неизвестных античных авторов-мифографов 2 века н. э.) Мифы. 125. (Источник: Гигин. Мифы. / Пер. Д. О. Торшилова под общ. ред. А. А. Тахо-Годи. – 2-е изд., испр. – СПб.: Алетейя, 2000. – С. 43):

 

«Тогда он построил плот и Калипсо, снабдив всем, отпустила его [Одиссея], а Нептун [Посейдон] разбил этот плот волнами за то, что Улисс лишил зрения его сына циклопа».

Овидий. Метаморфозы. Книга 14. 160. (Источник: Публий Овидий Назон. Метаморфозы / Перевод с латинского С. В. Шервинского. – М.: Художественная литература, 1977) (римский эпос 1 в. до н. э. – 1 в. н. э.):

 

«Спут­ни­ка преж­не­го он, что на кру­чах был Этны поки­нут [Одиссеем],
Ахе­ме­нида…
И вопро­шав­ше­му так — не в кос­ма­том уже оде­я­нье,
В виде сво­ем, без шипов, сши­вав­ших ему покры­ва­ло, —
Ахе­ме­нид отве­чал [своему спасителю Энею]: «Да уви­жу я вновь Поли­фе­мов
Зев, откуда текут чело­ве­че­ской кро­ви пото­ки,
Если Ита­ка и дом доро­же мне это­го суд­на,
Если Энея почту я не так, как отца! Нико­гда-то
Не исчер­паю свою, хоть и выпол­ню все, бла­го­дар­ность,
Если дышу, гово­рю, свет солн­ца вижу и небо,
Все — о, могу ли я стать непри­зна­те­лен или забыв­чив? —
Он даро­вал мне; и то, что душа моя в брю­хо Цик­ло­пу
Не уго­ди­ла. Теперь хоть со све­том жиз­ни рас­ста­нусь,
Буду в зем­ле схо­ро­нен, а не в этом, по край­но­сти, брю­хе.
Что испы­тал я в душе (если чув­ства в то вре­мя и душу
Страх у меня не отшиб!), когда увидал я, поки­нут,
Как уплы­ва­е­те вы по откры­то­му морю! Хотел я
Крик­нуть, да выдать себя побо­ял­ся Цик­ло­пу. Улисс [Одиссей] же
Кри­ком вас чуть не сгу­бил: я видел — огром­ную глы­бу
Тот от горы ото­рвал и дале­ко швыр­нул ее в море.
Видел затем: он кидал, как буд­то бы силой маши­ны,
Дла­нью гигант­ской сво­ей огром­ные с ост­ро­ва глы­бы.
И охва­тил меня страх, не раз­би­ли бы вол­ны и ска­лы
Суд­но, как буд­то бы сам я на нем пре­бы­вал, неза­бы­тый!
После ж того как побег вас от горь­кой кон­чи­ны изба­вил,
Всю попе­рек он и вдоль обстран­ст­во­вал в бешен­стве Этну.
Лес отстра­няя рукой, един­ст­вен­ный глаз поте­ряв­ши,
Он на ска­лы́ нале­тал, и, вдаль осквер­нен­ные гно­ем
Руки свои протя­нув, про­кли­на­ет ахей­ское пле­мя,
И гово­рит: “О, когда б мне слу­чай выдал Улис­са
Иль из его моло­д­цов хоть кого-нибудь — гнев мой насы­тить!
Съем я его потро­ха! Сво­ею рукою изре­жу
Тело, живое еще! До отка­за я кро­вью напол­ню
Глот­ку! Чле­ны его в челю­стях у меня затре­пе­щут!
Станет жизнь ни во что, станет лег­кой жиз­ни утра­та!”
Мно­го, взбе­шен­ный, еще гово­рил; и в ужа­се блед­ном
Был я, смот­ря на лицо с невы­сох­шей кро­вью от раны,
Видя жесто­кую длань и впа­ди­ну гла­за пустую,
Чле­ны и боро­ду, всю чело­ве­че­ской кро­вью залип­шей,
Смер­ти я видел при­ход, — то было ничтож­ное горе!
Ждал я: он схва­тит меня, вот-вот мое тело потонет
В теле его. У меня из души не исчез­ла кар­ти­на
Дня роко­во­го, когда увидал я, как два­дцать четы­ре
Спут­ни­ка милых моих поверг­ну­ты были на зем­лю;
Сам же он свер­ху налег, как лев нале­га­ет кос­ма­тый,
И потро­ха их, и плоть, и кости с беле­ю­щим моз­гом —
Полу­жи­вые тела — в нена­сыт­ную пря­тал утро­бу.
Дрожь охва­ти­ла меня. Я сто­ял побелев­ший, со скор­бью
Видел, как сма­чи­вал рот он кро­ва­вы­ми яст­ва­ми, видел,
Как он выбра­сы­вал их, с вином попо­лам изры­гая.
Вооб­ра­жал я — и мне такая же, бед­но­му, участь!
Мно­го под­ряд укры­вал­ся я дней, содро­гал­ся при каж­дом
Шоро­хе; смер­ти боясь, я с жад­но­стью думал о смер­ти.
Голод я свой уто­лял желудя­ми, тра­вой и лист­вою»

Плиний Старший. Естественая история. Книга 3. 89. (Перевод с латинского Б. А. Старостина). (Источник: Вестник Удмуртского университета. Серия «История и филология». Ижевск: 2010, вып. 1 (§§1—32) (римская энциклопедия 1 в. н. э.):

 

«[Далее] три ска­лы Цик­ло­пов, гавань Улис­са, коло­ния Кати­на [на Сицилии]».

Стаций. Фиваида. Книга 6. 716. (Источник: Публий Папиний Стаций. Фиваида / В переводе Ю. А. Шичалина. – М.: «Наука», 1991. – С. 26-27) (римский эпос 1 в. н. э.):

 

«Так Полифем, скалу отломив от дымящейся Этны,
зренья лишенной рукой, по слуху, во след уплывавшей
с шумом корме запустил, в ненавистного метя Улисса [Одиссея]».

ПОЛИФЕМ & НЕРЕИДА ГАЛЕТЕЯ

Феокрит. Идиллия 6. (Источник: Феокрит, Мосх, Бион. Идилии и эпиграммы. Перевод и комментарий М. Е. Грабарь-Пассек. – М.: Издательство Академии наук СССР, 1958. – С. 21) (греческий поэт 3 в. до н. э.):

«Глянь, Полифем! Галатея кидает ведь яблоки в стадо.
Ты — неудачник в любви, неловкий, как козий подпасок!
Что ж ты, бедняга, не видишь? Уселся и, знай, на свирели
Сладко свистишь. Посмотри, вон опять она в пса запустила!
Пес же, овец сторожа, отвечает ей лаем сердитым;
В море глядит он, но там, где тихие плещутся волны,
Бегая вдоль по откосу, свое отраженье лишь видит.
Только смотри, как бы пес не вцепился красавице в икры!
Пусть только на берег выйдет она, он прокусит ей кожу.
Как она дразнит тебя, извиваясь,—как будто терновник
Стебель колеблет сухой под дыханием знойного ветра!
Прежде любил — убегала, не любишь — бежит за тобою,
Ставку последнюю ставит она; да, влюбленным нередко
Знаешь ты сам, Полифем, уродство казалось красою».
[Полифем:]
«Видел я, Паном клянусь, как яблоки в стадо метала;
Все это вижу насквозь я любезнейшим глазом единым.
Пусть же Телем-прорицатель, суливший не раз мне невзгоды,
Сам их в свой дом забирает иль детям оставит в наследство.
Но чтоб ее рассердить, я теперь ее будто не вижу,
Будто нашел я другую; она, видно, знает об этом.
Ну, и ревнует, ей-ей. От ревности тает, из моря
В бешенстве взгляды бросает к пещере и в сторону стада.
Пса-то ведь я же науськал. А прежде, как был я влюбленным,
С радостным визгом он мчался и тыкался мордой ей в бедра
Видя мое обращенье, я думаю, станет наверно
Скоро за мной присылать, но захлопну я двери, покуда
Клятвы не даст, что сама мне на острове ложе постелет.
Вовсе не так уж лицом я уродлив, как люди болтают;
Давеча в воду я глянул, как на море было затишье, —
Право, бородка на славу, и глаз мой единый не хуже.
Так показалося мне; ну, а что до зубов отраженья,
Блеском затмило оно белоснежные Пароса камни.
Только не сглазил бы кто! Но я трижды на пазуху плюнул:
Так Котитарис меня научила, старуха-знахарка».

Феокрит. Идиллия 11. (Источник: Феокрит, Мосх, Бион. Идилии и эпиграммы. Перевод и комментарий М. Е. Грабарь-Пассек. – М.: Издательство Академии наук СССР, 1958. – С. 21) (греческий поэт 3 в. до н. э.):

 

«Старый наш друг Полифем в ту пору был влюблен в Галатею,
Только лишь первый пушок у него на щеках появился.
Он выражал свою страсть не в яблоках, локонах, розах —
Вовсе лишился ума; все же прочее счел пустяками.
Стадо овечек в загон возвращалось с тех пор без призора
Часто с зеленых лугов. Собираясь воспеть Галатею,
Там, где морская трава колыхалась, усевшись, он таял —
Только лишь солнце зайдет — страдая от раны под сердцем,
Мощной Киприды стрела ему в самую печень вонзилась.
Средство нашел он, однако; взобравшись высоко на скалы,
Вот что пропел он, свой взгляд направляя на волны морские.
«Белая ты Галатея, за что ты влюбленного гонишь?
Ах! Ты белей молока, молодого ягненка ты мягче,
Телочки ты горячей, виноградинки юной свежее.
Тотчас приходишь сюда, только сладкий мной сон овладеет;
Тотчас уходишь назад, только сон меня сладкий покинет.
Ты, как овечка, бежишь, что завидела серого волка.
Я же влюбился, голубка, тотчас же, как, помнишь, впервые
С матерью вместе моей захотела цветов гиацинта
Ты поискать по горам, — это я показал вам дорогу.
Видел тебя с той поры я не раз и со страстью расстаться —
Нет, не могу. А тебе будто вовсе нет дела, ей-богу.
Знаю я; знаю, красотка, за что ты меня избегаешь.
Верно за то, что лицо перерезано бровью мохнатой;
Тянется прямо она, пребольшая, от уха до уха;
Верно, за глаз мой единый, быть может, за нос плосковатый.
Все же тысчонкой овечек владеть это все не мешает;
Славное я молоко попиваю домашних удоев.
Сыра хватает всегда: и летом, и осенью поздней,
Даже и лютой зимой никогда не пустуют корзины.
Кто же из здешних киклопов играет, как я, на свирели?
Все я про нас, про двоих, о сладкое яблочко, песни
Позднею ночью слагаю. Одиннадцать юных оленей
С белою лункой кормлю я тебе, четырех медвежаток.
Только меня навести — сполна тебе все предоставлю.
Брось свое море! О скалы пусть плещутся синие волны!
Слаще в пещере со мной проведешь ты всю ночь до рассвета:
Лавры раскинулись там, кипарис возвышается стройный,
Плющ темнолистный там есть, со сладчайшими гроздьями лозы,
Есть и холодный родник — лесами обильная Этна
Прямо из белого снега струит этот дивный напиток.
Могут ли с этим сравниться пучины и волны морские?
Если же сам я тебе покажусь уж больно косматым,
Есть и дрова у меня, и горячие угли под пеплом, —
Можешь меня опалить; я тебе даже душу отдал бы,
Даже единый мой глаз, что всего мне милее на свете.
Горе, увы! С плавниками зачем меня мать не родила?
Как бы нырнул я к тебе, поцелуями руку осыпал,
Коль бы ты губ не дала! Белоснежных лилий принес бы,
Нежных я б маков нарвал с лепестками пурпурного цвета.
Лилии в стужу цветут, а в зной распускаются маки,
Так что не мог бы, пожалуй, я все это вместе доставить.
Все ж, моя крошка, теперь ты увидишь, я выучусь плавать.
Эх, кабы только сюда чужеземец на лодке явился!
Сразу бы я разузнал, зачем вам в пучинах селиться.
Если б ты на берег вышла! Забыла б ты все, Галатея,
Так же, как я позабыл, здесь усевшись, про час возвращенья.
Ах, захотеть бы тебе пасти мое стадо со мною,
Вкусный заквашивать сыр, разложив сычуги по корзинам!
Мать виновата во всем, на нее я в ужасной обиде:
Разве не может она про меня тебе слово замолвить?
Видит, как день ото дня я худею и чахну все больше.
Ей я скажу: на висках у меня будто жилы надулись,
Также в обеих ногах; пусть страдает, когда я страдаю.
Эх ты, Киклоп, ты Киклоп! Ну, куда твои мысли умчалисъ?
Живо корзину, ступай, заплети, да зеленые стебли
Овцам снеси поживей — самому тебе время очнуться!
Ту подои, что под носом стоит,— не гонись за бегущей.
Право, найдешь Галатею, а может, кого и получше.
Много красоток меня зазывает на игры ночные;
Так и хихикают все, как только на зов их откликнусь;
Ясно, что в нашем краю я считаюсь не самым последним».
Так успокоил любовь Полифем, слагая напевы.
Стоило это дешевле, чем если б лечился за плату».

Филострат Старший. Картины. Книга 2. 18. (Источник: Филострат (старший и младший). Картины. Каллистрат. Описание статуй. – Томск: «Водолей», 1996) (греческий ритор 3 в. н. э.):

 

«[Якобы описание древнегреческой картины в Неаполе]
Те кто живет здесь и виноград собирает, не пахали, мальчик, земли, не сажали – сама собою земля посылает им это. Это – циклопы, для которых (почему – я не знаю, так захотели представить поэты) все, что приносит земля, родится само собою. Пастухами сделала их земля, выкармливая для них стада; считается, что молоко этих стад служит им и питьем и питанием. Они не знают ни общих собраний, ни совещаний, не имеют даже домов, живут в ущельях, в пещерах горы. Всех остальных мы не будем касаться, а вот посмотри на Полифема, сына Посейдона: самый дикий из них, он живет здесь; одна бровь у него над его единственный глазом; его широченный нос навис над самой губой; питается он человеческим мясом, как самые дикие львы. Но теперь отказался он от такого стола, чтоб уж больше не казаться прожорливым и отвратительным: он влюблен в Галатею, увидавши ее издалека с горы, когда она играла на море. Он не играет, и свирель его подмышкою спрятана; он поет пастушечью песню, о том, что бела Галатея и весела, что слаще она винограда и что для нее выкармливает он и медведей и ланей. Поет он все это, сидя под дубом, не заботясь о том, где пасутся его стада, сколько их, и почти не зная, где земля. Нарисован он в виде страшного жителя гор, потрясает он голосами, прямыми и торчащими, как иглы сосны; острые зубы торчат у него из прожорливой пасти; грудь и живот у него, все до кончика пальцев – косматое. Думает он, что влюбленный он выглядит кротким, на самом же деле – диким и скрытно-злобным, как дикие звери, в неволю попавшие.
А Галатея играет на спокойной поверхности моря, запрягая в одно ярмо четверку дельфинов, которые сами охотно идут на эту работу»

Афиней. Пир мудрецов. Книга 1. 6e — 7a. (Источник: Афиней. Пир мудрецов. В пятнадцати книгах. / Перевод с древнегреческого Н. Т. Голинкевича. – М.: Издательство «Наука», 2004. – С. 121-122):

 

«[Происхождении истории о Полифеме и Галатее]
Фений говорит, что Филоксен, поэт с Кифер… пишет сейчас поэму про Галатею… Но когда он был уличен в том, что соблазнил любовницу тирана Галатею, то оказался в каменоломнях. Там он написал своего «Циклопа», рассказав историю, которая приключилась с ним, и выведя Дионисия в виде Циклопа, Галатею в образе флейтистки, а самого себя Одиссеем».

Клавдий Элиан. Пёстрые рассказы. Книга 12. 44. (Источник: Элиан. Пестрые рассказы. — М.-Л.: Издательство Академии наук СССР, 1963) (греческий ритор 2-3 вв. н. э.):

 

«Сици­лий­ские каме­но­лом­ни были рас­по­ло­же­ны в рай­оне Эпи­пол… Кра­си­вей­шая в каме­но­лом­нях пеще­ра назы­ва­ет­ся в честь поэта Филок­се­на Филок­се­но­вой. Там, гово­рят, он напи­сал свой луч­ший дифи­рамб «Кик­лоп», пре­зрев суро­вый при­го­вор Дио­ни­сия и даже в несча­стье не забыв Муз».

Овидий. Метаморфозы. Книга 13. 728. (Источник: Публий Овидий Назон. Метаморфозы / Перевод с латинского С. В. Шервинского. – М.: Художественная литература, 1977) (римский эпос 1 в. до н. э. – 1 в. н. э.):

 

«Воло­сы как-то ей [Сцилле, то есть до того, как она превратилась в монстра] раз дава­ла чесать Гала­тея
И обра­ти­ла­ся к ней со сло­ва­ми таки­ми, взды­хая:
«Все-таки, дева, тебя доби­ва­ют­ся люди, не злые
Серд­цем, а ты отвер­гать их всех без­на­ка­зан­но можешь!
Я же, кото­рой отец — Нерей, лазур­ной Дориды
Дочь, у кото­рой сестер охра­ни­тель­ный сонм, не ина­че,
Как по воде уплы­вя, избе­жа­ла Цик­ло­по­вой стра­сти».
Тут гово­ря­щей сло­ва оста­нов­ле­ны были сле­за­ми;
Дева же, выте­рев их бело­мра­мор­ным паль­цем, боги­ню
Так уте­шать нача­ла: «Ты мне рас­ска­жи, доро­гая,
Можешь дове­рить­ся мне, не скры­вай при­чи­ну стра­да­нья!»
И Нере­ида в ответ Кра­те­и­ной доче­ри мол­вит:
«Акид здесь жил, порож­ден Семе­ти­дою ним­фой от Фав­на [Пана].
Мате­ри он и отцу уте­ше­ни­ем был пре­ве­ли­ким,
Боль­ше, одна­ко же, — мне. Ибо толь­ко со мною кра­са­вец
Соеди­нял­ся. Все­го лишь два вось­ми­ле­тья он про­жил;
Были неяс­ным пуш­ком обо­зна­че­ны неж­ные щеки.
Я домо­га­лась его, Цик­лоп же — меня, без­успеш­но.
Если ты спро­сишь теперь, что силь­нее в душе моей было,
К Акиду неж­ная страсть или ужас к Цик­ло­пу, — не знаю.
Были те чув­ства рав­ны. О Вене­ра-кор­ми­ли­ца, сколь­ко
Мощи в дер­жав­стве тво­ем! Ибо этот бес­чув­ст­вен­ный, страш­ный
Даже для диких лесов, без­опас­но кото­ро­го встре­тить
Не при­ве­лось нико­му, пре­зри­тель богов олим­пий­ских,
Знал, что такое любовь. Ко мне вожде­ле­ньем охва­чен,
Весь он горит. Поза­был он и скот, и род­ные пеще­ры.
Даже забо­тить­ся стал о наруж­но­сти, нра­вить­ся хочет.
Греб­нем ты, Поли­фем, тор­ча­щие воло­сы чешешь.
Вот захо­тел он сер­пом боро­ды пооб­ре­зать щети­ну,
Чтобы на звер­ский свой лик любо­вать­ся, его при­об­ра­зив.
Дикость, страсть уби­вать и кро­ви без­мер­ная жаж­да —
Их уже нет. При­плы­ва­ют суда, отплы­ва­ют спо­кой­но.
Телем в то вре­мя как раз к сици­лий­ской при­ча­лив­ший Этне,
Телем, Эври­ма сын, нико­гда не обма­ну­тый пти­цей,
К страш­но­му всем Поли­фе­му при­шел и про­мол­вил: “Еди­ный
Глаз твой, кото­рый на лбу, добы­чею станет Улис­са!”
Тот засме­ял­ся в ответ: “Из про­ро­ков глу­пей­ший, ошиб­ся
Ты. Он — добы­ча дру­гой!” Так исти­ны сло­во пре­зрел он, —
Тщет­но! То, берег мор­ской изме­ряя шага­ми гиган­та,
Поч­ву оса­жи­вал он, то уста­лый скры­вал­ся в пеще­ру.
Кли­ном, дли­нен и остер, дале­ко́ выдви­га­ет­ся в море
Мыс, с обо­их боков омы­ва­ем мор­скою вол­ною.
Дикий Цик­лоп на него забрал­ся и сел посе­ред­ке.
Влез­ли сле­дом за ним без при­зо­ра бро­дя­щие овцы.
После того как у ног поло­жил он сос­ну, что слу­жи­ла
Пал­кой пас­ту­шьей ему и годи­лась бы сме­ло на мач­ту,
Взял он пер­ста­ми сви­рель, из сот­ни скреп­лен­ную дудок,
И услы­ха­ли его дере­вен­ские посви­сты горы,
И услы­ха­ли ручьи. В тени, за ска­лою укрыв­шись,
С Акидом нежи­лась я и вни­ма­тель­ным слу­хом лови­ла
Изда­ли пес­ни сло­ва, и память мне их сохра­ни­ла.
“Ты, Гала­тея, белей лепест­ков бело­снеж­ной лигу­ст­ры,
Веш­них цве­ту­щих лугов и выше оль­хи длин­но­стволь­ной,
Ты свет­лей хру­ста­ля, моло­до­го игри­вей коз­лен­ка!
Гла­же ты рако­вин тех, что весь век обти­ра­ют­ся морем;
Зим­не­го солн­ца милей, отрад­ней, чем лет­ние тени;
Гор­дых пла­та­нов строй­ней, дере­вьев щед­рее пло­до­вых;
Льдин­ки про­зрач­нее ты; вино­гра­да поспев­ше­го сла­ще.
Мяг­че тво­ро­га ты, лебя­жье­го лег­че ты пуха, —
Если б не бега­ла прочь! — оро­шен­но­го сада пре­лест­ней.
Но, Гала­тея, — быков ты, еще не сми­рен­ных, сви­ре­пей,
Зыб­ких обман­чи­вых струй и твер­же дубов суко­ва­тых,
Веток упор­ней вет­лы, упор­ней лозы бело­ли­стой;
Гор­ных ты беше­ней рек, непо­движ­нее этих уте­сов;
Жгу­чее пла­ме­ни ты, хва­ле­ных над­мен­ней пав­ли­нов;
Три­бул ты сель­ских гру­бей: лютее мед­веди­цы стель­ной;
Глу­ше, чем моря при­бой, бес­по­щад­ней заде­той гадю­ки.
И, — это преж­де все­го, кабы мог, у тебя бы я отнял! —
Ты убе­га­ешь быст­рее оле­ня, гони­мо­го звон­ким
Лаем, и даже вет­ров дуно­ве­нья воздуш­но­го лег­че.
Если б ты зна­ла меня, не бежа­ла бы, но про­кля­ла бы
Ты про­мед­ле­нье свое, меня удер­жать бы ста­ра­лась.
Есть у меня на горе́ с нави­саю­щим сво­дом пеще­ры,
Даже и в лета раз­гар у меня не почув­ст­ву­ешь солн­ца, —
И не почув­ст­ву­ешь стуж. Под пло­да­ми сги­ба­ют­ся вет­ви;
Есть на лозах витых подоб­ные золоту гроз­дья,
Есть и пур­пур­ные. Те и дру­гие тебе сбе­ре­гаю.
Будешь сво­ею рукой под тенью рож­ден­ные леса
Неж­ные яго­ды брать; рвать будешь осен­ние тер­ны,
Слив набе­решь — не одних от чер­но­го сока баг­ро­вых,
Но и дру­гих, бла­го­род­ных, на воск весен­ний похо­жих.
Ста­нешь моею женой, — недо­стат­ка не будет в каш­та­нах,
Да и во вся­ких пло­дах: к услу­гам тво­им все дере­вья.
Этот вот скот — весь мой, и нема­ло в доли­нах пасет­ся;
Мно­го укры­то в лесу, но мно­го и в хле­вах пещер­ных.
Если спро­сишь меня — чис­ла я назвать не сумею;
Бед­ным — под­счи­ты­вать скот. Коль его я рас­хва­ли­вать буду,
Ты не пове­ришь сло­вам. А при­дешь — так сама убедишь­ся,
Как еле-еле несут напря­жен­ное вымя коро­вы.
Есть — при­плод моло­дой — ягня­та в теп­лых овчар­нях,
Есть и ров­ни ягнят — в дру­гих овчар­нях коз­ля­та.
Век бело­снеж­ное есть моло­ко. Для питья оста­ет­ся
Часть. Дру­гую же часть сохра­ня­ют тво­рож­ные сгуст­ки.
И не про­стые дары тебя ждут, узна­ешь и боль­ше
Радо­сти: лани там есть, и зай­цы есть там, и козы,
Там и чета голу­бей, и гнездо с дре­вес­ной вер­ши­ны.
Двух я недав­но сыс­кал, — играть они могут с тобою, —
Сход­ных друг с дру­гом во всем настоль­ко, что ты оши­бешь­ся,
Там на высо­ких горах воло­са­той мед­веди­цы деток.
Я их достал и ска­зал: «гос­по­же сохра­ним их в пода­рок!».
Выныр­ни толь­ко — пора! — голо­вой из лазур­но­го моря!
О Гала­тея, при­ди! Подар­ков моих не отверг­ни!
Знаю свое я лицо: в отра­же­нии вла­ги про­зрач­ной
Видел себя я на днях, и моя мне понра­ви­лась внеш­ность.
Как я велик, посмот­ри! Не круп­ней и Юпи­тер на небе
Телом, — уж если у вас повест­ву­ют, что миром какой-то
Пра­вит Юпи­тер. Мои в изоби­лии воло­сы пали
На запро­ки­ну­тый лоб и, как лес, зате­ня­ют мне пле­чи.
Ты о щетине густой, на всем моем теле тор­ча­щей,
Дур­но не думай, затем что без зеле­ни дур­ны дере­вья;
Конь — коль на шее его золотая не треп­лет­ся гри­ва;
Птиц покры­ва­ет перо; для овец их шерсть — укра­ше­нье.
Муж кра­сив боро­дой и колю­чей щети­ной на теле.
Глаз во лбу у меня един­ст­вен­ный, вели­чи­ною
Вро­де боль­шо­го щита. Что ж? Раз­ве вели­кое солн­це
В мире не видит все­го? А глаз его круг­лый един­ст­вен.
Кро­ме того, мой отец вла­ды­кою в вашем же море;
Будет он све­к­ром тебе. О, сжаль­ся, моли­те­ля прось­бы
Выслу­шай! Ибо одной тво­ей поко­ря­юсь я вла­сти.
Я пре­зи­раю Эфир и Юпи­те­ра с мол­нией гроз­ной, —
Но лишь тебя, Нере­ида, боюсь. Сви­ре­пее гнев твой
Мол­ний. Отверг­ну­тый, я тер­пе­ли­вее был бы, пожа­луй,
Если б бежа­ла ты всех. Но зачем, оттолк­нув­ши Цик­ло­па,
Акида любишь, зачем моих ласк милей тебе Акид?
Пусть он пле­нит­ся собой и пле­ня­ет тебя, Гала­тея, —
Хоть не хочу я того! Но слу­чаю дай под­вер­нуть­ся, —
Сра­зу почув­ст­ву­ет он, сколь мощ­но подоб­ное тело!
Про­во­ло­ку за киш­ки, все чле­ны его рас­кидаю
В поле и в море тво­ем, — там пусть он с тобою сой­дет­ся!
Я пла­ме­нею, во мне нестер­пи­мый огонь взбу­ше­вал­ся, —
Слов­но в груди я ношу всю Этну со всей ее мощью,
Пере­не­сен­ной в меня! Но тебя, Гала­тея, не тро­нешь!”
Попусту так попе­няв (мне, все было изда­ли вид­но),
Встал он и, бешен, как бык, с тели­цей сво­ей раз­лу­чен­ный,
Не в состо­я­нье сто­ять, по лесам и овра­гам блуж­да­ет.
Нас, не видав­ших его, не бояв­ших­ся дела тако­го,
Лютый заме­тил Цик­лоп и вскри­чал: “Все вижу, и этот
Миг да будет для вас послед­ним мигом любов­ным!”
Голос его был таков, какой подо­ба­ет Цик­ло­пу
В бешен­стве; кри­ком сво­им устра­шил он высо­кую Этну.
Я, испу­гав­шись, спе­шу погру­зить­ся в сосед­нее море.
А Симе­ти­дин герой убе­гал, обра­ща­я­ся тылом,
И гово­рил: “Помо­ги, Гала­тея! Молю! Помо­ги­те,
Мать и отец! Во вла­де­ньях сво­их от поги­бе­ли скрой­те!”
Но насти­га­ет Цик­лоп. Кусок отло­мал он уте­са
И запу­стил. И хотя лишь одной око­неч­но­стью кам­ня
В Акида он уго­дил, цели­ком зава­лил его тело.
Я совер­ши­ла тут все, что су́дьбы свер­шить доз­во­ля­ли,
Чтобы пра­дедо­ву мощь полу­чил поги­баю­щий Акид.
[Он был превращен в речного бога]…
Кон­чи­ла свой Гала­тея рас­сказ, и сон­мом обыч­ным
Врозь раз­бре­лись и плы­вут по спо­кой­ным вол­нам Нере­иды».

Проперций. Элегии. Книга 3. 2. (Источник: Секст Проперций. Элегии. / Пер. А. И. Любжина. М.: Греко-латинский кабинет, 2004. – С. 57) (римский поэт 1 в. до н. э.):

 

«Также на песни твои, Полифем, под Этною дикой
Встарь Галатея гнала влагой покрытых коней»

Валерий Флакк. Аргонавтика. 1. 130 (Источник: Валерий Флакк. Аргонавтика. Книга первая / Под общ. ред. А.В. Подосинова. М.: Импэто, 2013. – С. 69):

«Сестры [Нереиды] ее [Фетиду к ее браку с Пелеем] провожают – Панопа и Дото, и с ними,
Плечи свои обнажив, Галатея, радуясь морю,
Мчится к пещерам [Хирона в Фессалии]; с сикульского брега Циклоп к ней взывает».

Нонн Панополитанский. Деяния Диониса. Песнь 6. 300. (Источник: Нонн Панополитанский. Деяния Диониса /Пер. с древнегреческого Ю. А. Голубца. – СПб: Алетейя, 1997. – С. 406) (греческий эпос 5 в. н. э.):

 

«[Во время Великого Потопа]
Вымокший Пан, Галатею плывущую видя, воскликнул:
«Ах, Галатея, куда же плывешь? Здесь горы, не море!
Уж не желаешь ли слушать нежные песни Киклопа?
Ради Пафийки молю и ради прошу Полифема,
Ты, познавшая горе страсти, если видала,
Плавая средь валунов, мою Эхо — скажи мне!
В водах ли зыбких ныряет? Или на спинке дельфина
Пеннорожденной богини служки, она восседает
Как Фетида нагая и плещется, милая Эхо?
Страшно мне, как бы не сбросил пенный прибой ее в зыби,
Страшно мне, как бы теченьем ее не снесло во глубины:
Бедная, носишься в море средь гребней горообразных,
Словно из горной Эхо стала ты Эхо морскою!
Увальня Полифема забудь! Когда пожелаешь,
Сам тебя и спасу я, на плечи себе взгромоздивши,
Ибо бурные зыби не страшны мне, могу я
Прыгнуть прямо на небо звездное, козлоногий!»
Так отвечала ему Галатея с жалобным стоном:
«Верный мой Пан, Галатею спаси, не умею я плавать!
Деву не спрашивай тщетно, как же я тут оказалась!
Плаванье чуждое мне шлет вышний Зевс ливненосный…
Сладкая песнь Киклопа? Не до нее мне, мой милый,
Я не ищу Сикели́и уж брега, так я боюся
Этого наводненья, меня Полифем не заботит!»
Молвила так, проплывая мимо убежища Пана».

Нонн Панополитанский. Деяния Диониса. Песнь 14. 52. (Источник: Нонн Панополитанский. Деяния Диониса /Пер. с древнегреческого Ю. А. Голубца. – СПб: Алетейя, 1997. – С. 39) (греческий эпос 5 в. н. э.):

 

«[Циклопы были вызваны Рейей, чтобы присоединиться к войне Диониса против индийцев]
Лишь Полифем остался дома в сторонке единый,
Ростом до выси небесной, отпрыск Энносигея,
Ибо, вступившего в море, его охватила иная
Страсть, чем походы да битвы: рядом с собою увидел
Нимфу он Галатею, что в водах соленых плескалась!
Стал он любовные песни играть на сиринге для девы…»

ДРЕВНЕГРЕЧЕСКОЕ И РИМСКОЕ ИСКУССТВО

Чернофигурная вазопись Полифем и Одиссей 6 век до н.э.	Вазопись Полифем и Одиссей 5 век до н.э.	Вазопись Полифем и Одиссей 6 век до н.э.	Краснофигурная вазопись Полифем и Одиссей 5 век до н.э.
Вазопись Полифем и Одиссей 6 век до н.э.	Чернофигурная вазопись Полифем и Одиссей 6 век до н.э.	Вазопись Полифем и Одиссей 7 век до н.э.	Греко римская мозаика Полифем и Галатия. Кордова
Греко римская мозаика Полифем и Одиссей. Рим	Греко римская мозаика Полифем и Одиссей. Пьяцца Америна. 4 век н.э.	Греко римская фреска Полифем и Галатея. Боскотреказе. 1 век до н.э.	Греко римская фреска Циклоп Полифем. Боскотреказе. 1 век до н.э.

ИСТОЧНИКИ

Греческие

• Гомер. Одиссея. (Источник: Гомер. Илиада. Одиссея / Перевод с древнегреческого Н. Гнедича. – М.: Художественная литература, 1967. – С. ???-???) (греческий эпос 8 в. до н. э.):
• Эллинские поэты / Перевод М. Грабарь-Пассек, О. Смыки. (Источник: Эллинские поэты VIII – III вв. до н. э. – М.: Ладомир, 1999. – С. ???-???) (греческий эпос 8-7 вв. до н. э.):
• Аристофан. Плутос. (Источник: Аристофан. Комедии. В 2 томах / Пер. с древнегреч.: С. К. Апт., А. И. Пиотровский, Н. Корнилов; Коммент. В. Ярхо. — М.: Искусство, 1983) (греческая комедия 5-4 вв. до н. э.):
•  Псевдо-Аполлодор. Мифологическая библиотека. (Источник: Аполлодор. Мифологическая библиотека / Перевод, заключительная статья, примечания, указатель В. Г. Боруховича. – Л.: Наука, 1972. – С. ???-???) (греческий мифограф 2 в. н. э.):
• Феокрит. Идиллии.  (Источник: Феокрит, Мосх, Бион. Идилии и эпиграммы. Перевод и комментарий М. Е. Грабарь-Пассек. – М.: Издательство Академии наук СССР, 1958. – С. ???-???) (греческий поэт 3 в. до н. э.):
• Каллимах. / Пер. О. Смыки. (Источник: Эллинские поэты VIII – III вв. до н. э. – М.: Ладомир, 1999. – С. ???-???) (греческий поэт 3 в. до н. э.):
•  Ликофрон. Александра. (Источник: Ликофрон. Александра. / Вступ. ст. А. В. Мосолкина, пер. и комм. И. Е. Сурикова. // ВДИ. 2011. № 1) (греческий поэт 3 в. до н. э.):
• Клавдий Элиан. Пёстрые рассказы. (Источник: Элиан. Пестрые рассказы. – М.-Л.: Издательство Академии наук СССР, 1963) (древнеримский писатель и философ 2-3 вв. н. э.):
•  Афиней. Пир мудрецов. (Источник: Афиней. Пир мудрецов. В пятнадцати книгах / Перевод с древнегреческого Н. Т. Голинкевича. – М.: Издательство «Наука», 2004. – С. ???) (древнегреческий писатель 2-3 вв. н. э.):
•  Филострат Старший. Картины. (Источник: Филострат (старший и младший). Картины. Каллистрат. Описание статуй. – Томск: «Водолей», 1996) (греческий ритор 3 в. н. э.):
• Квинт Смирнский. После Гомера. (Источник: Квинт Смирнский. После Гомера / Вступ. ст., пер. с др. греч. яз., прим. А. П. Большакова. М.: Русский фонд содействия образованию и науке, 2016. – 320 c. – С. ???-???) (греческий эпос 4 в. н. э.):
• Нонн Панополитанский. Деяния Диониса. (Источник: Нонн Панополитанский. Деяния Диониса /Пер. с древнегреческого Ю. А. Голубца. – СПб: Алетейя, 1997. – С. ???) 

Римские

• Псевдо-Гигин (общее имя для неизвестных античных авторов-мифографов 2 века н. э.) Мифы. (Источник: Гигин. Мифы. / Пер. Д. О. Торшилова под общ. ред. А. А. Тахо-Годи. – 2-е изд., испр. – СПб.: Алетейя, 2000. – С. ???-???):
• Овидий. Метаморфозы. (Источник: Публий Овидий Назон. Метаморфозы / Перевод с латинского С. В. Шервинского. – М.: Художественная литература, 1977) (римский эпос 1 в. до н. э. – 1 в. н. э.):
• Проперций. Элегии. (Источник: Секст Проперций. Элегии. / Пер. А. И. Любжина. М.: Греко-латинский кабинет, 2004. – С. ???-???) (римский поэт 1 в. до н. э.):
•  Плиний Старший. Естественая история.  / Перевод с латинского Б. А. Старостина. (Источник: Вопросы истории естествознания и техники. № 3. Москва, 2007. – С. 110-142) (римская энциклопедия 1 в. н. э.):
•  Валерий Флакк. Аргонавтика. (Источник: Валерий Флакк. Аргонавтика. Книга первая / Под общ. ред. А.В. Подосинова. М.: Импэто, 2013. – С. ???-???):
•  Стаций. Фиваида. (Источник: Публий Папиний Стаций. Фиваида / В переводе Ю. А. Шичалина. – М.: «Наука», 1991. – С. ???-???) (римский эпос 1 в. н. э.):

Список используемой литературы

Полная библиография переводов, цитируемых на этой странице.